А под газетами я обнаружила четыре деревянных ящичка с золотыми слитками, так же прикрытые травами: сразу и не заметишь. В ящичках мирно покоились все шестнадцать брусочков. Если не поднять газеты и травы – ни в жизнь не догадаешься, что здесь лежит минимум четыреста пятьдесят тысяч гринов. Верный принцип – прятать лист в лесу.
Я вынула один слиток из верхнего ящичка и покачала на ладони. Здорово. У меня возникла одна интересная мысль, еще не оформившаяся окончательно. И я стала эту мысль активно думать. А думаю я активно только тогда, когда занимаюсь не менее активным делом. Лучше всего физическим трудом, который не мешает размышлять.
Поэтому я взялась за уборку. Это, конечно, был чистой воды идиотизм – с минуты на минуту Саша должен был вернуться, и мы бы все равно отсюда уехали. Но я должна была хоть как-то отплатить ему заботой за заботу.
Я убрала постельное белье, на коленях залезла на диван и стала стирать с полок пыль. Подравнивала запихнутые кое-как книги. Мурлыкала себе под нос какую-то мелодию и напряженно думала. На нижней полке на стоящих книгах я обнаружила толстую пачку разноформатных фотографий. Поколебавшись недолго, я их вытащила с полки. Конечно, это было не очень вежливо, но ведь мы теперь были не чужие – так я себя успокоила. И, отложив тряпку, по-турецки уселась на диване. Быстро проглядела снимки. А потом принялась раскладывать их по дивану, как пасьянс. Некоторые фотографии были любительские, некоторые, кажется, профессиональные; на каких-то я сразу узнавала Сашу, на каких-то – с большим трудом. Кое-где – просто догадывалась, что это он. Несколько снимков я поменяла местами. Посмотрела на разложенные фотографии.
Маленький мальчик в белом костюмчике с бантом испуганно смотрит в объектив, сидя между женщиной и мужчиной, и все они улыбаются. Тот же мальчик, но уже в школьной форме. Стоит, держит в одной руке большой букет цветов, а в другой – портфель. Палатка. Возле нее подростки. Дымится костерок. А на переднем плане смеется мальчишка лет тринадцати-четырнадцати. Высоко поднял кукан с огромной щукой. Тоже он, Саша. Уже вполне узнаваем.
На следующей фотографии трое юношей, все в одинаковых вытертых джинсах и джинсовых куртках, сидят на ступенях лестницы возле МГУ. У всех – волосы до плеч, улыбки, а Саша – везде в центре. Каждый поднял руку с растопыренными в форме буквы "V" пальцами: Victory. Победа.
В это время раздался телефонный звонок. Я замерла с фотографией в руке. Один звонок. Второй. Третий…
Телефон продолжал звонить.
Я скривилась и показала телефонному аппарату кукиш. Кукиш, правда, получился не очень качественный, потому что в пальцах правой руки я держала очередной снимок. Телефон понадрывался-понадрывался и замолчал. Выдохся.
Я положила рядком сразу несколько снимков, на которых Саша был в армейской форме, кажется, воздушного десантника: комбинезон, лихо заломленный берет, автомат в руках, брови грозно сдвинуты. Но мальчишеская улыбка кое-где все равно лезет. И тут же я разложила много других снимков. Я никогда там не была, но сразу же догадалась, где эти снимки были сделаны. Афганистан. Содаты, горы, танки, пыль, камни… Горящий бензовоз. Саша, сидящий на валуне. В бронежилете, автомат на коленях и голова перевязана. Вот так-то, милая, а он ни словом об этом не обмолвился. А почему, собственно говоря, он должен был тебе об этом рассказывать?..
Потом было три фотографии, на которых Саша был в черном свадебном костюме. Волосы покороче, чем раньше, до армии. Невеста в фате. Мне показалось, что она чем-то неуловимо напоминает меня. Может быть, улыбкой? Я посмотрела на себя в небольшое круглое зеркало, висевшее на стене над диваном. Точно, улыбкой. Но у меня лучше.
Еще один, совсем мутный снимок. Какая-то вечеринка, стол, уставленный бутылками, смазанные мужские лица, Сашу среди них почти не разобрать. Четко видны только бутылки на столе, гриф гитары и чья-то склоненная косматая голова. А последний по времени снимок был для паспорта. Маленький, три на четыре, кажется. И Саша на нем не улыбался. Хмуро глядел исподлобья. Мой бедный, бедный Ловкач. Некому о тебе было заботиться. До меня.
