Филип отложил бумажки, взялся за сигарету. Вот она, связь. Он убедился лично в лагере «Зубчатая вершина», что запасы у «Десятого крестового» немалые и НСС может быть идеальной ширмой для прикрытия военно-тренировочной базы. Филип старался не думать, для какой цели «Десятому крестовому» понадобилась такая база, об этом после. Еще раз проглядел бумажки, чтоб найти хоть какой-нибудь намек на месторасположение лагеря ННС, но ничего, кроме адреса в Рино, не обнаружил.
Тут вспомнилось: заместителем начальника пресс-бюро в Сайгоне был некогда Саймон Адлер. В отличие от большинства, занимающих подобные посты, Саймон не считал для себя зазорным отправляться на передовую, вместо того чтобы торчать в кабинете. Надо признать, особого труда это не составляло — бои частенько гремели рядом, рукой подать. Но надо отдать Саймону должное — от своих подчиненных он не отставал. С Филипом у них быстро завязалась дружба, продолжавшаяся и после войны.
После всего происходящего с ним бреда, который, как казалось Филипу, длился уже целую вечность, голос Саймона, как искра здравого смысла, словно отрезвил, долетая из другого конца страны, из Нью-Йорка, ночного корпункта Ассошиэйтед Пресс.
— Филип? Какого дьявола тебя занесло в Рино? — Вследствие ярой приверженности к сигарам «Мюриэл», шерри-пилюлям от кашля и джину «Бифитер» старый журналист хрипел в трубку, будто горло давило петлей.
— Да вот, фотографирую, туристов обслуживаю, — отозвался Филип.
— Как же, как же! — хмыкнул Саймон. Филип даже представил себе его желтозубый оскал. — Скажи еще на свадьбах работаешь! — Он умолк, приступ кашля, подобно предсмертной агонии монстра из фильма пятидесятых, сотряс его. В Сайгоне все держали пари, отчего быстрее загнется Адлер, от пули вьетконговца или от рака легких?
— Давай выкладывай! Если ты и правда в Рино, у вас там часа четыре ночи. Что побудило тебя забыть про сладостный сон?
— Помнишь, ты пару месяцев назад готовил материал по организациям обеспечения жизни?
— Еще бы! Помнится, компания такая есть, «Домик в горах», «Обеспечим ваше существование до самого Судного дня!», такой у них вроде девиз.
— Вот-вот!
— И что же?
— Тебе не попадалась информация о корпорации под названием «Невада. Спецкурс самозащиты»?
Некоторое время Саймон молчал, наконец отозвался:
— Нет… сразу что-то не припоминаю. Не беда! Погоди-ка, я свяжусь через компьютер. — До Филипа донеслось явное чирканье спички и едва слышное причмокивание: это Саймон раскуривал свою «мюриэл». В трубке что-то жужжало, позвякивало в такт бормотанию кондиционера за спиной у Филипа.
— Ну что? — не выдержал Филип, прождав минут пять.
— Погоди! — рявкнул Саймон с сигарой во рту. Снова потянулось молчание, но вот в трубке послышался кашель и сиплый голос сказал:
— Значит, так… Вот сведения из картотеки нашего малого из Лос-Анджелеса. Не густо, правда… Этот материал в прессе так и не использовался. Между тем весьма занятно…
— В каком смысле?
— Тут фотограф один. Работал внештатно на «Нэшнл джеогрэфик». Исчез пару месяцев назад. Как раз в тех местах, где база этого НСС.
— А где это?
— Указано только местечко Тонопа, — сказал Саймон. — Видимо, заброшенная военно-воздушная база. Говорит тебе что-нибудь?
— Не шибко… Это все?
— Вроде все. Лагерь этой НСС находился где-то между Юкка-Уэллс и Тонопой. Фотографа нашли в пустынной местности, в двадцати милях от Юкка-Уэллс; затем тело передано следственной экспертизе того же городка.
— От чего умер?
— От змеиного укуса. Указано, трижды куснула в руку. Может, в яму свалился или еще чего…
— Ваш сотрудник не связывает смерть фотографа с этим НСС, нет?
— Нет. Материал попал к нему только потому, что он занимается этим регионом. — Саймон помолчал. — А почему ты спрашиваешь? Сам, что ли, связываешь?
