Шоглашны?
Я сказал, что согласен, вернулся к столу и начал его расспрашивать. По словам адвоката, в делах Ньюхолла не было ничего такого, что могло бы насторожить нас. Капитал его составлял несколько миллионов и в основном был вложен в шахты. Почти половину денег он получил в наследство. Никаких сомнительных сделок в прошлом, никаких незаконных претензий на чужие горные участки, никакого мошенничества, никаких врагов. Вдовец; единственная дочь. При жизни отца у нее было все, чего она только могла пожелать, и они очень любили друг друга. Он отправился в Мексику с группой горнопромышленников из Нью-Йорка, которые собирались продать ему там участки. На них напали бандиты, нападение отбили, но в перестрелке погибли Ньюхолл и геолог Паркер.
Вернувшись в контору, я составил телеграмму в наше Лос-анжелесское отделение с просьбой послать в Ногалес агента и выяснить что можно об убийстве Ньюхолла и о делах Тома-Тома Кери. Сотрудник, которому я дал зашифровать ее и отправить, сказал, что меня хочет видеть Старик. Я пришел к нему в кабинет, и он познакомил меня с маленьким круглым человеком по фамилии Хук.
— У мистера Хука, — сказал Старик, — ресторан в Сосалито. В прошлый понедельник он взял на работу официантку по имени Нелли Райли. Она сказала, что приехала из Лос-Анджелеса. По описанию мистера Хука ее приметы в точности совпадают с тем, как вы с Кониханом изобразили Нэнси Риган. Верно? — спросил он толстяка.
— Совершенно верно. В точности то, что я прочел в газетах. Рост-метр шестьдесят пять, среднего сложения, голубые глаза и каштановые волосы, лет двадцати двух или двадцати одного, красивая, но самое главное — фанаберия неслыханная, мнит о себе неизвестно что. Я тут попробовал перейти с ней как бы на более дружеские отношения — так она мне сказала: уберите ваши грязные лапы. А потом я выяснил, что она почти не знает Лос-Анджелеса, хотя говорит, что прожила там два или три года. Могу спорить, это она самая. — И дальше он стал интересоваться тем, сколько из обещанного вознаграждения придется на его долю.
— Вы сейчас туда отправляетесь? — спросил я его.
— Да, скоро. Мне тут надо зайти узнать кое о каких блюдах. А потом уже сюда.
— Девушка будет на работе?
— Да.
— Тогда мы пошлем с вами человека — он знает Нэнси Риган.
Я вызвал Джека Конихана из комнаты оперативников и представил его Хуку. Они договорились встретиться через полчаса у парома, и Хук вразвалочку ушел.
— Нелли Райли не Нэнси Риган, — сказал я. Но мы не можем пренебречь даже одним шансом из ста.
Я рассказал Джеку и Старику о Томе-Томе Кери и о моем визите к Эллерту. Старик выслушал меня с обычной вежливой внимательностью, молодой Конихан, всего четыре месяца назад ставший охотником за людьми, — с широко открытыми глазами.
— Ты, пожалуй, беги на встречу с Хуком, — сказал я, закончив рассказ, и вместе с ним вышел из кабинета. — А если окажется, что она — Нэнси Риган, вцепись и не отпускай. — Старик уже не мог нас слышать, и я добавил: — И, ради Бога, постарайся в этот раз не получить по зубам за свою юношескую галантность. Сделай вид, что ты взрослый.
Мальчишка покраснел, сказал: «Идите к черту!», подтянул галстук и отправился на свидание с Хуком.
Мне надо было написать несколько отчетов. Покончив с ними, я положил ноги на стол и, множа полости в пачке сигарет, до шести часов думало Томе-Томе Кери. Потом я Пошел в ресторан есть свой лангет и похлебку из морских ушек, а потом — домой, чтобы переодеться и закончить вечер в клубе за покером. Переодевание мое прервал телефонный звонок. Звонил Джек Конихан.
— Я в Сосалито. Девушка не Нэнси, но я набрел на кое-что другое. Не знаю, как быть дальше. Вы можете приехать?
— Дело стоит того, чтобы отказаться от покера?
— Да... по-моему, это в самом деле нить.
— Ты где?
— Тут, на пароме. Не в Золотых воротах, на другом.
— Ладно. Приеду с первым же паромом.
Часом позже я сошел с парома в Сосалито. Джек Конихан протолкался сквозь толпу и начал говорить:
— Когда я уже возвращался и пришел сюда...
