Мы с упоением рылись в тряпках, и мерили их обе по очереди, пока внимание Лены не привлекли странные звуки, доносившиеся с кухни. Отправившись туда, мы застукали Горчакова за вылавливанием мяса из борща. Лена, одетая в коктейльное платье из блестящей тафты, произвела на Лешку неизгладимое впечатление; гораздо более сильное, чем я в купальнике и ярком парео. По мне он только мазнул взглядом и, прожевав контрабандное мясо, спросил:
— Ты так, что ли, жениться будешь? — и даже не выслушал моего ответа.
Ленка увела его разбираться по поводу несанкционированного приема пищи, а я, порадовавшись за супругов Горчаковых, вдруг поняла, что безумно хочу спать. С сожалением размотав парео и сняв купальник, я легла, погасила свет, и, закрыв глаза, стала обдумывать цвет свадебного платья. Но мысли все время сбивались на проклятых вампиров, и перед тем, как заснуть, я поняла одно: только не красное.
* * *
Утром Лена пыталась впихнуть в меня столько провизии, сколько я не смогла бы съесть за неделю. Мне по утрам тяжело есть; строго говоря, по утрам мне вообще все тяжело. Вот ночью и работа спорится, и закусить плотно — самое то. Я с сонным удивлением наблюдала, как Горчаков набивает желудок и своей, и моей порцией, уписывая яичницу, бутерброды, печенье, салат, запивая все это кофе с молоком, а Лена ему только и знай подкладывает лучшие куски.
В метро я хныкала и жаловалась на судьбу, но Горчаков уверенно проталкивал меня сквозь толпу, и впервые за несколько месяцев я прибыла к дверям прокуратуры без опоздания.
Вошли мы в эти двери одновременно с Зоей, тащившей в обеих руках набитые деликатесами полиэтиленовые пакеты. Понятно, для кого это изобилие предназначалось, но я про себя пожалела Зою, вспомнив чрезвычайно плотный Лешкин завтрак, достойный Гаргантюа. Однако Горчаков плотоядно подхватил Зойкины пакеты и так явственно сглотнул слюну, что я засомневалась — а не приснился ли мне завтрак на Горчаковской кухне?
Зоя так засветилась, завидев Горчакова, что на стоящие возле двери канцелярии поганые коробки у нее эмоций не хватило. К тому же Горчаков, не переставая ворковать со своей возлюбленной, и, главное, не выпуская из рук пакетов со жратвой, умудрился оперативно затащить коробки в камеру вещдоков. Я вздохнула свободно; сейчас у Лешки по расписанию второй завтрак, обед с ужином ему тоже обеспечены, главное, чтобы он сумел втиснуть между ними поездку в больницу к криминалисту. А мне надо вытаскивать начальника кримотдела и осматривать как следует вещички Бендери. В который раз я мысленно пыталась обозвать его “покойным Бенедерей”, и в который раз тормозила, сомневаясь, а правильно ли это будет.
Дождавшись окончания процесса кормления, я всучила Лешке упакованные стаканы из коробок с вещами Бендери и отправила его в сторону бюро судебно-медицинской экспертизы: сначала пусть отдаст биологам посуду на предмет определения, что в нее наливали, а потом — за забор, в больницу Мечникова, разговаривать с потерпевшим криминалистом.
— И если ты еще не все сожрал, что Зоя принесла, взял бы чего-нибудь с собой побаловать потерпевшего, — посоветовала я. Горчаков нехотя опустил в пакет к вещдокам бутерброды с севрюгой. Но подумав, вытащил упаковку, развернул ее, слопал, не отходя от кассы, один бутерброд, и с видимым сожалением все-таки завернул обратно в фольгу второй.
К моменту появления начальника криминалистического отдела с фотооружием я расстелила на столе чистый лист оберточной бумаги и красиво разложила на нем трофеи из коробок: два блокнота и сверток, замотанный скотчем. Пусть он сначала сфотографирует внешний вид, потом вскроем сверток, и блокнотики пролистаем. Конечно, я бы сунула нос в блокноты и до прихода криминалиста, но по срезам они были залиты чем-то темным и липким, и я рисковала порвать тонкие страницы, попытавшись раскрыть их.