— Нет…
— А что у тебя там за дело? Может, если подберется материалец про этих «защитников», и для меня сгодится?
— Если что попадется, дам знать, — пообещал Филип. Он поблагодарил Саймона и повесил трубку. Поднялся с кресла, позевывая.
— Где же этот чертов Юкка-Уэллс находится? — пробормотал он, обводя взглядом номер Сары. Фыркнул. Да шут с ним, с Юкка-Уэллсом, надо сперва позавтракать! Филип вышел, оставив в номере все как было; погасил свет, кондиционер продолжал бормотать печальным баском в тишине.
Глава 14
Хезер Фокскрофт сидела в углу холодной, мрачной комнаты и пыталась, сконцентрировав внимание на коричневом насекомом, ползущем по необъятной поверхности цементного пола, отогнать от себя воспоминания. Изо всех сил она старалась окаменеть, отключиться, но вот уже поднималась из глубины нервная дрожь, а ползущий таракан отвлекал все меньше и меньше. Как можно думать о том, что есть, — настоящее замкнуто стенами этой серой комнаты; мысли о будущем внушали ужас. Оставалось единственное — вспоминать…
Она сидит, скрестив ноги, на широком плоском камне и как завороженная смотрит с вершины горы на величественное святилище Бодхнатх. Вокруг огромной белой башни-ступы, расчерченные аккуратными бороздами расстилаются темно-зеленой гладью поля и тянутся до самых стен Катманду, который в миле отсюда. А еще выше — выше храма, выше города, выше склона, где сидит Хезер, — горы, словно громадные, воздетые к небу, припорошенные снегом кулаки, высоченная обитель невидимых богов.
Откуда-то, возможно, из недр ступы, слышится звук ритуального барабана, его перекрывает гонг, звон которого разносится эхом по чашевидной низине, летит до самых Гималаев. Хезер слушает, и под мерный бой барабана губы шепчут, как молитву, то последнее, что еще наполнено смыслом:
— Я Хезер Фокскрофт. Мой отец генерал Фокскрофт, я дочь генерала Фокскрофта. Мне двадцать лет, я нахожусь в Катманду, это конец моих странствий.
Вот и весь ритуал. Но страх не проходит. Хезер старается отрешиться от мыслей, как учил Гуру в ашраме на Фрик-стрит: освободись от того, что есть в тебе, пусть небо и горы, и земля под ногами войдут в тебя, станут тобой. Пусть охватят твою плоть и воплотятся в ней. Забудь, кто ты…
Но горы и небо оставались горами и небом. Вместо внутренней пустоты и покоя Хезер чувствовала, как поднимается изнутри нежное тепло и как ноет что-то глубоко — так бывало всегда, когда она думала о Филипе. Он далеко, на том конце света, но стоит ей вспомнить о нем, как воспоминания овладевают ею с такой силой, что с их напором не справиться даже ледяным великанам Гималаям, хотя они гораздо ближе, рукой подать.
Стоит ей только пожелать — и Филип снова рядом, и он заполняет ее целиком. Ей слаще эта реальная боль, эта атака чувств, чем созерцательные мысли о горах. И значит вера, которую она так искала, ей ни к чему. И значит все эти годы, все ее скитания — все напрасно. Но разве мыслимо признать, что столько времени прошло даром, что ее поиск истины — лишь бегство от прошлого, больше ничего? Это ужасно, ужасно!
Хезер плакала, слезы струились по щекам. Всю ее жизнь, весь мир, в котором она жила, наполняет эгоизм, вот и сейчас он правит ею! Ей хочется любить Филипа, ничего больше; но разве можно позволить себе такое, когда столько судеб вокруг и столько несчастья?
Ей немало пришлось повидать. И парижских нищих, жмущихся от холода к вентиляционным решеткам метро, и слепых детей, сидящих на корточках среди рыночной грязи Марракеша, старика, еле волокущего ноги, скрючившегося в три погибели под непомерным грузом, гамаля-носилыцика на мосту Галета в Стамбуле, оборванца курильщика опиума в луже собственной блевотины на дороге в Пешавар. Невыносимо…
Горы молчат, не дают ответа, и Хезер захотелось умереть или вернуться домой, как далеко бы дом ни был.
