Поджидая связника, Дарелл принялся разглядывать толпу. Перед вылетом из Лондона он хотел было позвонить Дедр, но Макфи запретил все контакты. Чаще всего на задании, – пришло ему в голову, – он так же одинок, как вчистую разорившийся игрок, поставивший свой последний доллар на последнюю раздачу карт.
Давным-давно дедушка Джонатан научил его всем уловкам и приемам, нужным человеку, посвятившему себя искусству азартной игры. Старый Джон был одним из последних профессионалов, игравших на миссисипских пароходах, и детство Дарелла, проведенное в дельте реки, в испещренных солнечными бликами болотах Пеш Руж, было заполнено изучением премудростей, которые преподавал ему старик. Дед научил его всему, что следовало знать о разумном риске, безжалостной охоте, постановке ловушек и особенно уловках и хитростях, присущих человеку.
Дарелл улыбался, потягивая крепкий голландский джин и поджидая, когда подадут обед. С тех пор ничего не изменилось, – думал он, – кроме него самого. Много лет назад, когда дед послал его из края болот на север, в Йель, в Нью-Хейвен, он собирался стать юристом. Полагал, что станет судьей – и возможно даже будет заседать в Верховном суде. Но началась война, и все изменилось. Потом была служба в УСС и Джи-2, а позднее его пригласили пройти курс тренировок на ферме в Мериленде для последующей работы во вновь образованном отделе "К" в ЦРУ. Эта работа стала для него образом жизни, ее цель управляла всем остальным.
На ферме он научился убивать свернутой газетой или просто ребром ладони, если удар был направлен в жизненно важный нервный центр. Там его научили не доверять никому, ни мужчине, ни женщине, ни другу, ни врагу. Научили, что на земле нет мест, которые можно считать безопасными. Со временем все эти вещи стали просто рефлекторными. Всегда следовало оглядываться через плечо. Полагалось избегать личных привязанностей, так как те могли закончиться смертельным исходом. Когда верх начинали брать чувства – жалость, любовь, сентиментальность – шансы на выживание резко падали...
Дарелл взглянул на часы. Два тридцать. Пит ван Хорн опаздывал уже на тридцать минут относительно времени, о котором ему сообщили в Вашингтоне.
Он заказал еще кофе и продолжал рассматривать запруженную людьми тенистую улицу. Велосипеды, мопеды и маленькие европейские автомашины неслись непрерывным потоком, сворачивая за кафе. За углом, где высокие кирпичные дома с остроконечными крышами в стиле голландского ренессанса смотрели на канал, были видны неторопливо плывущие моторные баржи, направляющиеся в район порта на Эйселмере. В окнах туристских автобусов мелькали глуповатые физиономии с вытаращенными глазами. Голуби медленно прогуливались по плиткам на открытой площадке кафе в поисках укрытия от жаркого августовского солнца.
В два тридцать пять Дарелл бросил на круглый столик бумажку в несколько гульденов и ушел.
Он не знал причины, по которой Пит ван Хорн мог опоздать.
По крайней мере, веской причины. Пит ван Хорн содержал для ЦРУ квартиру, расположенную над его антикварной лавкой неподалеку от Кальверстраат, на Кюпплейн 45. Та использовалась для временной остановки курьеров, как хранилище документов, одежды или оружия агентов, пробиравшихся на восток или на запад, из Англии на континент. Там же находился мощный радиопередатчик, работавший по любительской лицензии, с которого под видом светской болтовни с американским радиолюбителем можно было отправлять непосредственно на радиостанцию в Вашингтоне шифрованные послания.
К дому 45 по Кюпплейн от кафе можно было дойти пешком. Дарелл медленно брел сквозь толпу, заполнявшую тротуары, разглядывал витрины магазинов, купил газету и пачку голландских сигарет. За ним никто не шел. Убедившись в этом, он свернул в проход позади антикварной лавки, открыл дверь, разрисованную под голубоватый дельфтский фаянс и украшенную безукоризненно начищенным дверным молотком, и, пройдя по двум узким маршам покрытой ковром лестницы, поднялся на третий этаж. Из дверей в противоположном конце коридора торопливо вышла женщина и, хотя Дарелл поднимался совершенно бесшумно, она тут же его заметила. Она была невысокой и плотной, среднего возраста, белокурые волосы спрятаны под чепец. Глаза смотрели холодно и безразлично.