Криминалистический начальник прибыл с недовольным видом, но в процессе общения отмяк; все-таки здравый смысл им должен был подсказать, что я в нападении на Виктора не виновата.
— Мы когда Витьку навещали, — сказал он, — я раны у него на шее сфотографировал; может, тебе пригодится.
И царским жестом выложил на стол снимки Витиных повреждений. Я схватила их и стала изучать, вспоминая, как выглядели раны на срезанных с мертвых тел кожных лоскутах. Похоже, но лучше показать экспертам. Когда я видела пятнышки на шее потерявшего сознание Виктора, на них была запекшаяся кровь; а на фотографиях запечатлены промытые раны, и четко видна их полулунная конфигурация. Эксперт через мое плечо тоже смотрел на фотографии и комментировал:
— Мы голову сломали, чем же его в шею тыкали. Консультировались в Военно-медицинской академии, но те по фотографиям отказались делать выводы, обещали съездить, живьем на Витьку глянуть.
Отложив, наконец, снимки в сторону, мы занялись вещдоками. Начальник кримотдела щелкнул композицию и предложил мне развернуть пакет. Скотч, намотанный на полиэтилен, жалеть было нечего, — это не узлы, по которым можно определить профессиональную принадлежность их завязавшего, а иногда и пол, и национальность. Я без сомнений разрезала липкую ленту ножницами, пакет распался, и нашему взору предстала куча странных металлических инструментов, представлявших собой нечто среднее между толстыми иглами и сплющенными стержнями для шариковых ручек.
— Что это? — вымолвил эксперт, наклонившись к столу и ногтем указательного пальца отогнав в сторону одну из игл. — Смотри, она полая. И, между прочим, полулунной формы!
Я взяла эту штуку со стола и посмотрела на свет.
— Интересно, для чего они? Видишь, это не игла, у нее кончик срезан. А с другого конца, действительно, как полумесяц. Надо медикам показать, может, они знают, что это.
Эксперт взял у меня из рук этот металлический желобок и приложил его к фотографии Витиных ран. Мы уставились на снимок, потом переглянулись.
— Тебе не кажется, — медленно сказал он, — что именно такой штукой Витьке тыкали в шею?
Я остро пожалела, что отправила Горчакова со стаканами на экспертизу, не дождавшись осмотра пакета. Конечно, эти штуки надо тоже везти в морг и отдавать экспертам, пусть сравнивают с повреждениями. И если они скажут, что раны на шеях причинены именно такими предметами, то это еще одна ниточка, соединившая Бендерю с делом о вампирах.
С большим сожалением мы отложили, наконец, в сторону загадочные штыри, или желобки, или иглы, — им трудно было подобрать определение, и взялись за блокноты.
Какая-то темная засохшая субстанция, подозрительно похожая на кровь, пропитывала их по краям листов, так что нам удалось лишь приоткрыть оба блокнота с угла. И нас постигло разочарование: все страницы в них были густо исписаны шариковой ручкой, только на незнакомом языке, да еще и неразборчивым почерком. Прочитать мы смогли только несколько слов, и вовсе не были уверены, что поняли их правильно. Но поскольку написаны они были кириллицей, мы сделали вывод, что это, скорее всего, украинский язык.
Правда, криминалист сделал остроумное предположение, что язык румынский.
— Раз уж мы имеем дело с вампирами, логично думать, что это тайный дневник графа Дракулы.
Но я не очень уверенно возразила, что в Румынии вроде бы пишут латинскими буквами.
— И в Польше тоже, — согласился эксперт. Он опять приоткрыл уголок блокнота и вгляделся в неровные буквы. — То ли украинская мова, то ли нет, не могу понять. У нас есть кто-нибудь, кто на украинском сечет?
Мы оба стали лихорадочно вспоминать, кто бы из наших сослуживцев не только говорил, но и читал по-украински. Никого не вспомнили и расстроились.
