Его нетрудно вывезти. Никто и не заметит. Ковры видели в рулоны свернутые? Иранская ручная работа. Даже набор каминный — лопаточка, щипчики, совочек... Мне полгода надо вкалывать, чтобы такой набор купить.
— Неужели совок с лопатой может столько стоить? — ужаснулся Пафнутьев.
— Шведское исполнение: кованый металл, винтовой узор, квадратное сечение, отделка из дуба, подставка с фигурными крючками, тоже коваными... — Степан смотрел на Пафнутьева даже как-то жалостливо, как на человека, которому приходится объяснять такие простые вещи. — Опять же надо учесть — это предмет роскоши. Я бы мог выковать такой набор, и он обошелся бы Объячеву в десять раз дешевле... Но есть некие неуловимые признаки хорошей фирмы. И платят за эти вот неуловимые признаки. А не за изделие и не за класс самой работы.
Степан как-то сразу резко переменился — уже не гневался на Объячева, сделался спокойным, усталым. Поставив локти на колени, скрестил тяжелые, натруженные ладони, он, казалось, просто ждал, пока Пафнутьев уйдет и оставит их с Васылем вдвоем.
«А как пылал, как горел всего две минуты назад!» — изумился Пафнутьев.
* * *
Самое большое удивление, самая ошарашивающая неожиданность подстерегала Пафнутьева все-таки не в этом доме, где, казалось, все было пропитано какими-то тайнами, недомолвками, загадочными превращениями и перепадами в настроении людей. Оставив Худолея и Андрея в объячевском особняке и наказав никого не выпускать, Пафнутьев выехал в город. И вот там-то, в морге, где знакомый патологоанатом должен был сделать вскрытие Объячева, Пафнутьева и поджидало сообщение, которое перевернуло все его соображения вместе с подозрениями, прикидками и скромными озарениями.
Вначале, добравшись до своего кабинета, он позвонил Шаланде.
— А! — обрадовался тот. — Задержал злодея?
— Какого? — невинно удивился Пафнутьев.
— Ну как же! Убийцу схватил?
— Знаешь, Шаланда, у меня такое впечатление, что этот убийца вовсе и не злодей.
— Кто же он? Жертва?
— Очень даже может быть.
— Да? — замедленно спросил Шаланда, но, не поняв, что хочет сказать Пафнутьев, на что намекает, тут же слегка обиделся. — Ты уж там без меня разбирайся, кто злодей, а кто невинная жертва. Мне этого не понять по темноте и невежеству, но когда что-то касается дела... Ты слышишь меня?
— Я слушаю очень внимательно.
— Так вот, когда касается дела, тут я на коне. Могу и слово сказать дельное, и вообще... Как ты думаешь, кто такой Объячев?
— Это который с дырявой головой?
— Он самый. Так кто же он?
— Магнат.
— Ни фига, Паша! Он не магнат. Мои ребята навели справки. За последний год он здорово обнищал. Но скрывал это, как дурную болезнь.
— Даже так... — пробормотал Пафнутьев.
— Из пяти заправочных станций у него осталось две, молочный завод отобрали крутые ребята за долги.
— А железобетонный?
— Пока за ним. И мебельная фабрика тоже.
— Знаешь, Шаланда, это мне напоминает одну американскую историю... Миллионер за один день просадил на бирже двадцать миллионов долларов. У него осталось пятьдесят миллионов. Он бросился с крыши небоскреба, оставив записку: «Я не представляю, как дальше жить».
— А кому достались пятьдесят миллионов? — серьезно спросил Шаланда.
— Какие пятьдесят миллионов? — Пафнутьев был не менее серьезен.
— Ну, о которых ты только что рассказывал, — Шаланда начал раздражаться.
— Я?!
— Значит, так, — Шаланда понял, что над ним издеваются, и перешел на сухой тон. — Убийца в доме, это совершенно ясно. Согласен?
— Могли стрелять в окно, — заметил Пафнутьев. — Объячев любил спать при открытом окне. Когда его нашли, окно было распахнуто настежь. Стрелять могли откуда угодно, вокруг полно недостроенных домов.