— Подожди, пока выйдем из толпы, — остановил его я. — Должно быть, что-то потрясающее — восточный уголок твоего воротничка загнулся.
Пока мы шли к улице, он механически поправил эту деталь своего безупречного в остальном костюма, но даже не улыбнулся — его мысли были заняты чем-то другим.
— Сюда, — сказал он, заводя меня за угол. — Кафе Хука — на углу. Если хотите, можете сами взглянуть на девушку. Она такого же роста и масти, как Нэнси Риган, но и только. Стервоватая девчонка, с последней работы, наверное, уволили за то, что плюнула жвачкой в кастрюлю с супом.
— Хорошо. Значит, она отпала — так чем ты взволнован?
— Я посмотрел на нее и пошел обратно, на паром. Паром подвалил, когда я был еще квартала за два. Навстречу мне попались двое — наверное, только что сошли с него. Оба были греки, довольно молодые, уголовного вида, и в другой раз я вряд ли обратил бы на них внимание. Но поскольку Пападопулос грек, они нас интересуют, и я к ним присмотрелся. Они спорили о чем-то на ходу. Негромко, но смотрели друг на друга сердито. Когда они проходили мимо, тот, что шел ближе к обочине, сказал другому: «Я ему говорю, прошло двадцать девять дней».
Двадцать девять дней. Я подсчитал — ровно двадцать девять дней, как мы ищем Пападопулоса. Он грек, и эти ребята греки. Когда я кончил считать, я повернулся и пошел за ними. Они провели меня через весь город — и на горку, на окраине. Вошли в домик — три комнаты самое большее, — который стоит на отшибе, посреди поляны в лесу. На нем вывеска: «Продается». Окна без занавесок, вид нежилой, но на земле перед черной дверью было мокрое место, как будто выплеснули ведро или кастрюлю воды.
Я сидел в кустах, пока не начало смеркаться. Тогда я подошел. Услышал разговор внутри, но через окна ничего не мог увидеть. Они были забиты досками. Немного погодя эти двое вышли, говоря что-то на непонятном языке тому, кто был в доме. Пока они уходили по тропинке, дверь оставалась открытой, и я не мог идти за ними — меня увидели бы из двери.
Потом дверь закрылась, и я услышал в доме шаги людей — а может быть, одного человека, — запахло кухней, из трубы поднялся дым. Я ждал, ждал, но ничего больше не произошло, и тогда решил, что надо связаться с вами.
— Интересно, — согласился я.
Мы проходили под фонарем. Джек остановил меня, схватив за руку, и вытащил что-то из кармана пальто.
— Посмотрите! — Он протянул мне предмет. Обожженный лоскут синей материи. Это могли быть остатки женской шляпки, на три четверти сгоревшей. Я осмотрел лоскут под фонарем, потом зажег свой фонарик, чтобы изучить тщательнее.
— Я подобрал его за домом, пока там шнырял, — сказал Джек, — а...
— А на Нэнси Риган в ту ночь, когда она исчезла с Пападопулосом, была шляпка такого же цвета, — закончил я за него. — Пошли к домику.
Уличные огни остались позади, мы поднялись на горку, спустились в небольшую долину, свернули на извилистую песчаную тропу, с нее по траве под деревьями перебрались на грунтовую дорогу, прошагали по ней чуть меньше километра, а потом Джек повел меня по узкой тропинке, петлявшей в черной чаще кустов и мелких деревьев. Я засомневался в том, что он помнит дорогу.
— Почти пришли, — прошептал он.
Из кустов выскочил человек и схватил меня за горло.
Руки у меня были в карманах пальто — одна на фонаре, другая на револьвере. Я повернул револьвер в кармане дулом к напавшему — нажал спуск.
Выстрел погубил мое семидесятипятидолларовое пальто. Но человек отпустил мое горло.
Очень кстати. Другой человек бросился на меня сзади.
Я пытался вывернуться — не успел... почувствовал на спине лезвие ножа.
Это уже было некстати — но все же лучше, чем острие ножа.
Я попытался ударить его затылком в лицо — не попал, продолжал извиваться и вертеться, наконец вытащил руки из карманов и схватил его.
Лезвие ножа плашмя прижалось к моей щеке. Я поймал руку, державшую нож, повалился на спину — он подо мной.
Он сказал:
— Ой!
