А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


— Вполне возможно.
— Что значит — вполне возможно? Вы-то сами в этом убеждены?
Но вместо прямого ответа, Людмила сказала:
— Инженер отдела комплектации Евгений Огурцов случайно оказался свидетелем разговора между Самохваловым и одним из «фирмачей».
— Фирмачей?
— Так мы называем работников созданных Самохваловым фирм.
— Ясно. И о чем же был разговор?
— Об устранении Геннадия Федоровича.
— Что, так прямо говорилось о его убийстве?
— Я уже точно не помню, но смысл был именно таков. Вам лучше об этом расскажет сам Огурцов.
— А где мне его найти?
— На заводе. Он по прежнему работает в отделе комлектации.
— А кроме вас, он ещё кому-то рассказывал об этом разговоре?
— Не знаю, но не думаю.
— Почему?
— Такое не доверишь каждому. Мы с Женей были близко знакомы — учились в одном классе. И вообще, у нас с ним очень доверительные отношения.
— Понятно. — Во время всего их разговора Калюжному показалось, что Людмилу все время подмывало сказать что-то очень и очень важное, но она никак не решалась. Поэтому спросил: — Вы, кажется, хотели ещё что-то сказать?
Она бросила на него короткий взгляд, покраснела и после довольно продолжительной паузы проговорила:
— Нет. Все что знала, я уже сказала.
Но Огурцова на заводе Эдуард Васильевич не нашел. Никто не мог сказать и где его найти. Попробовал позвонить ему домой. Бесполезно. Его телефон не отвечал.
Калюжный решил побеседовать с работниками технического отдела. Но люди на его вопросы отвечали неохотно, боялись сказать лишнее. И он их понимал. Очень даже хорошо понимал. Завод был единственным источником их существования. Потерять работу никому не хотелось.
После поздки на завод Эдуард Васильевич откровенно растерялся. Что же теперь ему делать? Оснований для возбуждения уголовного дела по убийству Устинова у него было явно недостаточно. Но и оставить все как есть он теперь не мог. Нужно будет связаться с Искитимской территориальной прокуратурой. Может быть у них что есть по этому заводу.
Глава восьмая: Говоров. Новые обстоятельства.

Вечером, стоило мне выйти из прокуратуры, как я был подхвачен под руку своей Ксантиппой.
— Говоров, ты порядочный свинтус, — заявила Марина.
— В каком смысле? — спросил я отстраненно и попробовал было освободить руку. Но не тут-то было. Она держала её так, будто это было последнее, что осталось ей в жизни.
— Ты почему ушел из дома?
— Извини, дорогая, но ты очевидно заспала обстоятельства вчерашнего вечера? В таком случае я тебе их напомню. Ты мне указала на дверь и в совершенно ультимативной форме потребовала убираться. У меня не было альтернативы.
— Стоило ли обращать внимание на истерику неуравновешенной женщины? — она, будто дурачась, повисла у меня на руке и громко, ненатурально рассмеялась. Но вид её говорил, что ей совсем, совсем невесело. Лицо опухшее, подурневшее, глаза красные, наплаканные. Мне её было искренне, по-человечески жаль. Но… Но что случилось, то случилось и изменить уже ничего невозможно.
— Стоило. Истерики у тебя стали повторяться с прогрессирующей последовательностью. Как сказал когда-то Цицерон своему оппоненту Катилине: «Квоусквэ тандэм (до каких же пор)». Там где испробованы все средства, необходима хирургическая операцию. А потому, мы правильно сделали, разбежавшись.
— Прости, Говоров! Прости! Я исправлюсь! Я буду хорошей. Я буду паинькой! — проговорила Марина, продолжая смеяться. Только теперь этот смех больше смахивал на истерику. Факт.
— Прекрати! — строго сказал я, но это не возымело действия. У неё уже началось что-то вроде судорог от смеха.
— Черт знает что такое! — Я с силой выдернул руку и зашагал прочь, сопровождаемый её истеричным смехом. Я опасался, что она броситься за мной и прямо на улице закатит очередной скандал. Но этого, к счастью, не случилось. Отойдя на приличное расстояние, оглянулся. Марины нигде не было.
