– Не имею обыкновения. Приятно было познако­миться. И дружеский совет на прощанье: не вздумайте сообщить обо мне коллегам.
– Что я, сама себе враг? Но… вы обещаете вернуть документы, как только…
– А зачем портить вам жизнь?
– Не мне одной. И себе, – выпустила коготки Зиноч­ка. – Возбудят следствие. Чтобы сколько-то оправдаться, я расскажу все. Опишу вашу внешность, приметы: рост 180, вес 81-82, след от пулевого ранения на правой ноге.
Шантажист впился в нее вопросительным взглядом.
– Вы высоковато поддергиваете брючину, а я, знаете ли, не лишена наблю…
– Ясно, – оборвал он и спросил уже от двери: – Когда будет готова экспертиза?
– Через два-три дня. Раньше никак. Сама бы рада!
– Я позвоню.
Ушел. Зиночка обессиленно привалилась к стене в передней и так стояла, пока не услыхала на лестнице топот Рикки и Сережи.

* * *
Примерно через час с четвертью возле подъезда Киб­рит выгрузились из такси двое пьяных. Один – что повы­ше ростом – еще чудом держался на ногах и кое-как доволок до лифта совсем раскисшего приятеля, способ­ного лишь икать и нечленораздельно приговаривать:
– Спасибо тебе, Гриша!
Так они и ввалились к Зиночке – Знаменский и Томин, примчавшиеся на ее зов. Она смеялась, глядя на разыгрываемый балаган и смаргивала набегавшие слезы. Они здесь, они выручат, теперь все будет хорошо.
А ведь сначала было даже непонятно, как хоть с кем-то связаться. Если, как намекал шантажист, у него под рукой находилась целая банда, то к телефону Кибрит могли присоединить подслушивающее устройство, а за домом учинить наблюдение.
Значит, и позвонить и обратиться сейчас, скажем, в ближайшее отделение милиции – рискованно. А риско­вать Зиночка не хотела, положение сложилось слишком серьезное. Да и, кроме того, надеялась все скрыть от племянника: мальчишка его характера и возраста спосо­бен был угробить любые охранные меры, воображая, что замечательно содействует «органам».
Посадив Сережку ужинать и слушая его захлебываю­щийся рассказ о вдруг раскрывшихся талантах Рикки, Зиночка сообразила, что она отличнейшим манером по­звонит от соседки напротив: та уехала к дочери, собрав­шейся рожать, и оставила ключ с просьбой «пожалуйста, иногда напоить мои бегонии».
– Сережа, я к Серафиме Львовне! – вскочила Зи­ночка.
– Тебе что – неинтересно?!
– Безумно интересно, но цветы который день не политы. Я мигом!
Однако в передней она застыла с ключом в руке.
«Поросят я всех умней… А если вот тут прямо торчит соглядатай?»
Как проверить?.. Вот как – пусть проверит гениаль­ный Рикки!
Она впустила собаку в комнату, где беседовала с шантажистом. Пес прилип носом к стулу, где тот сидел, и радостно замотал хвостом.
– Ищи, негодяй, ищи! – шепнула Зиночка. Рикки ринулся к выходной двери, оттуда, как по ниточке, к лифту и тут поник, разочарованный. Пленительного не­знакомца поблизости не оказалось. А если бы ниже или выше на лестнице находился кто-то чужой, Рикки непре­менно залаял бы в ту сторону; никак не удавалось отучить его от этой дурной привычки.
Итак, путь к телефону свободен!
Зиночка не стала ничего рассказывать, только:
– Павел, скорей ко мне! Лучше с Шуриком! Но входите так, чтобы от вас категорически не пахло пого­нами!.. Оружие? Обязательно! Жду!
…До утра сидели они потом на кухне, Зиночка рас­сказывала, припоминая малейшие подробности и чер­точки. Чайник не сходил со стола. Томин съел все фрика­дельки и заодно выскреб горелую морковку.
Было составлено два словесных портрета. Один дала Кибрит, и он обрисовывал шантажиста с предельной точностью, вплоть до походки («ему наверняка привычна ходьба по неровной земле, не по асфальту: шаг мягче, стопа осторожней»), до манеры говорить, тембра голоса и до цвета лица («другое солнце – он живет на севере»). Описание Чистодела страдало расплывчатостью и отражало впечатления Сережи, которые Зиночка осторожно у него выпытала.
