* * *
Ну а в тот день, когда Эро Перкилайнен угощал нас с Эдиком живым лососем, я откусил кусочек рыбьего мяса и — проглотил. Не хватало только, чтобы лосось продолжал трепыхаться внутри меня.
Морщась от отвращения, Эдик за мной следил.
— Как тебе?
— Нежный.
Глядя мне в глаза, Эро проговорил:
— Есть такая примета: тот, кто хоть раз попробовал сампи, обязательно снова приедет в Ингрию. Ты-то как? Вернешься?
Я усмехнулся:
— А куда я денусь? Непременно вернусь!
Отправляя в Москву этот вариант, я клялся себе, что больше не стану переделывать ни строчки. Обещание свое я выполнил.
Спонсоры все-таки подвели беднягу-редактора. Они отказались оплачивать печать уже сверстанного, готового к отправке в типографию номера, и журнал закрылся.
Я не получил ни копейки ни за один из представленных вариантов.
Как говаривал один из героев моего материала: «Эрго: черт бы побрал этих московских редакторов!»
Но! Предупреждаю сразу: все, сказанное в данной главе, имеет силу лишь до тех пор, пока вы сами не станете редактором!
Обычно reporters становятся редакторами через год-тире-три после начала работы в масс-медиа.
Дождавшись этого момента, вам следует как можно чаще заставлять тупых и ленивых журналистов переписывать их долбаные материалы, подстраиваться под ВАШУ концепцию и регулярно цедить сквозь зубы:
— Была б моя воля, без сожаления стрелял бы в тупые журналистские затылки!
Впрочем, работа редактора — тема особого учебника.
А о работе журналиста я сказал все… почти все, что хотел.
Глава 10
Самое главное
Не так давно я должен был идти на интервью. Созвонившись с героем материала, договорился встретиться с ним у входа в Дом журналиста.
Там, если вы не в курсе, недорогой буфет. И вообще…
Я пришел вовремя, а собеседник опаздывал. У входа в Домжур продавали аудиокассеты. Я порассматривал витрину и даже купил альбом «Dead Can Dance», называвшийся «Aion».
Потом решил выйти на улицу покурить. В дверях меня толкнул дяденька. Я сказал «Извините»… потом обернулся… посмотрел ему вслед… расхотел курить… захотел повеситься.
Сейчас я попробую объяснить, а вы попробуйте меня понять.
Лично с дяденькой я знаком не был. Но знал, кто он такой. В 1980-х его статьи делали перестройку. Он в одиночку и был перестройкой. И вот прошло двадцать лет.
На дяденьке был серый, райкомовского покроя костюмчик. Под костюмчиком надета клетчатая, на два размера меньше чем нужно, рубашка. А под ней — всем видная майка.
Галстук был такой, как носят военные: не завязываемый, а на резинке. Узел съехал под скулу. Перекошенные очки в дурацкой оправе… седая неопрятная щетина… слюни.
Скажу, не кокетничая: никогда и ничего в жизни я не боялся. Я — парень бесстрашный. Но тут… понимаете… я испытал ужас… ДЕЙСТВИТЕЛЬНО испытал… волосы, как трава на ветру, зашевелились у меня на предплечьях.
То есть несколько десятилетий назад он, молодой и красивый, впервые пришел в редакцию. Принес материал, который взорвался в лицо читателю, как чеченская граната. Потом принес еще такой же… и еще…
Годы летели, как птицы. Дяденька полысел, обзавелся слюнями и майкой на дряблом пузе. Но продолжал носить материалы. Не мог остановиться. По-прежнему стучал печатной машинкой.
Я застрял в дверях… я все еще смотрел на дяденьку.
Блестя голыми ногами из-под коротких брючек, он взлетал по лестнице. Под мышкой он держал папку на веревочках. Не исключено, что из этой самой папки он некогда достал свою первую чеченскую гранату.
Дяденька спешил… сметая преграды, несся в редакцию… нес новую порцию материалов… не беда, что на свете не осталось ни единого человека, которого заинтересовало бы содержимое папки.
Я что, тоже буду… вот так… через двадцать лет… да?
Плюнув на интервью и выкинув кассету с «Dead Can Dance», я вернулся домой. Выкурил подряд три сигареты. Лег на диван.