«А может быть это был всего-навсего её фантом?! — невольно подумал. Не дай-то Бог если общение со мной ему понравилось и он возобновит контакты. Воевать с фантомами я ещё не научился.
Утром следующего дня, придя на работу, я решил вызвать по телефону свидетельницу Виноградову, видевшую Степаненко и его гостей непосредственно перед убийством. Из её скудного объяснения, записанного Ромой Шиловым было трудно что-то понять. Я набрал её номер телефона.
— Алло! Слушаю, — раздался приятный и мелодичный женский голос.
— Вас беспокоит следователь Говоров из областной прокуратуры. Мне с вами необходимо побеседовать. Вы не могли бы подъехать?
Довольно продолжительная пауза.
— Я бы с удовольствием, но только у меня ужасно болит голова. Должно быть инфлюэнца. — Все это сопровождалось томным вздохом.
И эта «инфлюэнца», и этот вздох. Я мысленно представил обладательницу всего этого. Да, меня ждал нелегкий разговор с нею. С такими дамочками умеет разговаривать Дима Беркутов — легко и быстро ставит их на место. Я же совершенно не умею, не знаю с какого боку к ним подойти.
— Это надолго? — спросил.
— Что?
— Ваша инфлюэнца?
— Ах, не знаю, Это должно быть от всех этих переживаний. Просто ужас какой-то! — вновь вздохнула Виноградова и неожиданно предложила: — А знаете что, приезжайте вы ко мне. Я буду рада поближе познакомиться. — Голос её стал каким-то очень странным, вкрадчивым и воркующим.
— Поближе — это как? — наивно спросил.
— Узнаете, — рассмеялась она.
Я был несколько шокирован и озадачен её поведением.
— А как же ваша инфлюэнца?
— Ах, это… Я приму что-нибудь от головы.
— Хорошо, — сдался я. — Называйте адрес.
Она назвала. Я записал.
— Буду через сорок минут, — пообещал я и положил трубку.
Мой «шевроле» после разлуки с Марининой «вольво» бегал с превышением скорости. Как истинный француз, он был весьма легкомыслинен, любил смену впечатлений и терпеть не мог постоянства.
Ровно через сорок минут я уже жал пальцем на кнопку дверного звонка коттеджа мадам Виноградовой. И вот дверь распахнулась и я понял, что мои предположения относительно её внешности полностью сбылись. Передо мной стояла молодая женшина лет двадцати восьми — тридцати, пухленькая и примиленькая, в сильно декольтированном ярком шифоновом платье, таком воздушном, что больше напоминало пеньюар куртизанки эпохи Людовика Четырнадцатого. А её наивные зеленые глазки пятилетней девочки взирали на меня удивленно и одновременно разочаровано.
— Здравствуйте, Любовь Сергеевна! Разрешите представиться — следователь Говоров Андрей Петрович. Я вам звонил.
— Здравствуйте! — в замешательстве проговорила она. — А где этот… прежний?
Так вот в чем тут дело! Она ожидала нашего малыша богатырского телосложения Рому Шилова, готовилась к встрече, на что-то надеялась и, вдруг, на тебе — вместо ожидаемого богатыря, сына сибирской тайги, видит перед собой какого-то хилого интеллигента. Ей можно только посочувствовать. Как говориться, не только не тот, но даже и не Федот.
«Когда он научится представляться!» — с неудовольствием подумал я о своем друге.
— Вы очевидно имеете в виду нашего оперативного работника Романа Шилова? — спросил.
— Ну да. — кивнула она. — Прежнего?
— К сожалению, он не смог прийти, заболел, — печально вздохнул я.
— Заболел?! — удивилась Виноградова. Она вероятно была убеждена, что такие парни, как Шилов, застрахованы от любых болезней и напастей. — И что же у него?
— Ни за что не поверите. Ветрянка. Представляете?!
— Ветрянка?! — озадаченно переспросила она. — Но ведь ею болеют эти… дети?
Похоже, что мои слова она принимала за чистую монету. Святая простота!
— Вот такой он у нас феномен, Любовь Сергеевна. Совсем недавно переболел корью. Все мировые светила медицины в совершейнейшей панике.
