Учеников я уже отпустил сегодня, к Новому году. Ведь после Нового года, второго января, они на пять дней поедут в Клин, в домик Чайковского. Пусть музыкального духу наберутся. Устроил им вроде зимних каникул…
— Я вас задерживаю, Андрей Яковлевич?
— Пустое! — отмахнулся он. — Сегодня мало народу приходило. Михайла утром заскочил, сычом смотрит, — где будет Новый год справлять? Днем пришел киношник Разумов. Хотел увезти на киностудию показать кусок ленты: правильно ли он снял, как я делаю обечайки? Забава!
— Трудное искусство!
— Каждому свое дорого. Так и Георгий Георгиевич Савватеев сказал.
— Он вместе с кинорежиссером приходил?
— Нет, до вас минут за сорок ушел. Все спрашивал про моего «Жаворонка». Какое дерево, какие толщинки, какой грунт, лак? И все записывает, записывает!
Старик вытащил из кармана связку ключей и собрался идти в подсобную комнату. Я спросил, почему он не приобретет несгораемый шкаф нового образца. Золотницкий стал расхваливать свой старый. Я рассказал, как в тридцатых годах привели ко мне домой из тюрьмы профессионального вора, с которым мне хотелось потолковать в спокойной обстановке. Похвалившись своими искусными грабежами, вор взял с моего письменного стола ручку и отломал половину пера. Вставляя оставшуюся часть в скважины замков книжного шкафа, гардероба, буфета, он быстро и легко открыл их. Потом, попросив кусок проволоки, вор согнул ее причудливым образом, сунул в замок несгораемого шкафа, повертел — и распахнул массивную дверцу. При этом, подлец, еще поклонился, как окончивший свое выступление артист.
— Какой фирмы был шкаф? — спросил мастер.
— В. Меллер и компания.
— Меллер? Озадачили вы меня, уважаемый! Мой-то шкаф этой же фирмы. Ненадежный он, значит?..
— Сдайте ценные вещи и бумаги на хранение директору театра! Наверное, у него не один отличный шкаф.
— Эх! — воскликнул старик. — Как это раньше в голову не пришло? — И он пошел за газетой.
Вдруг из подсобной комнаты раздался крик. Я было бросился туда, но мастер вылетел из двери и прохрипел;
— Украли красный портфель!..
— Деньги?
— Труды всей моей жизни!..
Старик упал на пол. Я выбежал из мастерской и в коридоре столкнулся с двумя декораторами. Узнав, что произошло, один из них бросился к телефону вызывать из театральной поликлиники врача, а с другим я поднял Золотницкого. Мы внесли его в подсобку и опустили на диванчик, подложив под голову подушку.
Я подобрал разбросанные по полу бумаги, деньги, скрипичные головки, связку конских волос для смычка, перевязанную тесемкой пачку писем. Укладывая все это в шкаф, я перебирал папки, квитанционные книжки, расходные тетради. Красного портфеля не было.
Когда декораторы вышли из мастерской, я осмотрел через лупу дверцу несгораемого шкафа, но не нашел никаких новых повреждений. Я запер шкаф, вынул ключ, положил связку в карман шубы Андрея Яковлевича и дважды сфотографировал дверцу.
Через несколько минут пришел врач. Он выслушал сердце старика, сделал укол и приказал немедленно отвезти его домой: поликлиника театра имеет свою санитарную машину. Пока Андрея Яковлевича укладывали на носилки и несли в машину, я зашел в комендатуру, сообщил дежурной о происшествии и передал ей ключи от мастерской. Она объяснила, что, как только придет комендант, они, как это заведено, опечатают дверь.
… Люба уложила Андрея Яковлевича в постель, позвонила по телефону мужу и побежала в аптеку за лекарствами.
— Посидите возле отца, пока я не вернусь, — попросила она, уходя.
В столовой, возле окна, красовалась убранная, увешанная позолоченными и посеребренными игрушками елка. Из зеленых ветвей проглядывали электрические лампочки семи цветов радуги. Пахло смолой, клеем, яблоками.
Я тихо зашел в комнату мастера. Он лежал с открытыми глазами. Его лицо приняло синеватый оттенок, морщины углубились.
— Причинил я вам хлопоты, уважаемый? — еле слышно проговорил он. — Вещички-то подобрали?