Я долго-долго смотрела на фотографии. Теперь я окончательно решила сделать то, что и хотела. Это я по поводу той моей мысли, которую я наконец окончательно и очень активно додумала. Я повернулась к телефону. Взяла трубку и набрала номер.
Трубку на том конце сняли и донеслось слабое-слабое "алло". Я сказала:
– Валентина, это я.
Хиппоза немедленно заорала и сразу стало хорошо слышно:
– Миц-Миц, ты?! Ты откуда?
– Из Москвы, я уже вернулась.
– Живая?!
– Да живая я, живая. Ничего со мной не случилось. Я тебе потом все расскажу. А сейчас пообещай, что ты для меня кое-что срочно сделаешь.
– Что? – в ее голосе зазвучало любопытство.
– Обещай.
– А вдруг ты меня типа под поезд попросишь броситься? – вполне серьезно спросила Хиппоза.
– То же мне, Анна Каренина, – фыркнула я. – Ты мне нужна живая. Даже очень. Обещай.
– Ну, обещаю, обещаю, хрен с тобой, – выпалила Хиппоза. – Говори, Миц-Миц.
И я быстро рассказала ей, что именно она должна сделать.
* * *
Хиппоза не опоздала, прикатила ровно через пятнадцать минут на Пуппи-Хруппином драндулете. И привезла то, что я просила. Мы с ней на скоро переговорили (причем она со всякими колоритными подробностями быстро рассказала, как еще в день моего отъезда в Сочи отвезла мое послание на Лубянку), и я ее выпроводила. Потом мушкой закончила то дело, которое задумала. Все было выполнено по высшему классу – я сама удивилась, как все удачно получилось. Никто ничего бы и не понял, кроме меня. Ну, и может быть, Хиппозы.
Я принялась укладывать свой рюкзачок.
Тут в дверь опять позвонили. Ну, конечно! Я увидела на кресле Хиппозин старинный зонтик. Вот ведь Маша-растеряша, вечно все забывает. Звонок звонил, не переставая. Я пошла в прихожую.
– Да подожди ты, сейчас открою, – заорала я через дверь, возясь с замками.
Я рванула на себя дверь и остолбенела.
Передо мной на лестничной площадке стояли трое молодых мужчин весьма интеллигентного вида. Они тоже смотрели на меня с немалым удивлением.
– Здрассьте… – растеряно вымолвила я.
– Здравствуйте, – вежливо улыбнулся стоящий впереди светловолосый мужчина лет тридцати с небольшим. На нем был элегантный серый плащ. Руки он держал в карманах, и это меня отчасти успокоило: никаких стилетов, дубинок и прочего не было видно. Мужчина спросил:
– А Саша дома?
– Не-ет…
– Странно… Он ведь мне звонил, просил приехать. А где он?
– снова спросил светловолосый мужчина.
Кто они такие? И что им надо? Вроде как на бандюг, о которых рассказывал Саша, не похожи. Но в то же время Саша не предупреждал меня о чьем-либо приходе. Или я забыла в своем сонном состоянии? Все равно, лучше держать язык за зубами. Я лихорадочно думала, что бы им такое соврать, поправдивей, естественно.
– Э-ээ… А он на работе. Еще рано утром ушел. А вы…
– Вот как? На работе? – мягко перебил меня мужчина. – А вы кто ему будете?
– Я? А я его дочка. От первого брака, – не долго думая, ляпнула я. – Я из Петербурга сегодня приехала. А вы…
– Дочка? Да это просто замечательно! – почему-то очень обрадовался светловолосый. – Вы разрешите, мы от вас по телефону позвоним? Мы буквально на минуту. Дочка – это просто чудесно! Тем более такая. А как вас зовут?
И, не дожидаясь ответа, он мимо меня прошел в квартиру. За ним – и второй мужчина. Я даже рта не успела открыть, как они захлопнули за собой дверь.
Глава 12. И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ ПРОРУХА.
Я просчитался.