Можно было банально напиться. Это не сняло бы вопрос. Через какое-то время я опять впилился бы в него своим и так шесть раз сломанным носом.
Комната, в которой я лежал, носила неустранимые следы того, чем я зарабатываю на квартплату.
На стене висела вышитая по шелку картина: тигр на склоне холма. Ее подарил мне китайский спецслужбист Лю.
Еще висел набор африканского оружия: щит из антилопьей кожи и два деревянных копья. Подарок от двух ЮАРовских миссионеров, как-то гостивших в редакции.
Пепельница, сделанная из панциря допотопного животного трилобита, — подарок политического обозревателя Яна Травинского. Еще одна пепельница в виде быка — эту оставил на память Апостольский администратор для католиков латинского обряда севера Европейской части России, архиепископ Тадеуш (Кондрусевич).
Плакат группы «Scary B.O.O.M.» с автографом бритоголового вокалиста. Настоящая статуэтка ацтекского бога небес Ипальнемоани. В рамочке фото: я, а рядом улыбается певец Джимми Соммервил. Отломленный на память кусок колонны из римского Колизея.
Я сходил на кухню за стулом, кряхтя влез на антресоль, вытащил оттуда коробки со своими старыми материалами. Я давно перестал собирать то, что писал. Но кое-что — общим количеством в два пуда желтых потрепанных газетных листов — сохранилось.
До полуночи я перебирал эти листочки. Передо мной на полу лежали десять лет бессмысленной жизни.
Наброски к интервью с раввином Штейнзальцем, переводчиком Вавилонского Талмуда. Помню, мы разговаривали с рабби, а под окнами орали и маршировали скинхеды, не понимавшие, зачем в русском языке существуют такие слова, как «вавилонский» и «талмуд».
Ручкой записанные вопросы к Роберту Смиту из группы «The Cure». Мне обещали устроить интервью с ним по e-mail. Тогда я запил, прошляпил интервью.
Стершийся факс с описанием программы пребывания на Северном полюсе. В 1996-м я должен был вертолетом лететь на полюс: «Осмотр лежбища моржей… Обед в кафе, вырубленном в леднике: рюмка водки и галеты… Футбольный матч (5 минут) и поднятие флага…»
Интервью с DJями, банщиками, работниками психиатрической клиники, киноактерами, жертвами катастрофы на станции метро «Площадь Ленина», барменами, японским дипломатом, серийным убийцей, фабрикантом Владимиром Довганем, священником-старовером, дегустатором шампанских вин, кришнаитом, вырвавшимся из плена у чеченцев, панк-звездой, дрессировщиком анаконд, владельцем ночного клуба «Werewolf», покорителем африканской горы Килиманджаро, астрологом Павлом Глобой…
Господи! Как глупо были прожиты годы!
Я раскладывал по кучкам старую, заляпанную жирными пальцами, бумагу и не мог поверить, что действительно занимался всей этой херней.
На протяжении данной книги я давал вам много советов. Кто бы дал мне хоть один в тот вечер! Кто бы сказал мне, что делать в случае, когда понимаешь, что жизнь прожита зря? Что все начиналось так красиво лишь для того, чтобы со временем я стал слюнявым дяденькой… купил себе галстук военного образца.
Впрочем, книга, которую вы держите в руках, — история со счастливым концом.
Я все-таки нашел то, что искал. Отрыл среди трех тысяч шестисот пятидесяти статей, написанных за десять лет, ту, которая примирила меня с моей профессией.
Это и есть то, что я хотел сказать вам напоследок.
В работе, которой я занимаюсь… и которой, может быть, займетесь вы… важно не то, со сколькими звездами вы поговорили и сколько дипломов повесили на стену.
Вот у дяденьки дипломов много — и чё?
Как ни кощунственно это звучит, но главное — это даже не деньги. Только не говорите об этом хозяевам журналов, для которых пишете, ладно?
В этой… да и в любой работе важно другое. Важно знать, что в самом дальнем ящике письменного стола у вас лежит обратный билет. То, что вы сможете предъявить в момент, когда вас спросят: а чем, сынко, ты всю жизнь занимался?
У меня такое есть. Я спокоен.
Прочитав статью, я понял, что все, как и раньше, хорошо весьма и, даже не став курить, лег спать.
