— Стас, я ничего не понимаю. Ты решил меня разыграть?
— Нет, Антонина, тут не до шуток. Дело, кажется, принимает серьезный оборот, настолько серьезный, что мы, пожалуй, и не подозреваем о его глубине.
— Тогда я немедленно выезжаю. Приготовь черный кофе и бутерброд с сыром.
— Жду.
3
В первые минуты Павлов показался Тоне спокойным, расслабленным и даже слегка беспечным. На бледном усталом лице его сверкнула смущенная улыбка, покрасневшие от бессонницы глаза виновато заморгали, губы чуть дрогнули, и он негромко, но приветливо сказал:
— Очень хорошо, что вы приехали.
Так говорят врачу, приехавшему к тяжелобольному. И Тоня, поддерживая предложенный Павловым тон, ответила доброжелательно:
— Ну что ж, Анатолий, в таком случае я надеюсь на полное взаимопонимание. Рассказывайте.
Они сидели вдвоем в тесноватом кабинете замполита. У Павлова было достаточно времени, чтобы хорошо обдумать предстоящий разговор со следователем. Версия, которую он сочинил, ему казалась убедительной и неуязвимой. По крайней мере усилием воли, своего рода самовнушением, он заставил себя поверить в это. Все строилось исходя из необходимости во что бы то ни стало выгородить Пришельца, отвести от него малейшие подозрения. Павлов боялся мести своего всемогущего повелителя. Он был абсолютно уверен, что шеф неуязвим, что даже если он, Павлов, и даст самые достоверные показания против Пришельца, все равно из этого ничего путного не получится. Ипполит Исаевич выйдет сухим из воды при его-то связях! Но тогда заранее считай себя покойником. Это во-первых. Во-вторых, Павлов все еще надеялся, что Пришелец оценит его молчание и поможет ему облегчить участь, смягчить приговор.
— Итак, я слушаю? — сказала Тоня.
Павлов растерянно улыбнулся, в нем говорили осторожность и нерешительность.
— Никак не соображу, с чего начать. Все началось с моей женитьбы. Оттуда вся моя жизнь пошла кувырком. Женился я, можно сказать, на квартире. Беллу я не любил. Вначале думал, что все уладится, привыкну. В принципе она женщина неплохая и ко мне относилась хорошо. Пожалуй, любила. Но родители ее с первого дня на меня косо смотрели, как на чужака. Я вошел в их семью против их воли, они желали зятя своего круга. В общем, семейная жизнь не получилась. Пошли скандалы, подозрения, упреки. Было бы у меня жилье, может быть, я и не женился бы, во всяком случае, на Белле. Однажды в пивном баре на Пушкинской улице, может, знаете: есть там такой подвальчик напротив Столешникова, туда всегда очередь; так вот там за кружкой пива я познакомился с одним типом по имени Арвид. Нет, тогда он мне не показался типом: остроумный, приятный, вежливый, общительный. Умеет расположить к себе, внимательный. Я как-то проникся к нему доверием, рассказал свою судьбу. Он выслушал меня с сочувствием и как бы между прочим поинтересовался, какими ценностями располагает мой тесть: золото, платина, ювелирные изделия. Я сказал ему, что насчет металла не знаю, а камешек драгоценный есть: кулон стоимостью тысяч на пятьдесят. Это мне Белла назвала такую сумму. Поговорили и расстались. Потом дней через пять случайно встретились опять там же в баре. Он обрадовался, увидав меня. Пили пиво под рыбец и креветки. На этот раз он вдруг сказал мне: послушай, Толя, а почему бы тебе не поставить крест на теперешней жизни и не начать совсем новую где-нибудь в Париже или Гамбурге? Я удивился — что за шуточки? А он говорит: я и не шучу, на полном серьезе. Могу посодействовать, ты мне нравишься, парень, будешь моим помощником. И он сообщил мне доверительно, что едет туристом во Францию, где решил попросить убежища. Там у него уже есть дело, есть капитал, кто-то из богатых родственников умер, оставил солидное наследство. Он обещал оформить мне заграничный паспорт, включить в группу туристов, которой руководит. Но за это я должен отдать ему бриллиантовый кулон. Настроение у меня было такое, что я не стал раздумывать и согласился. Был зол на Норкина, хотелось насолить ему. Я представил, как он взбесится, когда обнаружит пропажу кулона. Из бара мы вышли вместе с Арвидом, прошлись по улице. На фоне светлого здания он сфотографировал меня для паспорта. Я оставил ему домашний телефон Норкиных, он обещал позвонить в среду. И точно в среду позвонил, днем, когда я был один в квартире. Сказал, что паспорт готов и что в субботу мы вылетаем в Париж, поэтому в пятницу я с вещами и, конечно, с кулоном должен ждать его у памятника Юрию Долгорукому. Ночуем у него на даче, а утром в аэропорт. В пятницу я взял кулон — он хранился на даче, сложил свои вещички в чемоданчик и поехал к Моссовету. Арвид меня ждал у памятника, как и договорились. Я показал ему кулон, он мне паспорт. Потом мы добрались до вокзала, сели в электричку и поехали, как сказал Арвид, на дачу его приятеля. Он объяснил мне, что так надо в целях предосторожности: Норкины обнаружат пропажу, поднимут шум, поэтому ночь перед вылетом лучше провести в безопасном месте.