— Ладно, Машка, не журись, — потрепал меня эксперт по плечу. — Это ж не австралийский диалект какой-нибудь и не древне-шумерская клинопись, найдешь переводчика. Главное, что записи есть. Может, тут черным по белому написано — “я вампир и каждую ночь выхожу на охоту по таким-то адресам”, а потом — приметы жертв.
Я уныло покачала головой; нет, на такие подарки судьбы мне давно рассчитывать не приходилось. Скорее всего, тут какой-нибудь бред, на расшифровку которого я потрачу уйму времени и денег, потому что такие экспертизы у нас платные, и на выходе получу или дурацкие вирши типа “Бог создал вора, а черт — прокурора”, или наброски писем в родное село, или перечень расходов по хозяйству. Но все равно интересно, чем залиты эти невзрачные блокнотики? Небось, кровью невинных жертв. И что там все-таки написано?
Красиво оформив протокол осмотра вещ-доков, я попыталась уговорить криминалиста посетить вместе со мной квартиру Бенде-ри. И, к своему удивлению, уговорила. Правда, мы оба вовремя сообразили, что для этого мероприятия нам понадобится еще и доктор: во-первых, в комнате вполне могут быть следы крови, изымать которые лучше специалисту в области судебной медицины; во-вторых, пусть доктор освидетельствует обоих жильцов — что там у них с шеями?
Нечеловеческими усилиями я добилась участия в мероприятии судебного медика. Руководитель дежурного отделения судебных медиков, которому я позвонила и изложила свою просьбу, раз триста повторил, что заказывать эксперта надо за три дня, что если в городе произойдет убийство, то закрыть вызов будет некем, и что порядок должен быть для всех один. Поскольку я не возражала, а терпеливо слушала, и даже вставляла какие-то уважительные междометия, он, наконец, выдохся. Закрыв трубку ладонью, он с кем-то пошептался, после чего уже с меньшим энтузиазмом заговорил о том, что делает это исключительно из уважения к моей личности, и что я теперь обязана ему по гроб жизни… В это время криминалист по своему мобильнику договаривался с Костей Мигулько о выделении нам оперативного сопровождения (мы посчитали, что грамотнее получится, если просьба будет исходить от нашего криминалистического отдела — все-таки их человек пострадал в неравной схватке с вампирами; своему брату милиционеру убойный отдел не откажет).
Пока мы ждали, я упаковала блокноты и металлические штуки в конверты, заклеила, надписала и приколола к конвертам постановления о назначении экспертиз. Пусть сначала эксперты определят, чем запачканы страницы, а потом я буду искать переводчиков с вампирского.
Через полчаса в мой кабинет входил сияющий Дима Сергиенко — как всегда, в камуфляже, с тяжелым экспертным чемоданом в одной руке и бутылкой пива в другой.
— Дима, — радостно приветствовала я эксперта, — как мне повезло! Только теперь меня совесть замучает…
— По поводу? — осведомился Дима, отхлебнув из бутылки.
— А вдруг в городе убийство? А лучшие специалисты, не будучи заказаны за три дня, разъезжают со мной по незапланированным осмотрам.
— Слушай больше, — решительно отмахнулся Дима. — Там еще один эксперт скучает, и сам наш начальник, если что, вполне дееспособен. Он бы еще долго тебе заливал, просто я его пнул в задницу и сказал, что поеду с тобой.
Тут появился и начальник убойного отдела Мигулько, не доверивший опасное задание подчиненным. Мигулько жевал пирожок и дал откусить Диме, а Дима разрешил ему отхлебнуть пивка.
Собравшись, мы загрузились в машину и отправились за Анной Ивановной, без которой бессмысленно было бы ломиться в нехорошую квартиру.
По дороге мы, естественно, всячески муссировали историю с вампирами. Дима авторитетно заявил, что раз уж человечество много веков употребляет в пищу мясо, а отдельные члены общества еще и предпочитают бифштексы с кровью, то осуждать кого-то за пристрастие к свежей крови было бы ханжеством.
Криминалист заинтересовался:
— А есть по вкусу разница между человеческой кровью и кровью животных?