Я перевернулся, встал на четвереньки, кулак смазал меня по лицу, и я вскочил.
В лодыжку мне вцепились пальцы.
Я повел себя не спортивно. Я ударил по пальцам ногой — нашел тело человека — ударил ногой два раза, сильно.
Голос Джека шепотом произнес мое имя. Я не видел его в темноте и не видел того, в кого выстрелил.
— Тут все нормально, — сказал я Джеку, — как ты?
— Высший класс. Это все?
— Не знаю, но рискнем поглядеть, кого я поймал.
Я направил фонарь на человека, лежавшего у меня в ногах, и включил. Худой блондин с окровавленным лицом; он изображал жука-притворяшку, и красные веки его дрожали в луче фонаря.
— Не валяй дурака! — приказал я.
В кустах грохнул крупнокалиберный пистолет... и другой, полегче. Пули прошили листву.
Я выключил свет, наклонился к лежавшему, ударил его по макушке пистолетом.
— Пригнись ниже, — шепнул я Джеку.
Меньший пистолет снова выстрелил, два раза. Где-то впереди, слева. Я сказал Джеку на ухо:
— Мы пойдем в домик, даже если они против. Держись ниже и не стреляй, пока не увидишь, куда стрелять. Вперед.
Пригибаясь к земле, я двинулся за Джеком по тропинке. Порез на согнутой спине натянулся, и от лопаток почти до пояса меня обожгло болью. Я чувствовал, что кровь стекает по бедрам, или так мне показалось.
В этой тьме красться было невозможно. Что-то трещало под ногами, шуршало вокруг плеч. Наши друзья в кустах пистолетов не студили. К счастью, хруст веточек и шуршание листьев в кромешном мраке — не лучшие ориентиры. Пули взвизгивали там и сям, но в нас не попадали. Мы не отвечали на огонь. Мы остановились у кромки кустарника, где ночь разжижилась до серого.
— Здесь. — Джек показал на прямоугольную тень впереди.
— Ходу, — буркнул я и бросился к темному дому.
Длинноногий Джек легко нагнал меня, пока мы бежали, по поляне.
Из-за черного дома выглянула тень человека, и его пистолет замигал нам. Выстрелы шли один за другим так часто, что слились в прерывистый грохот.
Потащив с собой Джека, я плюхнулся на землю и прижался к ней плашмя, если не считать того, что лицо мое остановила зазубренная консервная банка.
С другой стороны дома закашлял другой пистолет. Из-за дерева справа — третий. Мы с Джеком тоже стали тратить порох.
Пуля набросала мне в рот грязи и камушков. Я выплюнул грязь и предупредил Джека:
— Высоко бьешь. Возьми ниже и на спуск жми плавно. В черном профиле дома образовался горбик. Я послал туда пулю.
Мужской голос вскрикнул:
— 0-о-ой! — А потом тише, но с большим огорчением: — Сволочь... сволочь!
Несколько горячих секунд пули шлепали вокруг нас. Потом ночь стихла, и тишина ее не нарушалась ни звуком.
После пяти минут затишья я встал на четвереньки и пополз вперед, Джек за мной. Почва была не приспособлена для такого передвижения. Трех метров нам хватило. Мы поднялись и оставшееся расстояние прошли как люди.
— Подожди, — шепнул я и, оставив Джека возле угла, обошел домик кругом: никого не увидел, ничего не услышал, кроме звуков, которые издавал сам.
Мы попробовали парадную дверь. Заперта, но хлипкая. Я вышиб ее плечом и вошел, фонарь в одной руке, револьвер — в другой.
Дом был пуст. Ни мебели, ни людей, ни следов их в двух пустых комнатах — только голые дощатые стены, голый пол, голый потолок с дымоходом, ни к чему не присоединенным.
Стоя посреди комнаты и оглядывая пустоту, мы с Джеком прокляли эту дыру от крыши до фундамента. Не успели мы кончить, как за дверью послышались шаги, в раскрытую дверь ударил белый луч света и надтреснутый голос сказал:
— Эй! Выходите по одному — и без фокусов!
— Кто это говорит? — спросил я, выключив фонарь и отступив к боковой стене.
— Целая стая помощников шерифа, вот кто, — ответил голос.
— Можете просунуть к нам одного, чтобы мы посмотрели? — спросил я. — Меня сегодня столько раз душили, резали и обстреливали, что уже ничьим словам неохота верить.