— И у вас не было никаких подозрений в отношении Арвида? — спросила до сих пор молчавшая Тоня. Она не хотела перебивать вопросами: пусть выскажется; хотя многое в рассказе Павлова ей казалось нелогичным и неправдоподобным.
— В том-то и дело, что не было. Я был в состоянии какого-то гипноза и делал все, что предлагал Арвид. Делал не задумываясь, машинально и равнодушно. Мне было все равно — в Париж или в Калугу.
— Или в Крым? — вставила Тоня, внимательно наблюдая за поведением Павлова.
— Ах, да, Крым, — Павлов судорожно сжал пальцы. Сегодня он лгал больше обычного, но находчивость и сообразительность не покидали его. — Вы уже и об этом знаете. Тем лучше. — Он уставился на Тоню беспомощным, доверчивым взглядом и, чтобы не терять нити разговора, продолжал рассказывать дальше, как они с Арвидом сели в электричку, как потом от дачной платформы шли к садовым участкам на значительном удалении друг от друга. Здесь кончилась легенда и начиналась правда, Павлов рассказывал все, как было на самом деле — и как он через окно бежал из сарая, заподозрив западню, как ловил машину на шоссе. И Тоня поверила, что он говорит правду. Когда она попросила его набросать словесный портрет Арвида, он сделал это с увлечением и со всеми подробностями, вовсе не заботясь о том, что того могут задержать, и тогда вся его легенда разлетится в прах.
Потом допрос продолжался в кабинете Станислава Петровича и при его участии. Вопросы задавал Беляев, а Тоня молча внимательно наблюдала за Павловым, стараясь определить степень его искренности и правдивости.
— С Пришельцем вы поддерживаете сотрудничество? — спросил Станислав Петрович.
— Мы с ним разошлись, — негромко ответил Павлов.
— Давно?
— С момента свадьбы.
— Почему?
— Не было нужды, у меня появилась крыша над головой.
— У вас она и раньше была.
— Общежитие? Это не то. А вообще я давно хотел с ним порвать из-за его хамства. Характер у него дурной. Он может ни за что оскорбить, унизить.
— Пришелец знал о кулоне?
— Не думаю.
— Когда вы убежали от Арвида, что собирались дальше делать?
— Я хотел сразу бежать на улицу Белинского и все рассказать Антонине Николаевне.
— Ночью?
— У меня не было другого выхода. Я боялся Арвида. Я знал, что он и его люди будут меня искать.
— А кто эти люди, кого вы имеете в виду?
— По-моему, Арвид главарь какой-то мафии. Если не самый главный, то один из главарей.
— Почему вы так думаете?
— Если у него есть возможность запросто делать заграничные паспорта и валюту… — Он не докончил фразу.
— Похоже, что вы правы, Павлов, — вставила Тоня. — Но почему вы не хотите помочь нам раскрыть эту, как вы говорите, мафию?
— Я хочу, только не знаю, где они, — сдержанно ответил Анатолий.
— Хотите, но не договариваете, — холодно заметил Беляев. — Вы что-то скрываете, чувствую, блефуете, Павлов.
— Что вы, зачем мне скрывать? Это не в моих интересах.