"Джип" я припарковал на соседней улице, не доезжая до банка полквартала. Я проверялся всю дорогу и прежде, чем пойти в банк, тоже незаметно внимательно осмотрелся. "Хвоста" я за собой не заметил. Но дело не в этом, а в том, что все операции с личными вкладами они в нечетные дни начинали только с десяти тридцати.
Я же приехал без пяти десять.
Я занял очередь третьим, следом за милой болтливой старушкой с тяжелыми серебряными серьгами в ушах. И, оставив ее сидеть в холле банка, вышел на улицу покурить. Отошел в сторону, чтобы не светиться лишний раз. Спрятался от дождя под козырьком соседнего дома и закурил. Снова прокрутил в голове свой план. Вроде бы, тьфу-тьфу, я все предусмотрел. Хотя уже есть небольшой прокол со временем открытия банка.
Я так рассчитал, что у меня в запасе будет, начиная с сегодняшнего утра, фора по крайней мере часов в двенадцать. "БМВ" я действительно поставил на стоянку. Но не в том месте, где было условлено, а в другом. На платной автостоянке на другом конце Сочи.
Я предполагал, что когда антоновы ребятишки напрасно прождут меня и "БМВ" на стоянке возле "Жемчужины" и доложатся об этом хозяину, Антон немедленно забьет тревогу. По логике, он будет крутить три варианта.
Первый: я смылся вместе с машиной. Это маловероятно – в документах значится фамилия Балабухи, любой гаишник может меня остановить в любой момент, фамилия в городе известная, про арест все уже наверняка знают – и мне конец.
Второй: я бросил машину и исчез в неизвестном направлении.
Третий: меня арестовали и машина уже в милиции.
Для Антона главное – золото. Поэтому он начнет в первую очередь отрабатывать второй и третий варианты. Он поставит на уши всех своих дружков в Сочи, и они тут же выяснят, что в милиции меня нет. А потом обязательно разыщут машину. Рано или поздно. Скорее всего, уже сегодня к вечеру. И обнаружат, что посылочка-то – тю-тю. Конечно, Антон тут же пошлет своих людей ко мне домой и в мой банк. И, естественно, не обнаружит ни меня, ни денег. И вот тогда на меня начнется уже серьезная охота. Но к тому времени я буду далеко.
Мне не составляло особого труда после первых же слов лениного рассказа понять, что мой Антон и ее дон Антонио – одно и то же лицо. Но я не предполагал, что Антон в своих делах может зайти так далеко – торговля кокаином, связи с колумбийской, судя по всему, наркомафией, убийства, мгновенная и жестокая ликвидация свидетелей и так далее. Конечно же, только сумасшедший мог начать тягаться с этой хорошо организованной машиной. Я не сумасшедший. Но я уверен: Антон даже не догадывался, что теперь я так много знаю. От Лены. Он не мог даже предположить, что судьба-злодейка могла нас свести.
А дальше, в ближайшие три-четыре дня я рассчитывал попросту исчезнуть из страны. Разумеется, предварительно уехав из Москвы и превратив хотя бы часть золота в доллары, которые, в свою очередь, я тут же собирался перевести за рубеж в надежный банк. У меня существовали свои отработанные каналы, о которых кроме меня, не знала ни одна живая душа. И для продажи золота, и для перевода денег. Фронтовое братство – это действительно братство, сколько бы его не обсирали досужие писаки-демократы.
В общем, по всем моим расчетам, я опережал Антона по крайней мере на темп.
Более того, я точно знал, как и что сделать, чтобы мой бывший сокурсник либо сел, либо сбежал из России, бросив все. У меня все же есть друзья. Немного, но есть. Проверенные в ситуациях, по сравнению с которыми все эти мафиозные разборки – говно на палочке.
Я прикурил очередную сигарету, прикрывая огонек "зиппо" от сильного ветра.
И меня совершенно не мучала совесть по поводу того, что скоро я смогу – тьфу-тьфу! – увести у Антона почти полмиллиона долларов. Конечно, можно и так сказать – вор у вора дубинку украл. Но, судя по последнему грузу, который я, как последний мудак, ни о чем не догадываясь, вез в Сочи, я столько всего уже перевозил и столько раз по милости Антона мог загреметь за решетку лет эдак на десять, а то и пятнадцать, что он мне еще и задолжал. Кто гарантирует, что с таким же успехом я не переправлял для него килограммчика по два-три героина или кокаина при каждой поездке? А если вспомнить, что он сделал с Катериной и Владиком, и что хотел сделать с Леной, то рассуждать на эту тему и вовсе бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Я вынула один слиток из верхнего ящичка и покачала на ладони. Здорово. У меня возникла одна интересная мысль, еще не оформившаяся окончательно. И я стала эту мысль активно думать. А думаю я активно только тогда, когда занимаюсь не менее активным делом. Лучше всего физическим трудом, который не мешает размышлять.