Были вспомянуты и обсуждены прежние «приисковые» дела: попытка вывести некие закономерности в повадках врага.
Были перелопачены все сыскные возможности и технические средства, которые могли понадобиться в борьбе. А она грозила и опасностями и неожиданностя­ми. Слишком многое оставалось неясным. Зиночка опа­салась даже, нет ли у шантажиста своего человека на Петровке:
– Меня мучает, кто ему сообщил, что экспертизу поручили мне?! Что я принесла в лабораторию весы!
Но друзья уже думали об этом.
– Да любой мог сообщить, ничего не подозревая! Сведения же не секретные! – замахал руками Томин.
– Но все-таки, все-таки!
– Зиночка, – вступил Пал Палыч, – вот, например, позвонят и спросят: «Простите, пожалуйста, Николаю Петровичу передали сегодня бутыль бензина на анализ?» Ты скажешь; «Да, передали». Совершенно механически. Даже не поинтересуешься, кто звонил.
– Так просто?..
Могло быть просто, могло быть сложно. Все могло быть. И Знаменский не утерпел:
– По мне, лучше б вы пока уехали. И ты, и Сережа.
– Нет, Павел. Тогда придется объяснять. Ты не пред­ставляешь, что поднимется в доме! Сестра от страха с ума сойдет. А главное, нельзя их спугнуть. Я просто не прощу себе, если мы их упустим!
Пал Палыч вздохнул. Его грызла тревога. Она нараста­ла с того времени, как Миша Токарев прекратил сму­щенный лепет по поводу Наполеона. Почему он не на­просился проводить Зиночку до дому? Ведь было отчет­ливое желание! Почему потом, дважды не получив отзы­ва на свои телефонные звонки, не прислушался толком к себе и не устремился сюда, где она в одиночку сражалась с бедой? Показалось дураку неловко ни с того ни с сего врываться вечером в чужой дом. А какой чужой – в нем живет самая своя, самая близкая!
Уж коли нас подводят простые, несомненные чув­ства, то способна подвести и техника, и хитроумно рас­кинутые сети…
Светало. Прощаясь, они крепко обнялись все трое – не просто друзья, но почти единое существо, с единой кровеносной системой, единым дыханием.
– Спасибо тебе, Гриша, – умильно прогнусил вдруг Томин: застеснялся собственной растроганности.
Так, на шутке, и расстались.

* * *
И снова сошлись в приемной возле кабинета главного начальника Петровки, 38. Шантаж эксперта с угрозой ребенку – преступление не рядовое; Скопин с самого утра доложил генералу суть дела.
Единственный заданный тем вопрос – кто еще знает уже о происшествии? – свидетельствовал, что огласка представляется начальнику нежелательной. Скопин на­звал Знаменского и Томина. И все трое немедленно «яви­лись по вашему распоряжению».
Кибрит опять рассказывала – но теперь то был офи­циальный доклад, и, разумеется, она не ждала от генера­ла сочувственных «ахов». Даже опешила, когда он напос­ледок отечески посоветовал «особо-то уж не трусить». Ей мнилось, что держится она совершенно невозмутимо.
Зато Скопин так и вцепился в Зиночку, выясняя то да се. Больше всего волновала его отданная папка с доку­ментами:
– Вы уверены, что акт экспертизы не вызовет подо­зрений?
– Да нет, Вадим Александрович, по виду – допод­линный акт. И все с грифом «Секретно».
– Поскольку вам предстоит писать рапорт, не забудь­те упомянуть, что в основе экспертизы нет никакого подлинного дела. Что вы его специально придумали. И объясните, зачем принесли домой.
– Но это же ясно! У меня завтра занятия с курсанта­ми милицейской школы, я готовлю учебное пособие, приношу домой, чтобы кое-что доделать… С этой папкой мне прямо фантастически повезло!
– Вот-вот, все это досконально и изложите. Кроме «повезло». Не должно остаться и тени сомнения, что вы их надули. Вам ясно, а кому-то может померещиться невесть что!.. Так. Теперь мальчик. Дня минимум два надо подержать дома. Ни гулянья, ни школы. Безвыходно. Про­ще всего «заболеть». Оформление успеем организовать – он ведь во вторую смену?
– Вадим Александрович, Сережа уже! – радостно воскликнула Кибрит.
– Уже что?
– Валяется с температурой!
– Это зафиксировано?