— Именно не в ваших, — заметила Тоня. — У вас впереди вся жизнь. Только надо начать ее сначала и не в Парижах и Брюсселях, а здесь, на Родине. Запутался, попал в ловко расставленные сети, мы искренне хотим помочь вам распутаться…
— Зачем вы, Павлов, устроили спектакль на даче Норкина? — спросил Беляев.
Павлов ждал этого вопроса и без запинки ответил:
— Чтобы отвести от себя подозрение. Алиби никому еще не мешало.
— Но вы же уезжали за границу и вам было все равно.
— Я не был уверен, то есть у меня были сомнения: а вдруг все сорвется, мало ли как дело повернется… — резонно пояснил Анатолий.
— Телеграмму давали вы?
— Да.
— И собаку отравили вы?
— Да.
— И вам не жалко было? — спросила Тоня.
— Собаку? Нисколько. Она не лучше хозяина. Меня не хотела признавать и дважды покушалась… Из-за нее я редко бывал на даче, — искренне посетовал Павлов.
— Когда вы виделись в последний раз с Коньковым? — остановил его излияния Беляев.
— Вы знаете — тогда, в психичке. А он где?
В вопросе Павлова просквозило фальшивое недоумение: слишком нарочито прозвучало «а он где?».
— Об этом я хочу вас спросить.
— А что я могу, когда вы не верите, — поник головой Анатолий. — Что я должен сделать, чтоб вы доверяли.
— Совсем немного — сказать, где Коньков, рассказать правду о паспорте, валюте и Арвиде.
«О паспорте и Арвиде напрасно, Станислав; похоже, что он сказал правду», — подумала Тоня, мысленно возражая Беляеву.
— Я сказал все, что знаю. Придумывать не могу. — Влажные глаза Павлова остановились на Тоне. Ей хотелось верить Павлову, и в то же время не оставляли сомнения. Она искренне сочувствовала Павлову, потому что твердо верила: он марионетка в чьих-то очень цепких и ловких руках. Но чьих? Станислав, конечно, прав: Павлов чего-то недоговаривает.
— Да, Павлов, — вздохнула она сочувствующе. — Так дело не пойдет. У вас есть шанс облегчить свою участь, но вы не хотите им воспользоваться. И я знаю, почему: боитесь. Да, да, Анатолий, боитесь.
Павлов чувствовал, что Миронова искренна с ним. И от того, что она угадала правду, ему стало не по себе. Он смотрел на них испуганными, растерянными глазами, похожий на пойманного с поличным шкодливого мальчишку. Да, он боялся. За эту бессонную ночь в изоляторе многое передумал. Он понимал, что жизнь его в опасности, знал, что если ему, Павлову, и удастся избежать приговора, люди Пришельца все равно найдут его. Тем более в местах заключения. Ему казалось, что люди Пришельца, жестокие и неумолимые, вездесущи и нет такого уголка, куда бы ни заглядывало их всевидящее око.
Беляев и Миронова переглянулись: на сегодня разговор с Павловым окончен. Вошел милиционер. Павлов встал, опустив голову. Как сквозь сон услышал напутствие Беляева:
— Подумайте и не упустите время.
Когда за ним закрылась дверь, Станислав Петрович облегченно вздохнул. Взгляд его слегка смягчился. Он смотрел на Тоню вопросительно, ожидая от нее каких-то итоговых слов. Тоня молча стояла у окна. Вошел дежурный с готовым анализом взятой в сарае ветчины. Цианистый калий. Да, Павлов не ошибся, — его ожидала смерть.
— А мне его жаль, — печально произнесла Тоня с чувством странного облегчения.
— Чего жалеть, когда он сам себя не жалеет, — фыркнул Беляев.
— Его можно понять: сейчас он весь во власти животного страха. Ему вынесен смертный приговор, и он это знает.
— И знает, кто и за что вынес этот приговор, — резко проговорил Беляев. — Знает, а сказать не хочет.
— Все естественно и логично, Станислав Петрович. Я думаю, надо сегодня же сообщить Павлову результаты анализа. Это поможет ему сделать решительный шаг. Ты не находишь?
— Возможно, ты права. А теперь давай подобьем бабки. Итак, Павлов связан с какой-то преступной шайкой, о деятельности которой он много знает и потому от него решили избавиться, как от опасного свидетеля. И надо согласиться с Павловым: шайка, видно, серьезная. Из этой шайки мы знаем — условно, разумеется, — некоего Арвида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46