Поэтому я взялась за уборку. Это, конечно, был чистой воды идиотизм – с минуты на минуту Саша должен был вернуться, и мы бы все равно отсюда уехали. Но я должна была хоть как-то отплатить ему заботой за заботу.
Я убрала постельное белье, на коленях залезла на диван и стала стирать с полок пыль. Подравнивала запихнутые кое-как книги. Мурлыкала себе под нос какую-то мелодию и напряженно думала. На нижней полке на стоящих книгах я обнаружила толстую пачку разноформатных фотографий. Поколебавшись недолго, я их вытащила с полки. Конечно, это было не очень вежливо, но ведь мы теперь были не чужие – так я себя успокоила. И, отложив тряпку, по-турецки уселась на диване. Быстро проглядела снимки. А потом принялась раскладывать их по дивану, как пасьянс. Некоторые фотографии были любительские, некоторые, кажется, профессиональные; на каких-то я сразу узнавала Сашу, на каких-то – с большим трудом. Кое-где – просто догадывалась, что это он. Несколько снимков я поменяла местами. Посмотрела на разложенные фотографии.
Маленький мальчик в белом костюмчике с бантом испуганно смотрит в объектив, сидя между женщиной и мужчиной, и все они улыбаются. Тот же мальчик, но уже в школьной форме. Стоит, держит в одной руке большой букет цветов, а в другой – портфель. Палатка. Возле нее подростки. Дымится костерок. А на переднем плане смеется мальчишка лет тринадцати-четырнадцати. Высоко поднял кукан с огромной щукой. Тоже он, Саша. Уже вполне узнаваем.
На следующей фотографии трое юношей, все в одинаковых вытертых джинсах и джинсовых куртках, сидят на ступенях лестницы возле МГУ. У всех – волосы до плеч, улыбки, а Саша – везде в центре. Каждый поднял руку с растопыренными в форме буквы "V" пальцами: Victory. Победа.
В это время раздался телефонный звонок. Я замерла с фотографией в руке. Один звонок. Второй. Третий…
Телефон продолжал звонить.
Я скривилась и показала телефонному аппарату кукиш. Кукиш, правда, получился не очень качественный, потому что в пальцах правой руки я держала очередной снимок. Телефон понадрывался-понадрывался и замолчал. Выдохся.
Я положила рядком сразу несколько снимков, на которых Саша был в армейской форме, кажется, воздушного десантника: комбинезон, лихо заломленный берет, автомат в руках, брови грозно сдвинуты. Но мальчишеская улыбка кое-где все равно лезет. И тут же я разложила много других снимков. Я никогда там не была, но сразу же догадалась, где эти снимки были сделаны. Афганистан. Содаты, горы, танки, пыль, камни… Горящий бензовоз. Саша, сидящий на валуне. В бронежилете, автомат на коленях и голова перевязана. Вот так-то, милая, а он ни словом об этом не обмолвился. А почему, собственно говоря, он должен был тебе об этом рассказывать?..
Потом было три фотографии, на которых Саша был в черном свадебном костюме. Волосы покороче, чем раньше, до армии. Невеста в фате. Мне показалось, что она чем-то неуловимо напоминает меня. Может быть, улыбкой? Я посмотрела на себя в небольшое круглое зеркало, висевшее на стене над диваном. Точно, улыбкой. Но у меня лучше.
Еще один, совсем мутный снимок. Какая-то вечеринка, стол, уставленный бутылками, смазанные мужские лица, Сашу среди них почти не разобрать. Четко видны только бутылки на столе, гриф гитары и чья-то склоненная косматая голова. А последний по времени снимок был для паспорта. Маленький, три на четыре, кажется. И Саша на нем не улыбался. Хмуро глядел исподлобья. Мой бедный, бедный Ловкач. Некому о тебе было заботиться. До меня.