Сара не сводила глаз с молодой женщины напротив: та сидела, скрестив ноги, прямо на цементном полу глухой комнаты с высоким потолком, где, кроме них двоих, никого нет. Взгляд женщины был устремлен вверх, к единственной яркой трубочке флуоресцентного света на потолке. Сара смотрела, не в силах оторвать взгляда от ее странного лица. Уже несколько часов женщина сидела не двигаясь, широко открытыми глазами уставившись в одну точку. Сара решила: либо это шизофренический ступор, либо беспамятство после дозы наркотика. Что бы это ни было, женщина не осознавала, ни где она находится, ни то, что Сара с завистью смотрит на нее.
После того, что рассказывал Филип, Сара была убеждена: неподвижная женщина перед ней — Хезер Фокскрофт. Отсюда понятно ее любопытство. Даже в полубредовом состоянии, с остановившимся взглядом, Хезер поражала странной, какой-то загадочной привлекательностью. Синяя с белым форма «Крестового»; но даже этой невыразительной одежде не удавалось скрыть гибкости и упругости тела Хезер. Филип говорил, что она занималась хореографией…
Сара поймала себя на том, что, думая о Филипе и Хезер, испытывает нечто похожее на ревность. «Что за бабская натура! — нахмурилась, рассердившись на себя, Сара. — В камере сижу, а мне все неймется!».
— Ты мне все карты спутала! — проговорила Сара, глядя на Хезер. — Теперь не одной придется выбираться, а совершать героическое усилие, чтоб и тебя вытянуть вдобавок. Это нечестно!
Но сидевшая в углу женщина с остановившимся взглядом не реагировала.
Сара встала, подошла к единственной двери, широкой, массивной, обитой грубым листом жести. То место, где раньше находилась ручка, закрыто такой же жестяной пластиной, наспех прибитой дюжиной гвоздей с широкими шляпками. В горле у Сары сжалось. Читать про кошмары заточения даже забавно, однако, когда сталкиваешься в жизни — тут уж не до смеха… Сара вернулась в свой угол напротив Хезер, снова опустилась на пол, оперлась спиной о шершавую бетонную стену. Попыталась оценить, что происходит, выстраивая в уме события таким образом, чтоб уяснить и перспективу.
Что было после того, как ее втянули в собственный номер гостиницы «Холидэй», она почти не помнила. Помнилось только, потом ее откуда-то вытаскивали, куда-то снова сажали, ехали опять. Еще: очнувшись в пути, в какой-то момент она сообразила, что машина сворачивает на проселок. Когда дверца распахнулась, Сара увидела, что приехали на какую-то военную базу. Смутно плыли перед глазами большие строения типа ангаров, ряды облезлых казарм и допотопные сборные домишки, обитые гофрированной жестью. Лучше всего запомнился дом, куда ее повели, значит, к тому времени действие дурмана почти прошло. Ее «тюрьма» была окружена высокой изгородью-сеткой, поверх которой, с заворотом внутрь дворика, шел тройной ряд колючей проволоки. Само блочное одноэтажное здание, изогнутое в виде буквы L, походило на фабричку. Старая рассохшаяся входная дверь, стекло в оконце разбито. Внутри так же обшарпано и убого, как снаружи. Стены голые, бетонные, такой же пол; пахнет сыростью и плесенью.
Ну и что же из всего этого следует? Пока можно сказать только: привезли на заброшенную военную базу, о чем свидетельствует наличие ангаров и казарм. Судя по всему, базу оставили уже давненько, следовательно: либо НСС арендует ее, либо берет у правительства напрокат, либо пользуется ею без всякого разрешения. Собственно, какая разница; если здесь и в самом деле старая военно-воздушная база США, это кое-что да значит. Скажем, хоть и упрятана подальше от глаз, все же подъездные пути должны быть, возможно, и населенный пункт какой-нибудь есть неподалеку. Но вместе с тем: на базе ВВС, пусть даже старой, должна остаться система охраны — сигнализация вдоль изгороди, сторожевые вышки.
Сара вздохнула, посмотрела на Хезер Фокскфорт: никакого движения. Снова вздохнув, Сара обхватила руками коленки, зарылась в них лицом от назойливого света.
«Темно, пора ложиться спать, дари, господь, мне сон святой.
Коль ото сна мне не восстать, возьми, господь, мой дух с собой…»
Этому стишку учил ее отец, когда она была маленькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40