— А ты сказки почитай, — ответил ему Дима. — Баба Яга там жрет человечинку и приговаривает, что это не козлятина какая-нибудь, Иван-царевич от себя кусок отрезает и скармливает птице Рух, когда заготовленный корм заканчивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Ты так, что ли, жениться будешь? — и даже не выслушал моего ответа.
Ленка увела его разбираться по поводу несанкционированного приема пищи, а я, порадовавшись за супругов Горчаковых, вдруг поняла, что безумно хочу спать. С сожалением размотав парео и сняв купальник, я легла, погасила свет, и, закрыв глаза, стала обдумывать цвет свадебного платья. Но мысли все время сбивались на проклятых вампиров, и перед тем, как заснуть, я поняла одно: только не красное.
* * *
Утром Лена пыталась впихнуть в меня столько провизии, сколько я не смогла бы съесть за неделю. Мне по утрам тяжело есть; строго говоря, по утрам мне вообще все тяжело. Вот ночью и работа спорится, и закусить плотно — самое то. Я с сонным удивлением наблюдала, как Горчаков набивает желудок и своей, и моей порцией, уписывая яичницу, бутерброды, печенье, салат, запивая все это кофе с молоком, а Лена ему только и знай подкладывает лучшие куски.
В метро я хныкала и жаловалась на судьбу, но Горчаков уверенно проталкивал меня сквозь толпу, и впервые за несколько месяцев я прибыла к дверям прокуратуры без опоздания.
Вошли мы в эти двери одновременно с Зоей, тащившей в обеих руках набитые деликатесами полиэтиленовые пакеты. Понятно, для кого это изобилие предназначалось, но я про себя пожалела Зою, вспомнив чрезвычайно плотный Лешкин завтрак, достойный Гаргантюа. Однако Горчаков плотоядно подхватил Зойкины пакеты и так явственно сглотнул слюну, что я засомневалась — а не приснился ли мне завтрак на Горчаковской кухне?
Зоя так засветилась, завидев Горчакова, что на стоящие возле двери канцелярии поганые коробки у нее эмоций не хватило. К тому же Горчаков, не переставая ворковать со своей возлюбленной, и, главное, не выпуская из рук пакетов со жратвой, умудрился оперативно затащить коробки в камеру вещдоков. Я вздохнула свободно; сейчас у Лешки по расписанию второй завтрак, обед с ужином ему тоже обеспечены, главное, чтобы он сумел втиснуть между ними поездку в больницу к криминалисту. А мне надо вытаскивать начальника кримотдела и осматривать как следует вещички Бендери. В который раз я мысленно пыталась обозвать его “покойным Бенедерей”, и в который раз тормозила, сомневаясь, а правильно ли это будет.
Дождавшись окончания процесса кормления, я всучила Лешке упакованные стаканы из коробок с вещами Бендери и отправила его в сторону бюро судебно-медицинской экспертизы: сначала пусть отдаст биологам посуду на предмет определения, что в нее наливали, а потом — за забор, в больницу Мечникова, разговаривать с потерпевшим криминалистом.
— И если ты еще не все сожрал, что Зоя принесла, взял бы чего-нибудь с собой побаловать потерпевшего, — посоветовала я. Горчаков нехотя опустил в пакет к вещдокам бутерброды с севрюгой. Но подумав, вытащил упаковку, развернул ее, слопал, не отходя от кассы, один бутерброд, и с видимым сожалением все-таки завернул обратно в фольгу второй.
К моменту появления начальника криминалистического отдела с фотооружием я расстелила на столе чистый лист оберточной бумаги и красиво разложила на нем трофеи из коробок: два блокнота и сверток, замотанный скотчем. Пусть он сначала сфотографирует внешний вид, потом вскроем сверток, и блокнотики пролистаем. Конечно, я бы сунула нос в блокноты и до прихода криминалиста, но по срезам они были залиты чем-то темным и липким, и я рисковала порвать тонкие страницы, попытавшись раскрыть их.
Криминалистический начальник прибыл с недовольным видом, но в процессе общения отмяк; все-таки здравый смысл им должен был подсказать, что я в нападении на Виктора не виновата.