Я долго-долго смотрела на фотографии. Теперь я окончательно решила сделать то, что и хотела. Это я по поводу той моей мысли, которую я наконец окончательно и очень активно додумала. Я повернулась к телефону. Взяла трубку и набрала номер.
Трубку на том конце сняли и донеслось слабое-слабое "алло". Я сказала:
– Валентина, это я.
Хиппоза немедленно заорала и сразу стало хорошо слышно:
– Миц-Миц, ты?! Ты откуда?
– Из Москвы, я уже вернулась.
– Живая?!
– Да живая я, живая. Ничего со мной не случилось. Я тебе потом все расскажу. А сейчас пообещай, что ты для меня кое-что срочно сделаешь.
– Что? – в ее голосе зазвучало любопытство.
– Обещай.
– А вдруг ты меня типа под поезд попросишь броситься? – вполне серьезно спросила Хиппоза.
– То же мне, Анна Каренина, – фыркнула я. – Ты мне нужна живая. Даже очень. Обещай.
– Ну, обещаю, обещаю, хрен с тобой, – выпалила Хиппоза. – Говори, Миц-Миц.
И я быстро рассказала ей, что именно она должна сделать.
* * *
Хиппоза не опоздала, прикатила ровно через пятнадцать минут на Пуппи-Хруппином драндулете. И привезла то, что я просила. Мы с ней на скоро переговорили (причем она со всякими колоритными подробностями быстро рассказала, как еще в день моего отъезда в Сочи отвезла мое послание на Лубянку), и я ее выпроводила. Потом мушкой закончила то дело, которое задумала. Все было выполнено по высшему классу – я сама удивилась, как все удачно получилось. Никто ничего бы и не понял, кроме меня. Ну, и может быть, Хиппозы.
Я принялась укладывать свой рюкзачок.
Тут в дверь опять позвонили. Ну, конечно! Я увидела на кресле Хиппозин старинный зонтик. Вот ведь Маша-растеряша, вечно все забывает. Звонок звонил, не переставая. Я пошла в прихожую.
– Да подожди ты, сейчас открою, – заорала я через дверь, возясь с замками.
Я рванула на себя дверь и остолбенела.
Передо мной на лестничной площадке стояли трое молодых мужчин весьма интеллигентного вида. Они тоже смотрели на меня с немалым удивлением.
– Здрассьте… – растеряно вымолвила я.
– Здравствуйте, – вежливо улыбнулся стоящий впереди светловолосый мужчина лет тридцати с небольшим. На нем был элегантный серый плащ. Руки он держал в карманах, и это меня отчасти успокоило: никаких стилетов, дубинок и прочего не было видно. Мужчина спросил:
– А Саша дома?
– Не-ет…
– Странно… Он ведь мне звонил, просил приехать. А где он?
– снова спросил светловолосый мужчина.
Кто они такие? И что им надо? Вроде как на бандюг, о которых рассказывал Саша, не похожи. Но в то же время Саша не предупреждал меня о чьем-либо приходе. Или я забыла в своем сонном состоянии? Все равно, лучше держать язык за зубами. Я лихорадочно думала, что бы им такое соврать, поправдивей, естественно.
– Э-ээ… А он на работе. Еще рано утром ушел. А вы…
– Вот как? На работе? – мягко перебил меня мужчина. – А вы кто ему будете?
– Я? А я его дочка. От первого брака, – не долго думая, ляпнула я. – Я из Петербурга сегодня приехала. А вы…
– Дочка? Да это просто замечательно! – почему-то очень обрадовался светловолосый. – Вы разрешите, мы от вас по телефону позвоним? Мы буквально на минуту. Дочка – это просто чудесно! Тем более такая. А как вас зовут?
И, не дожидаясь ответа, он мимо меня прошел в квартиру. За ним – и второй мужчина. Я даже рта не успела открыть, как они захлопнули за собой дверь.
Глава 12. И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ ПРОРУХА.
Я просчитался.
"Джип" я припарковал на соседней улице, не доезжая до банка полквартала. Я проверялся всю дорогу и прежде, чем пойти в банк, тоже незаметно внимательно осмотрелся. "Хвоста" я за собой не заметил. Но дело не в этом, а в том, что все операции с личными вкладами они в нечетные дни начинали только с десяти тридцати.