Вот эта статья:
Четырнадцать последних остановок
Оксфордский справочник «Все обо всем» утверждает, что в мире существует около 13 000 000 улиц. Просторных, узких, извилистых, разных…
Улица, о которой пойдет речь, не отличается особой длиной. Не блещет архитектурными красотами. Она называется Via Dolorosa — «Слезная Дорога» — и состоит из нескольких, перетекающих друг в друга переулков Старого Иерусалима.
Единственное, чем примечательна улица, это тем, что когда-то по ней к месту казни шел приговоренный к смерти Человек.
Современники звали Его Иегошуа, Иисус. Мы же чаще называем Его титулом «Христос» — «Тот, Кто облечен властью от Бога».
В 27 году нашей эры Он последний раз в Своей земной жизни пришел в Иерусалим, чтобы отпраздновать Пасху. Пять дней, начиная с воскресенья, именуемого «вербным», Он проповедует в Храме.
В четверг во время прощального ужина в доме своего тайного ученика Он устанавливает главное таинство Церкви — таинство евхаристии. Именно поэтому тот ужин носит название Тайная («таинная») Вечеря.
Дом, в котором Христос провел последние часы перед смертью, сохранился до сих пор. Он называется «Сенакулюм» — «Трапезная».
Было время, и мусульмане устроили на этом месте мечеть. Несколько столетий подряд европейцы шли умирать в Иерусалим, но отстояли-таки святыню.
Время в «Сенакулюме» перестало идти. Каждый вечер здесь опять повторяется Вечеря… хлеб и вино опять становятся Телом и Кровью.
После вечери Он отправился за город, в Гефсиманский сад. Там, под оливковыми деревьями, обычно ночевали бездомные.
Никто не заметил, что один из учеников, Йехуда бен-Шимон, по дороге потерялся. А когда он появился в сопровождении отряда иерусалимских ополченцев, было уже поздно.
Иисус был арестован. Ночь Он провел в тюрьме. А с утра предстал перед судом иудейских старейшин.
Суд подробно рассмотрел дело Иисуса. Состав преступления был налицо: деятельность Подсудимого угрожает хрупкому равновесию, достигнутому между иудеями и оккупационными римскими властями.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит: ходатайствовать перед наместником Сирии и Иудеи Пилатом Понтийским о казни Назарянина.
Рано утром Узника отвели к наместнику. Именно с этого места начинается Виа Долороса. Самая скорбная улица планеты.
Старейшины обвинили Иисуса в присвоении титула «Царь Иудеи». Проще говоря в том, что Он узурпировал звание, принадлежащее римскому императору.
Никогда, наверное, мы уже не узнаем, почему наместник не поверил обвинению. Но, вопреки ходатайству, Пилат решил заменить казнь пыткой бичеванием.
По древнему законодательству осужденный на эту пытку мог подвергнуться не более чем 39 ударам бича со свинцовыми пряжками. Считалось, что сороковой удар смертелен.
Столб, к которому привязывали осужденных, ныне хранится в монастыре иерусалимских францисканцев. Камень покрыт вмятинами. Пряжки и узлы на биче рвали кожу и рассекали мышцы. Как правило, тот, кто подвергался бичеванию, сам подняться после пытки не мог.
Иисус поднялся.
Резиденция Пилата располагалась в громоздкой крепости, построенной царем Иродом за шестьдесят лет до описываемых событий. Сегодня от нее не сохранилось ничего, кроме мощеной мостовой и нескольких плит фундамента.
На одной из плит можно видеть процарапанное в известняке поле для игры в кости. В свободные от построений и учений минуты легионеры Пилата на этом месте развлекались играми. Иногда ставкой служила одежда приговоренных к смерти.
Римские наемники родом из Сирии ненавидели иудеев. Сняв с «Царя Иудейского» хитон, они напялили на Него красный солдатский плащ, цветом напоминавший мантию, и корону, сплетенную из терновника.
В таком виде Пилат вывел Его к народу и заявил: «Я наказал Этого Человека, а теперь отпущу!» Но толпа ревела: «Распни! Распни!», и наместник сдался. Пилат умыл руки, а Иисус отправился в последний путь по Виа Долороса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29