— Надо же! — покачала головой Виногрдова. Образ моего друга в её сознании теперь окружался ореолом самой высокой пробы. Он будет приходить к ней зябкими и зыбкими ночами. А она будет протягивать свои белые руки и звать его из кромешной темноты: «Где ты, Рома, возлюбленный мой?! Умоляю, приди, заключи меня в свои могучие объятия! Моя юдоль без тебя превратиться в пустыню!» И я её по-человечески понимал.
— Любовь Сергеевна, если вы конечно не против, мы смогли бы продолжить нашу содержательную беседу у вас в доме, — сказал я.
— Ах, извините! — воскликнула хозяйка и зарделась словно красна девица. — Да-да, проходите, пожалуйста.
И я оказался в просторном холле, а из него вслед за хозяйкой прошествовал во вместительную залу, где предусмотрительной хозяйкой уже был накрыт стол на две персоны, в центре которого среди всевозможных закусок красовалась бутылка шампанского в серебряном ведерке со льдом. К сожалению, она ждала не меня, а Рому Шилова.
Перехватив мой взгляд, Виноградова смутилась, пробормотала в замешательстве:
— А я как раз собиралась позавтракать.
— Сожалею, что порушил вам режим.
— Может быть желаете? — она кивнула на стол, очевидно решив, что на безрыбье и рак — рыба.
— Разве-что чашечку кофе, — сказал я нерешительно.
И в считанные мгновения чашка с дымящимся кофе уже была в моих руках. «Мулинекс» гостеприимной хозяйки давно стоял на подогреве и дожидался своего часа. Выпив кофе и поблагодарив Виноградову, я раскрыл дипломат, извлек из него бланк протокола допроса свидетеля и принялся заполнять титульный его лист. Когда дошел до параграфа: место работы, то услышал беспечное:
— Не работаю.
— Так нигде и не работаете?
— А вы считаете, что я должна непременно где-то работать? — с вызовом спросила она.
По своей глупости я порушил тот хрупкий, едва возникший контакт между нами, а без него полноценного допроса не получится. Нужно было спасать положение.
— Ну что вы, Любовь Сергеевна, я вовсе этого не считаю, — одарил я её одной из своих самых приятных улыбок. — Впрочем, вы могли бы стать украшением любого салона, к примеру, высокой моды или современного искусства. Вы бы, на мой взгляд, очень эффектно смотрелись на фоне полотен дядюшки Пикассо или Малевича, в особенности его черного квадрата.
Ее ресницы широко распахнулись, а в зеленых глазах вспыхнул жгучий интерес к моей скромной персоне.
— Вы так думаете? — кокетливо проговорила она и состроила мне глазки. В чем, в чем, а в этом она была профессионалом. Потому-то и имеет такой коттедж и все прочее.
— Уверен. И все же, простите великодушно за мое любопытство, но каким образом вы все это содержите?
— Мой бывший муж после нашего развода дал указание своему банку ежемесячно перечислять мне определенную сумму.
— Значит, вы рантье?
— Какой еще… Я — женщина! — Виноградова гордо вскинула свой округлый подбородок.
— Я это заметил сразу, как вас увидел. А рантье — это человек, который получает постоянную ренту.
— Ну, вам виднее, — сказала она.
Когда титульный лист был наконец-то заполнен, я приступил, собственно, к самому допросу, спросил:
— Любовь Сергеевна, вы хорошо были знакомы с вашим соседом Степаненко?
— Не так. чтобы… Встречались иногда, здоровались. Мне он всегда казался солидным, порядочным и приятным во всех отношениях мужчиной. А правду говорят, что он был чуть ли не главарем преступной группировки?
— Правду, Любовь Сергеевна. Истинную правду, — подтвердил я. — А ещё он был вором рецидивистом и отсидел в местах лишения свободы без малого двадцать лет.
— Что вы говорите! Ужас какой-то! — Глаза хозяйки стали не только наивными, но и испуганными, лицо выразило целую гамму чувств, главным из которых было все же кокетство хорошенькой женщины, и уж потом — все осталные. — А с виду такой… Ни за что не подумаешь.
— Вы со Степаненко в последние дни перед его смертью разговаривали?
— Да, конечно. Мы часто втречались по вечерам. Его Джек с моим Ромой были большими друзьями.
— С кем? — Я посчитал, что ослышался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47