– Да, минхер?
– Я ищу Пита ван Хорна, – сказал Дарелл.
– Если вас интересует антиквариат, то магазин находится...
– Нет. Я предпочитаю современные вещи. Понимаете, такие же свежие, как сегодняшние новости. Минхер ван Хорн обещал проводить меня на фирму, занимающуюся изготовлением мебели...
– Я понимаю, – Губы ее были плотно сжаты, демонстрируя явное неодобрение. – Входите. Я думаю, что он вас ждет, но не уверена...
Ее тон заставил его спросить:
– Что-то случилось?
– Он болен. Когда он вернулся домой из Фрисландии, я хотела вызвать доктора, но он не позволил.
– Когда это случилось? – спросил Дарелл.
– Буквально сегодня утром, минхер. Он сказал, что доктор ему не поможет. – Светло – голубые глаза женщины осматривали Дарелла с головы до ног. Она явно беспокоилась, но голос оставался тихим и лишенным всяких эмоций. – Я надеюсь, что вы сможете как-то ему помочь.
– Постараюсь. Как он ездил во Фрисландию?
– На своей машине. У него красная «каравелла», стоит в аллее у канала за домом.
– Я понял. Спасибо.
– Вы хотите, чтобы я подождала? Я могу ему понадобиться.
– Полагаю, в этом нет необходимости, – ответил Дарелл.
Он стоял на верхней площадке лестницы, пока женщина спускалась вниз. На площадке она неуклюже обернулась и взглянула на него. Глаза ее казались молочно-белыми.
– Я много лет была его экономкой, – сказала она все тем же бесцветным тоном. – Он всегда доверял мне, до тех пор, пока не связался с вами. Я ему говорила, что не стоит гнаться за деньгами. Ведь он мог бы жениться на мне. У меня бы хватило денег и для нас обоих, и на магазин. Но он... казалось, он получал от этого удовольствие. До сегодняшнего дня. Сегодня ему не повезло.
Дарелл взглянул на нее, но ничего не сказал. Внутри старого голландского дома было тихо, лишь снаружи долетали приглушенные звуки велосипедных звонков. Наконец женщина повернулась и спустилась по лестнице. Убедившись, что она ушла, он поднялся на верхний этаж и подошел к двери Пита ван Хорна.
Прежде всего он предпринял ряд предосторожностей. Сначала достал таблетки, которую вручил ему Диккинсон Макфи – всего их было три штуки. Макфи сказал ему: «Я не знаю, принесет ли тебе этот пузырек хоть малейшую пользу. Но ты все-таки возьми его. Они не повредят, но помочь могут. Сейчас мы просто не знаем, с чем пришлось столкнуться».
Дарелл взял губами одну из таблеток, почувствовал, как пересохло во рту, и с усилием ее проглотил. Затем он достал оружие из кобуры под мышкой, которую голландские таможенники просмотрели в аэропорту и, держа в левой руке пистолет 38-го калибра со взведенным курком, правой постучал в дверь.
– Пит? – негромко позвал он.
Никакого ответа из-за толстой дубовой двери не последовало. Он снова взглянул в сторону лестницы – было такое чувство, что экономка осталась где-то поблизости и прислушивается так же напряженно, как он. Но, не видя ее, снова позвал ван Хорна.
– Пит, я ждал тебя, чтобы вместе пообедать, но ты не пришел.
– Минхер Дарелл? – прошептал слабый голос.
– Да.
– Входите. Мне очень жаль. Надеюсь, вы поймете... Я не мог с вами встретиться, я хотел, но... входите, входите.