1 2 3 4 5 6 7
Я сказал, что согласен, вернулся к столу и начал его расспрашивать. По словам адвоката, в делах Ньюхолла не было ничего такого, что могло бы насторожить нас. Капитал его составлял несколько миллионов и в основном был вложен в шахты. Почти половину денег он получил в наследство. Никаких сомнительных сделок в прошлом, никаких незаконных претензий на чужие горные участки, никакого мошенничества, никаких врагов. Вдовец; единственная дочь. При жизни отца у нее было все, чего она только могла пожелать, и они очень любили друг друга. Он отправился в Мексику с группой горнопромышленников из Нью-Йорка, которые собирались продать ему там участки. На них напали бандиты, нападение отбили, но в перестрелке погибли Ньюхолл и геолог Паркер.
Вернувшись в контору, я составил телеграмму в наше Лос-анжелесское отделение с просьбой послать в Ногалес агента и выяснить что можно об убийстве Ньюхолла и о делах Тома-Тома Кери. Сотрудник, которому я дал зашифровать ее и отправить, сказал, что меня хочет видеть Старик. Я пришел к нему в кабинет, и он познакомил меня с маленьким круглым человеком по фамилии Хук.
— У мистера Хука, — сказал Старик, — ресторан в Сосалито. В прошлый понедельник он взял на работу официантку по имени Нелли Райли. Она сказала, что приехала из Лос-Анджелеса. По описанию мистера Хука ее приметы в точности совпадают с тем, как вы с Кониханом изобразили Нэнси Риган. Верно? — спросил он толстяка.
— Совершенно верно. В точности то, что я прочел в газетах. Рост-метр шестьдесят пять, среднего сложения, голубые глаза и каштановые волосы, лет двадцати двух или двадцати одного, красивая, но самое главное — фанаберия неслыханная, мнит о себе неизвестно что. Я тут попробовал перейти с ней как бы на более дружеские отношения — так она мне сказала: уберите ваши грязные лапы. А потом я выяснил, что она почти не знает Лос-Анджелеса, хотя говорит, что прожила там два или три года. Могу спорить, это она самая. — И дальше он стал интересоваться тем, сколько из обещанного вознаграждения придется на его долю.
— Вы сейчас туда отправляетесь? — спросил я его.
— Да, скоро. Мне тут надо зайти узнать кое о каких блюдах. А потом уже сюда.
— Девушка будет на работе?
— Да.
— Тогда мы пошлем с вами человека — он знает Нэнси Риган.
Я вызвал Джека Конихана из комнаты оперативников и представил его Хуку. Они договорились встретиться через полчаса у парома, и Хук вразвалочку ушел.
— Нелли Райли не Нэнси Риган, — сказал я. Но мы не можем пренебречь даже одним шансом из ста.
Я рассказал Джеку и Старику о Томе-Томе Кери и о моем визите к Эллерту. Старик выслушал меня с обычной вежливой внимательностью, молодой Конихан, всего четыре месяца назад ставший охотником за людьми, — с широко открытыми глазами.
— Ты, пожалуй, беги на встречу с Хуком, — сказал я, закончив рассказ, и вместе с ним вышел из кабинета. — А если окажется, что она — Нэнси Риган, вцепись и не отпускай. — Старик уже не мог нас слышать, и я добавил: — И, ради Бога, постарайся в этот раз не получить по зубам за свою юношескую галантность. Сделай вид, что ты взрослый.
Мальчишка покраснел, сказал: «Идите к черту!», подтянул галстук и отправился на свидание с Хуком.
Мне надо было написать несколько отчетов. Покончив с ними, я положил ноги на стол и, множа полости в пачке сигарет, до шести часов думало Томе-Томе Кери. Потом я Пошел в ресторан есть свой лангет и похлебку из морских ушек, а потом — домой, чтобы переодеться и закончить вечер в клубе за покером. Переодевание мое прервал телефонный звонок. Звонил Джек Конихан.
— Я в Сосалито. Девушка не Нэнси, но я набрел на кое-что другое. Не знаю, как быть дальше. Вы можете приехать?
— Дело стоит того, чтобы отказаться от покера?
— Да... по-моему, это в самом деле нить.
— Ты где?
— Тут, на пароме. Не в Золотых воротах, на другом.
— Ладно. Приеду с первым же паромом.
Часом позже я сошел с парома в Сосалито. Джек Конихан протолкался сквозь толпу и начал говорить:
— Когда я уже возвращался и пришел сюда...