– Да, участковым врачом!
– Ну, отлично!
Поистине то был подарок судьбы. Сестра, вернувшись с дежурства, сразу заметила, что сын сипит и цветет румян­цем. Сказалось вчерашнее гулянье с собакой – втрое доль­ше обычного и проведенное не в беготне, а за разговорами в подворотне, где круглый год свирепствовал сквозняк.
– А теперь прошу вас, Зинаида Яновна, на рабочее место.
Кибрит согласно кивнула: важно было узнать, заме­тит ли шантажист или его подручные, что Сережа пропу­стил занятия в школе.
Заметили. Тотчас после начала второй смены в лабо­ратории зазвонил телефон.
– Доброе ли утро, Зинаида Яновна? – осведомился мерзостно знакомый голос. – Почему это Сережа не пошел учиться?
– О-о! – сокрушенно протянула Кибрит. – Очень неприятно, что так совпало. Вы можете вообразить, что я его прячу. Но просто он выскочил с Рикки в легкой курточке и простыл.
– Предлагаете поверить вам на слово?
– Н-ну… ну позвоните ему – сами услышите, что грудь заложена, хрипит! Вызвали врача и…
– Хорошо, допустим. Ваши намерения, надеюсь, не изменились?
– Нет-нет.
– Имейте в виду, у меня железная связь с Миркиным. Все, что ему будет предъявлено, мне немедленно сооб­щат. Так что целую.

* * *
Приезжий нажал на рычаг и коротко задумался, гля­дя мимо Чистодела. Похоже, пацан и впрямь простудился. Барабанщик тоже жалуется, что продрог в подворотне и больно глотать. Но «похоже» – не наверняка.
Он набрал 09, узнал телефон детской поликлиники. Короткие гудки.
– Учись работать, – назидательно бросил Чистоделу. – Кстати, не замечаю, дорогой, чтобы ты куда хо­дил служить. На больничном? Или болтаешься без опре­деления?
– Зачем, все законно. Доска на голову упала, дырка в черепушке – полагается инвалидность.
– Инвалид труда, герой наших скромных будней… – Номер освободился, и Приезжий залился соловьем: – Алло, детская поликлиника? Девушка, милая, умоляю простить, но должен срочно лететь в командировку, а жена позвонила с работы, что сын заболел. То ли мне уезжать, то ли оставаться… Сделайте любезность, по­смотрите, доктор был уже у нас, какой диагноз?.. Преображенский проезд, 16, 38… только катар дыхательных путей? Ясно… Спасибо, лечу с легким сердцем!
Нет, пока счастливая звезда не изменила Приезже­му, за племянником можно не присматривать. Три дня постельного режима развязывали руки для поисков купца.

* * *
Миша Токарев втайне преклонялся перед Зиночкой Кибрит. Известие о нависшей над ней угрозе он воспри­нял как кровную беду. Где-то под сердцем возникло глухое, не дававшее покоя жжение. С радостью стал бы он сейчас ее безотлучным телохранителем, телохранителем Сережки, даже Рикки и – доведись – бился бы за них до последнего издыхания.
Но заявить что-либо подобное вслух Миша, конечно, не мог. Да и смехотворно оно было бы – телохранителя­ми ведал, по распоряжению генерала, Томин. Взрывной, талантливый, напористый сыщик. Муровец. Токарев же имел другую выучку, исполнял другие функции и числился оперативником в службе БХСС.
И потому, заучив назубок приметы двух срочно и позарез необходимых следствию врагов Кибрит, отпра­вился на квартиру Миркина, дабы вытянуть из соседей все возможное о его связях.
– Ах! – приветствовала его Прахова. – Я вижу, ко мне с конфиденциальной беседой. Прошу.
Они вошли в обширную комнату, разгороженную ширмами и беспорядочно заставленную не то хламом, не то антиквариатом. Здесь помещался огромный рояль, шкафы резного дерева, в изобилии громоздились этажер­ки, вазы, вазочки, картины и безделушки.
– Старые люди – старые вещи, – прокомментирова­ла хозяйка. – Не выпьете ли кофе? Я скажу Насте…
– Нет-нет, спасибо.
– Садитесь, где вам уютней. А я вот сюда. Когда-то это кресло мне очень шло… – кресло на львиных лапах едва вместило ее дородные телеса; на столике рядом чернел телефонный аппарат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15