Дверь оказалась не заперта. Дарелл осторожно нажал начищенную до блеска ручку тонкой работы, подождал немного, затем приоткрыл дверь и снова подождал. Стоя в дверях, он увидел Пита. Тот лежал на большой старинной кровати с балдахином, стоявшей возле окна со ставнями и средневековыми цветными витражами. Несмотря на дневную жару, окна были открыты и звонки амстердамских велосипедистов звонко отдавались в комнате. Поверх пыльной листвы платанов и кленов, стоявших на берегу залива, за бельгийскими плитками мостовой он увидел вдали отсветы темной воды и небольшой каменный мостик, переброшенный через канал. Разноцветные блики, падавшие сквозь створчатое окно, белые оштукатуренные стены и темные дубовые балки комнаты напомнили Дареллу картины Вермейера и де Хука. Этот голландский дом, построенный в семнадцатом веке, словно сошел с одного из музейных полотен.
– Что случилось, Пит? – мягко спросил он человека, лежащего в постели.
– Входи, Сэм. Я думаю, все будет в порядке.
Тем не менее, Дарелл быстро и настороженно осмотрел всю комнату. Кроме них в комнате никого не было, похоже, ловушкой не пахло. Он открыл большой ореховый шкаф и взглянул на висевшие там костюмы голландца, выдержанные в строгих тонах, заглянул в выложенную на старинный манер плиткой ванную, где чувствовался запах любимого Питом английского лосьона после бритья. Затем снова повернулся к человеку в постели.
– Что с тобой случилось, Пит?
– Как видишь, – слабым голосом сказал тот, – я очень болен.
– Чем болен?
– Я умираю.
Дарелл взглянул на Пита и увидел, что голландец пытается улыбнуться. Ван Хорн, человек небольшого роста, выглядел как типичный торговец антиквариатом, которым и был в действительности. Смелость и преданность могут существовать в любом облике, – подумал Дарелл. Они с Питом встречались и прежде на других заданиях в Западной Европе, и теперь он был потрясен неожиданными переменами в его облике. Ван Хорн больше не был ни бодрым, ни румяным. Его рыжеватые волосы стали тонкими и сухими; яркие голубые глаза, которые обычно светились умом, сейчас выглядели затуманенными и испуганными. На бледном лице блестели мелкие капли пота. Он лежал одетым, в темно-сером костюме, только лакированные ботинки были сняты и валялись рядом на ковре. Ковер, старинный гобелен на стене, огромная постель, маленькие, похожие на драгоценности в оправе картины маслом на белых стенах явно были принесены снизу, из антикварного магазина. Сейчас, когда Пит был при смерти, они казались еще ярче.
– Ты вызвал врача, Пит? – спросил он.
– Нет. Что проку? Это была ошибка, понимаешь... Крайне неудачное стечение обстоятельств, которое меня доконало...
– Успокойся, Пит. Ты точно знаешь, что с тобой произошло?
– Это действует на систему кровообращения – и на сердце. Сердце у меня бьется так, словно хочет разорваться на части. Оно будто молотом стучит в ребра и пытается бороться... но ему не выдержать...
– Пит, мне кое-что рассказывали в Вашингтоне...
– Я стал шестой жертвой. Посмотри... вон туда...
Мертвенно – бледная рука с трудом приподнялась с постели. Дарелл взял со стоявшего возле кровати антикварного столика свернутую голландскую газету. Провинциальное издание, выходящее во Фрисландии. Маленькое сообщение в колонке новостей было отчеркнуто красным карандашом.
Он прочел вслух:
– Пять человек умерли таинственной смертью в отдаленной деревне... – запнулся, покосился на Пита и продолжал читать.
Деревня называлась Доорн и находилась на восточном фризском острове в провинции Шеерсплаат – небольшая рыбацкая деревушка, удаленная от обычных путей отдыхающих яхтсменов и туристов. Все умершие были членами команды небольшого рыбацкого судна; подозревали, что эпидемия вызвана новой формой вируса. Однако больше пока никто не умер.
Он снова взглянул на Пита.
– Речь именно об этом? Ты уверен?
Маленький голландец вяло кивнул.