— Подожди, пока выйдем из толпы, — остановил его я. — Должно быть, что-то потрясающее — восточный уголок твоего воротничка загнулся.
Пока мы шли к улице, он механически поправил эту деталь своего безупречного в остальном костюма, но даже не улыбнулся — его мысли были заняты чем-то другим.
— Сюда, — сказал он, заводя меня за угол. — Кафе Хука — на углу. Если хотите, можете сами взглянуть на девушку. Она такого же роста и масти, как Нэнси Риган, но и только. Стервоватая девчонка, с последней работы, наверное, уволили за то, что плюнула жвачкой в кастрюлю с супом.
— Хорошо. Значит, она отпала — так чем ты взволнован?
— Я посмотрел на нее и пошел обратно, на паром. Паром подвалил, когда я был еще квартала за два. Навстречу мне попались двое — наверное, только что сошли с него. Оба были греки, довольно молодые, уголовного вида, и в другой раз я вряд ли обратил бы на них внимание. Но поскольку Пападопулос грек, они нас интересуют, и я к ним присмотрелся. Они спорили о чем-то на ходу. Негромко, но смотрели друг на друга сердито. Когда они проходили мимо, тот, что шел ближе к обочине, сказал другому: «Я ему говорю, прошло двадцать девять дней».
Двадцать девять дней. Я подсчитал — ровно двадцать девять дней, как мы ищем Пападопулоса. Он грек, и эти ребята греки. Когда я кончил считать, я повернулся и пошел за ними. Они провели меня через весь город — и на горку, на окраине. Вошли в домик — три комнаты самое большее, — который стоит на отшибе, посреди поляны в лесу. На нем вывеска: «Продается». Окна без занавесок, вид нежилой, но на земле перед черной дверью было мокрое место, как будто выплеснули ведро или кастрюлю воды.
Я сидел в кустах, пока не начало смеркаться. Тогда я подошел. Услышал разговор внутри, но через окна ничего не мог увидеть. Они были забиты досками. Немного погодя эти двое вышли, говоря что-то на непонятном языке тому, кто был в доме. Пока они уходили по тропинке, дверь оставалась открытой, и я не мог идти за ними — меня увидели бы из двери.
Потом дверь закрылась, и я услышал в доме шаги людей — а может быть, одного человека, — запахло кухней, из трубы поднялся дым. Я ждал, ждал, но ничего больше не произошло, и тогда решил, что надо связаться с вами.
— Интересно, — согласился я.
Мы проходили под фонарем. Джек остановил меня, схватив за руку, и вытащил что-то из кармана пальто.
— Посмотрите! — Он протянул мне предмет. Обожженный лоскут синей материи. Это могли быть остатки женской шляпки, на три четверти сгоревшей. Я осмотрел лоскут под фонарем, потом зажег свой фонарик, чтобы изучить тщательнее.
— Я подобрал его за домом, пока там шнырял, — сказал Джек, — а...
— А на Нэнси Риган в ту ночь, когда она исчезла с Пападопулосом, была шляпка такого же цвета, — закончил я за него. — Пошли к домику.
Уличные огни остались позади, мы поднялись на горку, спустились в небольшую долину, свернули на извилистую песчаную тропу, с нее по траве под деревьями перебрались на грунтовую дорогу, прошагали по ней чуть меньше километра, а потом Джек повел меня по узкой тропинке, петлявшей в черной чаще кустов и мелких деревьев. Я засомневался в том, что он помнит дорогу.
— Почти пришли, — прошептал он.
Из кустов выскочил человек и схватил меня за горло.
Руки у меня были в карманах пальто — одна на фонаре, другая на револьвере. Я повернул револьвер в кармане дулом к напавшему — нажал спуск.
Выстрел погубил мое семидесятипятидолларовое пальто. Но человек отпустил мое горло.
Очень кстати. Другой человек бросился на меня сзади.
Я пытался вывернуться — не успел... почувствовал на спине лезвие ножа.
Это уже было некстати — но все же лучше, чем острие ножа.
Я попытался ударить его затылком в лицо — не попал, продолжал извиваться и вертеться, наконец вытащил руки из карманов и схватил его.
Лезвие ножа плашмя прижалось к моей щеке. Я поймал руку, державшую нож, повалился на спину — он подо мной.
Он сказал:
— Ой!