— Все уложил, Андрей Яковлевич. Красного портфеля в сейфе нет. Какой он из себя — большой, маленький?
Золотницкий объяснил, что размером портфель с папку, из красной кожи, с внешним замком посредине.
— А кто знал, где хранится этот портфель? Старик назвал сына, а потом припомнил, что однажды в портфеле отказал замок и его чинил в мастерской при учениках слесарь. Какой-то едкой жидкостью он посадил на кожу пятно…
Золотницкий замолчал и закрыл глаза, я вышел из комнаты. В прихожей вернувшаяся из аптеки Люба спросила:
— Вы мастерскую заперли и сдали ключи?
— Запер. Кроме того, комендант опечатает двери.
— Все-таки какая неожиданная кража!
— Преступления всегда кажутся внезапными…
Я пожал Любе руку, спустился вниз и мимо лифтерши с вечным вязаньем в руках вышел во двор. В освещенном фонарями садике мальчишки, испуская воинственные крики, бросались снежками.
Кто же мог взять красный портфель из запертого несгораемого шкафа, не повредив дверцу, не оставив никакого следа? Только свой человек! В первую очередь я подумал, что это дело рук скрипача. Но тут же усомнился: мог ли это сделать сын, зная, что нанесет сокрушительный, а может быть, смертельный удар своему отцу?
ПОЗДНЕЕ РАСКАЯНИЕ
В магазине игрушек толпились москвичи, раскупая синтетические елочки, кукол, разных зверят. По прилавкам бегали и жужжали заводные автомобили, мотоциклы и паровозики. Я, не подумав, купил для Вовки — внука Андрея Яковлевича — автомат с пистонами. Только вручив подарок мальчику, я сообразил, какую глупость сделал: он немедленно зарядил автомат, и началась пальба. А в доме больной, старый человек! Достанется мне от Любы. И поделом!
Строго сказав Вовке, что дедушка очень болен и что стрелять можно только в прихожей и на кухне, я направился в комнату скрипичного мастера.
Возле него дежурила медицинская сестра. Я заметил, что он еще больше осунулся, под глазами набухли фиолетовые мешки, на подбородке выступила серая щетина. Приоткрыв глаза, старик увидел меня и попросил сестру оставить нас вдвоем.
— Вот, уважаемый, и первый звонок с того света! — сказал он шепотом. — Разве справедливо? А я только собрался вывести на свет божий еще две-три скрипки, чтобы веками они услаждали своим пением людей.
— Надо во что бы то ни стало найти ваш красный портфель, — начал я. — Для этого мне обязательно нужно знать, что в нем находилось.
— Нижняя дека «Родины» и составленные мною таблички толщинок. По ним я доделываю скрипку в третий раз.
Так вот за какими секретами охотился Михаил Золотницкий! Да и старик хорош: «У меня никаких секретов нет»! А теперь признаётся, что есть, да еще какие!
— Вы считаете, что по хранившимся в портфеле табличкам можно сделать скрипку еще лучшую, чем ваш «Жаворонок»? — спросил я мастера.
— Уверен в этом! — подтвердил он. — Недаром я назвал ее «Родиной». Думал было переделывать с Михайлой. Да в последнее время… — И он осекся.
— А грунтовать и лакировать «Родину» будете прежними составами? Или это тоже секрет?
— Нет, лак и грунт будут другие. А дерево мне досталось такое, какого и на свете не сыщешь! — Он вздохнул с надсадой и добавил: — Да вот придется ли еще поработать?..
Пока я медленно задавал вопросы, а больной еще медленнее отвечал, у меня мелькала одна догадка за другой. Мог ли Михаил Золотницкий, будучи вчера в мастерской, посягнуть на секреты отца? И зачем ему это? Ведь мастер сам раньше думал привлечь сына к работе над «Родиной». Значит, Михаил, если бы он этого захотел, честным путем получил бы доступ к «секретным» таблицам. Мог ли похитить портфель кто-либо из учеников? Конечно! Совсем нетрудно было воспользоваться ключами старика. Тут я вспомнил, что в разговоре по поводу письма в редакцию мастер просил не сообщать в милицию о попытке взлома несгораемого шкафа, не заводить дела. А теперь, после кражи, он, конечно, не будет на этом настаивать.