– Именно так все началось. Я думаю, это было для нас предупреждением, чтобы мы знали, что люди, с которыми придется иметь дело, безжалостны и ни во что не ставят человеческую жизнь. Невинным людям пришлось умереть, чтобы продемонстрировать нам тот товар, который они намерены продать. Больше за этим нет ничего. И если люди, с которыми нам придется иметь дело, настолько жестоки, что могут ради острастки убивать и демонстрировать трупы, тогда мы действительно столкнулись с тяжелым случаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Давным-давно дедушка Джонатан научил его всем уловкам и приемам, нужным человеку, посвятившему себя искусству азартной игры. Старый Джон был одним из последних профессионалов, игравших на миссисипских пароходах, и детство Дарелла, проведенное в дельте реки, в испещренных солнечными бликами болотах Пеш Руж, было заполнено изучением премудростей, которые преподавал ему старик. Дед научил его всему, что следовало знать о разумном риске, безжалостной охоте, постановке ловушек и особенно уловках и хитростях, присущих человеку.
Дарелл улыбался, потягивая крепкий голландский джин и поджидая, когда подадут обед. С тех пор ничего не изменилось, – думал он, – кроме него самого. Много лет назад, когда дед послал его из края болот на север, в Йель, в Нью-Хейвен, он собирался стать юристом. Полагал, что станет судьей – и возможно даже будет заседать в Верховном суде. Но началась война, и все изменилось. Потом была служба в УСС и Джи-2, а позднее его пригласили пройти курс тренировок на ферме в Мериленде для последующей работы во вновь образованном отделе "К" в ЦРУ. Эта работа стала для него образом жизни, ее цель управляла всем остальным.
На ферме он научился убивать свернутой газетой или просто ребром ладони, если удар был направлен в жизненно важный нервный центр. Там его научили не доверять никому, ни мужчине, ни женщине, ни другу, ни врагу. Научили, что на земле нет мест, которые можно считать безопасными. Со временем все эти вещи стали просто рефлекторными. Всегда следовало оглядываться через плечо. Полагалось избегать личных привязанностей, так как те могли закончиться смертельным исходом. Когда верх начинали брать чувства – жалость, любовь, сентиментальность – шансы на выживание резко падали...
Дарелл взглянул на часы. Два тридцать. Пит ван Хорн опаздывал уже на тридцать минут относительно времени, о котором ему сообщили в Вашингтоне.
Он заказал еще кофе и продолжал рассматривать запруженную людьми тенистую улицу. Велосипеды, мопеды и маленькие европейские автомашины неслись непрерывным потоком, сворачивая за кафе. За углом, где высокие кирпичные дома с остроконечными крышами в стиле голландского ренессанса смотрели на канал, были видны неторопливо плывущие моторные баржи, направляющиеся в район порта на Эйселмере. В окнах туристских автобусов мелькали глуповатые физиономии с вытаращенными глазами. Голуби медленно прогуливались по плиткам на открытой площадке кафе в поисках укрытия от жаркого августовского солнца.
В два тридцать пять Дарелл бросил на круглый столик бумажку в несколько гульденов и ушел.
Он не знал причины, по которой Пит ван Хорн мог опоздать.
По крайней мере, веской причины. Пит ван Хорн содержал для ЦРУ квартиру, расположенную над его антикварной лавкой неподалеку от Кальверстраат, на Кюпплейн 45. Та использовалась для временной остановки курьеров, как хранилище документов, одежды или оружия агентов, пробиравшихся на восток или на запад, из Англии на континент. Там же находился мощный радиопередатчик, работавший по любительской лицензии, с которого под видом светской болтовни с американским радиолюбителем можно было отправлять непосредственно на радиостанцию в Вашингтоне шифрованные послания.
К дому 45 по Кюпплейн от кафе можно было дойти пешком. Дарелл медленно брел сквозь толпу, заполнявшую тротуары, разглядывал витрины магазинов, купил газету и пачку голландских сигарет. За ним никто не шел. Убедившись в этом, он свернул в проход позади антикварной лавки, открыл дверь, разрисованную под голубоватый дельфтский фаянс и украшенную безукоризненно начищенным дверным молотком, и, пройдя по двум узким маршам покрытой ковром лестницы, поднялся на третий этаж. Из дверей в противоположном конце коридора торопливо вышла женщина и, хотя Дарелл поднимался совершенно бесшумно, она тут же его заметила. Она была невысокой и плотной, среднего возраста, белокурые волосы спрятаны под чепец. Глаза смотрели холодно и безразлично.