Я перевернулся, встал на четвереньки, кулак смазал меня по лицу, и я вскочил.
В лодыжку мне вцепились пальцы.
Я повел себя не спортивно. Я ударил по пальцам ногой — нашел тело человека — ударил ногой два раза, сильно.
Голос Джека шепотом произнес мое имя. Я не видел его в темноте и не видел того, в кого выстрелил.
— Тут все нормально, — сказал я Джеку, — как ты?
— Высший класс. Это все?
— Не знаю, но рискнем поглядеть, кого я поймал.
Я направил фонарь на человека, лежавшего у меня в ногах, и включил. Худой блондин с окровавленным лицом; он изображал жука-притворяшку, и красные веки его дрожали в луче фонаря.
— Не валяй дурака! — приказал я.
В кустах грохнул крупнокалиберный пистолет... и другой, полегче. Пули прошили листву.
Я выключил свет, наклонился к лежавшему, ударил его по макушке пистолетом.
— Пригнись ниже, — шепнул я Джеку.
Меньший пистолет снова выстрелил, два раза. Где-то впереди, слева. Я сказал Джеку на ухо:
— Мы пойдем в домик, даже если они против. Держись ниже и не стреляй, пока не увидишь, куда стрелять. Вперед.
Пригибаясь к земле, я двинулся за Джеком по тропинке. Порез на согнутой спине натянулся, и от лопаток почти до пояса меня обожгло болью. Я чувствовал, что кровь стекает по бедрам, или так мне показалось.
В этой тьме красться было невозможно. Что-то трещало под ногами, шуршало вокруг плеч. Наши друзья в кустах пистолетов не студили. К счастью, хруст веточек и шуршание листьев в кромешном мраке — не лучшие ориентиры. Пули взвизгивали там и сям, но в нас не попадали. Мы не отвечали на огонь. Мы остановились у кромки кустарника, где ночь разжижилась до серого.
— Здесь. — Джек показал на прямоугольную тень впереди.
— Ходу, — буркнул я и бросился к темному дому.
Длинноногий Джек легко нагнал меня, пока мы бежали, по поляне.
Из-за черного дома выглянула тень человека, и его пистолет замигал нам. Выстрелы шли один за другим так часто, что слились в прерывистый грохот.
Потащив с собой Джека, я плюхнулся на землю и прижался к ней плашмя, если не считать того, что лицо мое остановила зазубренная консервная банка.
С другой стороны дома закашлял другой пистолет. Из-за дерева справа — третий. Мы с Джеком тоже стали тратить порох.
Пуля набросала мне в рот грязи и камушков. Я выплюнул грязь и предупредил Джека:
— Высоко бьешь. Возьми ниже и на спуск жми плавно. В черном профиле дома образовался горбик. Я послал туда пулю.
Мужской голос вскрикнул:
— 0-о-ой! — А потом тише, но с большим огорчением: — Сволочь... сволочь!
Несколько горячих секунд пули шлепали вокруг нас. Потом ночь стихла, и тишина ее не нарушалась ни звуком.
После пяти минут затишья я встал на четвереньки и пополз вперед, Джек за мной. Почва была не приспособлена для такого передвижения. Трех метров нам хватило. Мы поднялись и оставшееся расстояние прошли как люди.
— Подожди, — шепнул я и, оставив Джека возле угла, обошел домик кругом: никого не увидел, ничего не услышал, кроме звуков, которые издавал сам.
Мы попробовали парадную дверь. Заперта, но хлипкая. Я вышиб ее плечом и вошел, фонарь в одной руке, револьвер — в другой.
Дом был пуст. Ни мебели, ни людей, ни следов их в двух пустых комнатах — только голые дощатые стены, голый пол, голый потолок с дымоходом, ни к чему не присоединенным.
Стоя посреди комнаты и оглядывая пустоту, мы с Джеком прокляли эту дыру от крыши до фундамента. Не успели мы кончить, как за дверью послышались шаги, в раскрытую дверь ударил белый луч света и надтреснутый голос сказал:
— Эй! Выходите по одному — и без фокусов!
— Кто это говорит? — спросил я, выключив фонарь и отступив к боковой стене.
— Целая стая помощников шерифа, вот кто, — ответил голос.
— Можете просунуть к нам одного, чтобы мы посмотрели? — спросил я. — Меня сегодня столько раз душили, резали и обстреливали, что уже ничьим словам неохота верить.
1 2 3 4 5 6 7