— Мы когда Витьку навещали, — сказал он, — я раны у него на шее сфотографировал; может, тебе пригодится.
И царским жестом выложил на стол снимки Витиных повреждений. Я схватила их и стала изучать, вспоминая, как выглядели раны на срезанных с мертвых тел кожных лоскутах. Похоже, но лучше показать экспертам. Когда я видела пятнышки на шее потерявшего сознание Виктора, на них была запекшаяся кровь; а на фотографиях запечатлены промытые раны, и четко видна их полулунная конфигурация. Эксперт через мое плечо тоже смотрел на фотографии и комментировал:
— Мы голову сломали, чем же его в шею тыкали. Консультировались в Военно-медицинской академии, но те по фотографиям отказались делать выводы, обещали съездить, живьем на Витьку глянуть.
Отложив, наконец, снимки в сторону, мы занялись вещдоками. Начальник кримотдела щелкнул композицию и предложил мне развернуть пакет. Скотч, намотанный на полиэтилен, жалеть было нечего, — это не узлы, по которым можно определить профессиональную принадлежность их завязавшего, а иногда и пол, и национальность. Я без сомнений разрезала липкую ленту ножницами, пакет распался, и нашему взору предстала куча странных металлических инструментов, представлявших собой нечто среднее между толстыми иглами и сплющенными стержнями для шариковых ручек.
— Что это? — вымолвил эксперт, наклонившись к столу и ногтем указательного пальца отогнав в сторону одну из игл. — Смотри, она полая. И, между прочим, полулунной формы!
Я взяла эту штуку со стола и посмотрела на свет.
— Интересно, для чего они? Видишь, это не игла, у нее кончик срезан. А с другого конца, действительно, как полумесяц. Надо медикам показать, может, они знают, что это.
Эксперт взял у меня из рук этот металлический желобок и приложил его к фотографии Витиных ран. Мы уставились на снимок, потом переглянулись.
— Тебе не кажется, — медленно сказал он, — что именно такой штукой Витьке тыкали в шею?
Я остро пожалела, что отправила Горчакова со стаканами на экспертизу, не дождавшись осмотра пакета. Конечно, эти штуки надо тоже везти в морг и отдавать экспертам, пусть сравнивают с повреждениями. И если они скажут, что раны на шеях причинены именно такими предметами, то это еще одна ниточка, соединившая Бендерю с делом о вампирах.
С большим сожалением мы отложили, наконец, в сторону загадочные штыри, или желобки, или иглы, — им трудно было подобрать определение, и взялись за блокноты.
Какая-то темная засохшая субстанция, подозрительно похожая на кровь, пропитывала их по краям листов, так что нам удалось лишь приоткрыть оба блокнота с угла. И нас постигло разочарование: все страницы в них были густо исписаны шариковой ручкой, только на незнакомом языке, да еще и неразборчивым почерком. Прочитать мы смогли только несколько слов, и вовсе не были уверены, что поняли их правильно. Но поскольку написаны они были кириллицей, мы сделали вывод, что это, скорее всего, украинский язык.
Правда, криминалист сделал остроумное предположение, что язык румынский.
— Раз уж мы имеем дело с вампирами, логично думать, что это тайный дневник графа Дракулы.
Но я не очень уверенно возразила, что в Румынии вроде бы пишут латинскими буквами.
— И в Польше тоже, — согласился эксперт. Он опять приоткрыл уголок блокнота и вгляделся в неровные буквы. — То ли украинская мова, то ли нет, не могу понять. У нас есть кто-нибудь, кто на украинском сечет?
Мы оба стали лихорадочно вспоминать, кто бы из наших сослуживцев не только говорил, но и читал по-украински. Никого не вспомнили и расстроились.
— Ладно, Машка, не журись, — потрепал меня эксперт по плечу. — Это ж не австралийский диалект какой-нибудь и не древне-шумерская клинопись, найдешь переводчика. Главное, что записи есть. Может, тут черным по белому написано — “я вампир и каждую ночь выхожу на охоту по таким-то адресам”, а потом — приметы жертв.