– Да, минхер?
– Я ищу Пита ван Хорна, – сказал Дарелл.
– Если вас интересует антиквариат, то магазин находится...
– Нет. Я предпочитаю современные вещи. Понимаете, такие же свежие, как сегодняшние новости. Минхер ван Хорн обещал проводить меня на фирму, занимающуюся изготовлением мебели...
– Я понимаю, – Губы ее были плотно сжаты, демонстрируя явное неодобрение. – Входите. Я думаю, что он вас ждет, но не уверена...
Ее тон заставил его спросить:
– Что-то случилось?
– Он болен. Когда он вернулся домой из Фрисландии, я хотела вызвать доктора, но он не позволил.
– Когда это случилось? – спросил Дарелл.
– Буквально сегодня утром, минхер. Он сказал, что доктор ему не поможет. – Светло – голубые глаза женщины осматривали Дарелла с головы до ног. Она явно беспокоилась, но голос оставался тихим и лишенным всяких эмоций. – Я надеюсь, что вы сможете как-то ему помочь.
– Постараюсь. Как он ездил во Фрисландию?
– На своей машине. У него красная «каравелла», стоит в аллее у канала за домом.
– Я понял. Спасибо.
– Вы хотите, чтобы я подождала? Я могу ему понадобиться.
– Полагаю, в этом нет необходимости, – ответил Дарелл.
Он стоял на верхней площадке лестницы, пока женщина спускалась вниз. На площадке она неуклюже обернулась и взглянула на него. Глаза ее казались молочно-белыми.
– Я много лет была его экономкой, – сказала она все тем же бесцветным тоном. – Он всегда доверял мне, до тех пор, пока не связался с вами. Я ему говорила, что не стоит гнаться за деньгами. Ведь он мог бы жениться на мне. У меня бы хватило денег и для нас обоих, и на магазин. Но он... казалось, он получал от этого удовольствие. До сегодняшнего дня. Сегодня ему не повезло.
Дарелл взглянул на нее, но ничего не сказал. Внутри старого голландского дома было тихо, лишь снаружи долетали приглушенные звуки велосипедных звонков. Наконец женщина повернулась и спустилась по лестнице. Убедившись, что она ушла, он поднялся на верхний этаж и подошел к двери Пита ван Хорна.
Прежде всего он предпринял ряд предосторожностей. Сначала достал таблетки, которую вручил ему Диккинсон Макфи – всего их было три штуки. Макфи сказал ему: «Я не знаю, принесет ли тебе этот пузырек хоть малейшую пользу. Но ты все-таки возьми его. Они не повредят, но помочь могут. Сейчас мы просто не знаем, с чем пришлось столкнуться».
Дарелл взял губами одну из таблеток, почувствовал, как пересохло во рту, и с усилием ее проглотил. Затем он достал оружие из кобуры под мышкой, которую голландские таможенники просмотрели в аэропорту и, держа в левой руке пистолет 38-го калибра со взведенным курком, правой постучал в дверь.
– Пит? – негромко позвал он.
Никакого ответа из-за толстой дубовой двери не последовало. Он снова взглянул в сторону лестницы – было такое чувство, что экономка осталась где-то поблизости и прислушивается так же напряженно, как он. Но, не видя ее, снова позвал ван Хорна.
– Пит, я ждал тебя, чтобы вместе пообедать, но ты не пришел.
– Минхер Дарелл? – прошептал слабый голос.
– Да.
– Входите. Мне очень жаль. Надеюсь, вы поймете... Я не мог с вами встретиться, я хотел, но... входите, входите.
Дверь оказалась не заперта. Дарелл осторожно нажал начищенную до блеска ручку тонкой работы, подождал немного, затем приоткрыл дверь и снова подождал. Стоя в дверях, он увидел Пита. Тот лежал на большой старинной кровати с балдахином, стоявшей возле окна со ставнями и средневековыми цветными витражами. Несмотря на дневную жару, окна были открыты и звонки амстердамских велосипедистов звонко отдавались в комнате. Поверх пыльной листвы платанов и кленов, стоявших на берегу залива, за бельгийскими плитками мостовой он увидел вдали отсветы темной воды и небольшой каменный мостик, переброшенный через канал. Разноцветные блики, падавшие сквозь створчатое окно, белые оштукатуренные стены и темные дубовые балки комнаты напомнили Дареллу картины Вермейера и де Хука. Этот голландский дом, построенный в семнадцатом веке, словно сошел с одного из музейных полотен.