— Андрей Яковлевич, — сказал я, — может быть, сообщить о краже вашего портфеля в Уголовный розыск?
. — Что вы, уважаемый, что вы! — зашептал он и даже попытался замахать на меня руками. — Такое дело… Кого-нибудь попутала нечистая сила! А я человека погублю…
В комнату на цыпочках вошел Михаил Андреевич со скрипкой и смычком в руках. Он остановился перед постелью.
— Отец! — произнес он робко. — Хочешь, сыграю «Жаворонка»?
Старик поднял глаза на сына, вздохнул и медленно опустил веки. Скрипач заиграл знакомую мелодию;

Между небом и землей
Песня раздается…
Мастер не сводил глаз с сына, и когда последняя, берущая за душу нота слетела со струн и растаяла, слезы выступили на его глазах.
— Моя? — еле слышно спросил он.
— Твоя, отец! — ответил скрипач. — Только утром закончил починку…
— Почему не принес мне?
— Ты же перед конкурсом работал день и ночь! Ну… и своими силами хотел. Я ведь уже не ученик-первогодок…
Михаил Андреевич положил скрипку на одеяло возле руки отца. Тот стал ее гладить по слегка изогнутой, яркооранжевой спинке, где от середины в стороны разбегались неясные узоры.
— Соловушко мой! Эх, соловушко!..
Он заплакал. Скрипач наклонился к нему. И старик прижался губами ко лбу сына.
— Вот, сынок, — проговорил он, глотая слезы, — скрывал от тебя, все скрывал! А для чего? Все равно с собой ничего не унесу! Много бы отдал, чтобы пожить, поработать хотя бы годик! Я всему научил бы тебя, Михайла!
— А учеников? — тихо спросил я.
— Само собой… — еле донеслось до моих ушей.
Старик закрыл глаза и задремал. Михаил Андреевич вышел со мной из комнаты.
Теперь я твердо убедился в том, что зря подозреваю скрипача: не мог же он так безукоризненно сыграть роль любящего сына! Ни одного неискреннего слова, ни одного фальшивого жеста! Для этого надо иметь воистину гениальный актерский талант.
Да, но кто же взял красный портфель? И вдруг меня осенило: Савватеев!
КТО ТАКОЙ САВВАТЕЕВ?
В тот несчастливый день, пока я ждал в мастерской машину медицинской помощи, я успел осмотреть все стамески и лишь на одной обнаружил сломанный правый уголок. Судя по чернильной надписи на деревянной ручке, она принадлежала самому Золотницкому. Стамеска мне ничего не подсказала.
Вспомнив, что какой-то слесарь чинил красный портфель, я выяснил его адрес и узнал, что полтора года назад он с семьей уехал на целину.
Оставались ученики и коллекционер Савватеев. Прежде всего я решил повидаться с ним.
Архитектор весело встретил меня, взял под руку и широко распахнул дверь в свой кабинет. Войдя, я увидел справа на стене широкие зеленые шторки, очевидно прикрывающие чертежи; в углу — застекленный сверху донизу шкаф с коллекцией скрипок; левая стена сплошь уставлена книжными стеллажами, к которым прислонена раскладная лестница. На свободных местах стен и за стеклом стеллажей виднелись портреты скрипичных мастеров и скрипачей.
— Прошу в партер! — предложил Савватеев, указывая на высокое кресло возле стола.
— Начинайте! — отозвался я ему в тон, сел и показал на шторки: — Давайте занавес!
Савватеев работал в архитектурной мастерской, проектирующей реконструкцию улицы Горького. Отдернув шторку, он стал водить деревянной указкой по чертежу, рассказывая, что и где будет строиться.
В начале улицы, рядом с гостиницей «Националь», вырастет новый гостиничный шестнадцатиэтажный корпус. На площади Пушкина расширится здание редакции и издательского комбината «Известий» — фасад его протянется от улицы Чехова до улицы Горького. Во всю длину магистрали в нижних этажах многих домов откроются новые магазины, кафе, ателье. Они будут оборудованы первоклассной техникой. Многие магазины станут работать без продавцов…
— Но там, где будут нерадивые директора и нелюбезные продавцы, — добавил я, — мы увидим магазины без покупателей!
Георгий Георгиевич улыбнулся, закрыл шторку и тоном гида продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17