Я же приехал без пяти десять.
Я занял очередь третьим, следом за милой болтливой старушкой с тяжелыми серебряными серьгами в ушах. И, оставив ее сидеть в холле банка, вышел на улицу покурить. Отошел в сторону, чтобы не светиться лишний раз. Спрятался от дождя под козырьком соседнего дома и закурил. Снова прокрутил в голове свой план. Вроде бы, тьфу-тьфу, я все предусмотрел. Хотя уже есть небольшой прокол со временем открытия банка.
Я так рассчитал, что у меня в запасе будет, начиная с сегодняшнего утра, фора по крайней мере часов в двенадцать. "БМВ" я действительно поставил на стоянку. Но не в том месте, где было условлено, а в другом. На платной автостоянке на другом конце Сочи.
Я предполагал, что когда антоновы ребятишки напрасно прождут меня и "БМВ" на стоянке возле "Жемчужины" и доложатся об этом хозяину, Антон немедленно забьет тревогу. По логике, он будет крутить три варианта.
Первый: я смылся вместе с машиной. Это маловероятно – в документах значится фамилия Балабухи, любой гаишник может меня остановить в любой момент, фамилия в городе известная, про арест все уже наверняка знают – и мне конец.
Второй: я бросил машину и исчез в неизвестном направлении.
Третий: меня арестовали и машина уже в милиции.
Для Антона главное – золото. Поэтому он начнет в первую очередь отрабатывать второй и третий варианты. Он поставит на уши всех своих дружков в Сочи, и они тут же выяснят, что в милиции меня нет. А потом обязательно разыщут машину. Рано или поздно. Скорее всего, уже сегодня к вечеру. И обнаружат, что посылочка-то – тю-тю. Конечно, Антон тут же пошлет своих людей ко мне домой и в мой банк. И, естественно, не обнаружит ни меня, ни денег. И вот тогда на меня начнется уже серьезная охота. Но к тому времени я буду далеко.
Мне не составляло особого труда после первых же слов лениного рассказа понять, что мой Антон и ее дон Антонио – одно и то же лицо. Но я не предполагал, что Антон в своих делах может зайти так далеко – торговля кокаином, связи с колумбийской, судя по всему, наркомафией, убийства, мгновенная и жестокая ликвидация свидетелей и так далее. Конечно же, только сумасшедший мог начать тягаться с этой хорошо организованной машиной. Я не сумасшедший. Но я уверен: Антон даже не догадывался, что теперь я так много знаю. От Лены. Он не мог даже предположить, что судьба-злодейка могла нас свести.
А дальше, в ближайшие три-четыре дня я рассчитывал попросту исчезнуть из страны. Разумеется, предварительно уехав из Москвы и превратив хотя бы часть золота в доллары, которые, в свою очередь, я тут же собирался перевести за рубеж в надежный банк. У меня существовали свои отработанные каналы, о которых кроме меня, не знала ни одна живая душа. И для продажи золота, и для перевода денег. Фронтовое братство – это действительно братство, сколько бы его не обсирали досужие писаки-демократы.
В общем, по всем моим расчетам, я опережал Антона по крайней мере на темп.
Более того, я точно знал, как и что сделать, чтобы мой бывший сокурсник либо сел, либо сбежал из России, бросив все. У меня все же есть друзья. Немного, но есть. Проверенные в ситуациях, по сравнению с которыми все эти мафиозные разборки – говно на палочке.
Я прикурил очередную сигарету, прикрывая огонек "зиппо" от сильного ветра.
И меня совершенно не мучала совесть по поводу того, что скоро я смогу – тьфу-тьфу! – увести у Антона почти полмиллиона долларов. Конечно, можно и так сказать – вор у вора дубинку украл. Но, судя по последнему грузу, который я, как последний мудак, ни о чем не догадываясь, вез в Сочи, я столько всего уже перевозил и столько раз по милости Антона мог загреметь за решетку лет эдак на десять, а то и пятнадцать, что он мне еще и задолжал. Кто гарантирует, что с таким же успехом я не переправлял для него килограммчика по два-три героина или кокаина при каждой поездке? А если вспомнить, что он сделал с Катериной и Владиком, и что хотел сделать с Леной, то рассуждать на эту тему и вовсе бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38