– Что случилось, Пит? – мягко спросил он человека, лежащего в постели.
– Входи, Сэм. Я думаю, все будет в порядке.
Тем не менее, Дарелл быстро и настороженно осмотрел всю комнату. Кроме них в комнате никого не было, похоже, ловушкой не пахло. Он открыл большой ореховый шкаф и взглянул на висевшие там костюмы голландца, выдержанные в строгих тонах, заглянул в выложенную на старинный манер плиткой ванную, где чувствовался запах любимого Питом английского лосьона после бритья. Затем снова повернулся к человеку в постели.
– Что с тобой случилось, Пит?
– Как видишь, – слабым голосом сказал тот, – я очень болен.
– Чем болен?
– Я умираю.
Дарелл взглянул на Пита и увидел, что голландец пытается улыбнуться. Ван Хорн, человек небольшого роста, выглядел как типичный торговец антиквариатом, которым и был в действительности. Смелость и преданность могут существовать в любом облике, – подумал Дарелл. Они с Питом встречались и прежде на других заданиях в Западной Европе, и теперь он был потрясен неожиданными переменами в его облике. Ван Хорн больше не был ни бодрым, ни румяным. Его рыжеватые волосы стали тонкими и сухими; яркие голубые глаза, которые обычно светились умом, сейчас выглядели затуманенными и испуганными. На бледном лице блестели мелкие капли пота. Он лежал одетым, в темно-сером костюме, только лакированные ботинки были сняты и валялись рядом на ковре. Ковер, старинный гобелен на стене, огромная постель, маленькие, похожие на драгоценности в оправе картины маслом на белых стенах явно были принесены снизу, из антикварного магазина. Сейчас, когда Пит был при смерти, они казались еще ярче.
– Ты вызвал врача, Пит? – спросил он.
– Нет. Что проку? Это была ошибка, понимаешь... Крайне неудачное стечение обстоятельств, которое меня доконало...
– Успокойся, Пит. Ты точно знаешь, что с тобой произошло?
– Это действует на систему кровообращения – и на сердце. Сердце у меня бьется так, словно хочет разорваться на части. Оно будто молотом стучит в ребра и пытается бороться... но ему не выдержать...
– Пит, мне кое-что рассказывали в Вашингтоне...
– Я стал шестой жертвой. Посмотри... вон туда...
Мертвенно – бледная рука с трудом приподнялась с постели. Дарелл взял со стоявшего возле кровати антикварного столика свернутую голландскую газету. Провинциальное издание, выходящее во Фрисландии. Маленькое сообщение в колонке новостей было отчеркнуто красным карандашом.
Он прочел вслух:
– Пять человек умерли таинственной смертью в отдаленной деревне... – запнулся, покосился на Пита и продолжал читать.
Деревня называлась Доорн и находилась на восточном фризском острове в провинции Шеерсплаат – небольшая рыбацкая деревушка, удаленная от обычных путей отдыхающих яхтсменов и туристов. Все умершие были членами команды небольшого рыбацкого судна; подозревали, что эпидемия вызвана новой формой вируса. Однако больше пока никто не умер.
Он снова взглянул на Пита.
– Речь именно об этом? Ты уверен?
Маленький голландец вяло кивнул.
– Именно так все началось. Я думаю, это было для нас предупреждением, чтобы мы знали, что люди, с которыми придется иметь дело, безжалостны и ни во что не ставят человеческую жизнь. Невинным людям пришлось умереть, чтобы продемонстрировать нам тот товар, который они намерены продать. Больше за этим нет ничего. И если люди, с которыми нам придется иметь дело, настолько жестоки, что могут ради острастки убивать и демонстрировать трупы, тогда мы действительно столкнулись с тяжелым случаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30