Я уныло покачала головой; нет, на такие подарки судьбы мне давно рассчитывать не приходилось. Скорее всего, тут какой-нибудь бред, на расшифровку которого я потрачу уйму времени и денег, потому что такие экспертизы у нас платные, и на выходе получу или дурацкие вирши типа “Бог создал вора, а черт — прокурора”, или наброски писем в родное село, или перечень расходов по хозяйству. Но все равно интересно, чем залиты эти невзрачные блокнотики? Небось, кровью невинных жертв. И что там все-таки написано?
Красиво оформив протокол осмотра вещ-доков, я попыталась уговорить криминалиста посетить вместе со мной квартиру Бенде-ри. И, к своему удивлению, уговорила. Правда, мы оба вовремя сообразили, что для этого мероприятия нам понадобится еще и доктор: во-первых, в комнате вполне могут быть следы крови, изымать которые лучше специалисту в области судебной медицины; во-вторых, пусть доктор освидетельствует обоих жильцов — что там у них с шеями?
Нечеловеческими усилиями я добилась участия в мероприятии судебного медика. Руководитель дежурного отделения судебных медиков, которому я позвонила и изложила свою просьбу, раз триста повторил, что заказывать эксперта надо за три дня, что если в городе произойдет убийство, то закрыть вызов будет некем, и что порядок должен быть для всех один. Поскольку я не возражала, а терпеливо слушала, и даже вставляла какие-то уважительные междометия, он, наконец, выдохся. Закрыв трубку ладонью, он с кем-то пошептался, после чего уже с меньшим энтузиазмом заговорил о том, что делает это исключительно из уважения к моей личности, и что я теперь обязана ему по гроб жизни… В это время криминалист по своему мобильнику договаривался с Костей Мигулько о выделении нам оперативного сопровождения (мы посчитали, что грамотнее получится, если просьба будет исходить от нашего криминалистического отдела — все-таки их человек пострадал в неравной схватке с вампирами; своему брату милиционеру убойный отдел не откажет).
Пока мы ждали, я упаковала блокноты и металлические штуки в конверты, заклеила, надписала и приколола к конвертам постановления о назначении экспертиз. Пусть сначала эксперты определят, чем запачканы страницы, а потом я буду искать переводчиков с вампирского.
Через полчаса в мой кабинет входил сияющий Дима Сергиенко — как всегда, в камуфляже, с тяжелым экспертным чемоданом в одной руке и бутылкой пива в другой.
— Дима, — радостно приветствовала я эксперта, — как мне повезло! Только теперь меня совесть замучает…
— По поводу? — осведомился Дима, отхлебнув из бутылки.
— А вдруг в городе убийство? А лучшие специалисты, не будучи заказаны за три дня, разъезжают со мной по незапланированным осмотрам.
— Слушай больше, — решительно отмахнулся Дима. — Там еще один эксперт скучает, и сам наш начальник, если что, вполне дееспособен. Он бы еще долго тебе заливал, просто я его пнул в задницу и сказал, что поеду с тобой.
Тут появился и начальник убойного отдела Мигулько, не доверивший опасное задание подчиненным. Мигулько жевал пирожок и дал откусить Диме, а Дима разрешил ему отхлебнуть пивка.
Собравшись, мы загрузились в машину и отправились за Анной Ивановной, без которой бессмысленно было бы ломиться в нехорошую квартиру.
По дороге мы, естественно, всячески муссировали историю с вампирами. Дима авторитетно заявил, что раз уж человечество много веков употребляет в пищу мясо, а отдельные члены общества еще и предпочитают бифштексы с кровью, то осуждать кого-то за пристрастие к свежей крови было бы ханжеством.
Криминалист заинтересовался:
— А есть по вкусу разница между человеческой кровью и кровью животных?
— А ты сказки почитай, — ответил ему Дима. — Баба Яга там жрет человечинку и приговаривает, что это не козлятина какая-нибудь, Иван-царевич от себя кусок отрезает и скармливает птице Рух, когда заготовленный корм заканчивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27