— Так ведь это... Твой Худолей говорил даже о позе, в которой якобы находился убийца в момент выстрела.
— Худолей говорил о горизонтальном полете пули. Но это имеет значение только в том случае, если бы Объячев действительно лежал головой на подушке.
— А как ему еще лежать?
— Он мог находиться в полулежачем положении, мог сидеть, опершись о спинку кровати.
— Ты так думаешь? — растерянно спросил Шаланда.
— А что касается утерянных им заправочных станций... Он мог их продать, а деньги вложить в дом.
— Тоже верно. Как бы там ни было, Паша, но дом надо перевернуть вверх ногами. Надо искать оружие.
— Нашли, — негромко сказал Пафнутьев.
— Кто нашел? — воскликнул Шаланда.
— Худолей.
— Но ты ведь сам только что говорил, что стреляли с соседнего участка! — возмутился Шаланда.
— Я этого не утверждал, — Пафнутьев оставался невозмутимым. — Просто предположил — не стреляли ли в окно? А что касается пистолета, глушителя... Да, Худолей все это обнаружил и приобщил к делу. Но твои ребята тоже неплохо сработали.
— Да? — польщенно протянул Шаланда. — Они у меня такие!
— Как сели возле дверей, так и не поднялись. Никого из дома не выпустили. Даже мне с трудом удалось пробиться и выскочить в город.
— Так, — крякнул, как от удара, Шаланда. — Хорошо, Паша. Все это очень хорошо. Ты разговаривал с патологоанатомом?
— Нет еще... А что?
— Поговори с ним, Паша. У вас должен получиться разговор. Надеюсь, он будет содержательным.
— Кстати... Что с гадалкой? Она в самом деле предсказала Объячеву смерть в собственной постели?
— Работаем, Паша, работаем. Будут результаты — доложу, — и Шаланда положил трубку.
Патологоанатом встретил Пафнутьева потрясающим своим взглядом — сквозь толстые и, кажется, зеленоватые стекла очков на мир смотрели не то человеческие глаза, не то просто за стеклами шла какая-то своя, таинственная жизнь.
— Здравствуйте! — сказал Пафнутьев громко и радостно, чтобы хоть голосом попытаться нарушить стылую какую-то, холодящую тишину морга.
— Рад вас видеть в добром здравии, — эксперт поморщился, что, очевидно, означало радостную улыбку.
— Говорят, у вас новости?
— А у нас всегда найдется, чем порадовать хорошего человека.
— Сегодня утром доставили труп Объячева...
— Пообщались мы с вашим Объячевым, познакомились.
— Как я понимаю, смерть наступила от выстрела в голову?
— Не сказал бы, не сказал бы, — пропел эксперт.
— От чего же?! — невольно воскликнул Пафнутьев.
— Сие есть тайна великая, — эксперт скорчил безутешную гримасу. — Великая и непознаваемая.
— Простите... Может, мы говорим о разных людях?
— Здесь не говорят о людях... Здесь говорят о том, что от них осталось. Да, конечно, я вынужден с вами согласиться — в голове трупа зияет большая сквозная дыра. Все в наличии — входное отверстие, выходное отверстие... Жить с такой раной невозможно. И если вы вздумаете убеждать меня, что это не так...
— Ни в коем случае! — поспешно вставил Пафнутьев.
— И правильно, — кивнул эксперт. — Не надо меня в этом убеждать. К сожалению, я не был знаком с этим человеком при жизни, но люди, которые его знали, говорят о нем разное... Кто он был на самом деле... Сие есть тайна великая.
— Да, скорее всего, — поддержал Пафнутьев разговор, маясь от неопределенности. — Вы сказали, что он умер не от выстрела в голову?
Эксперт помолчал, скорбно рассматривая сидящего перед ним Пафнутьева, потом принялся что-то изучать на своих ладонях, красных от постоянного мытья, потом оборотил свое лицо к окну, и оно осветилось — слепящее солнце било прямо ему в глаза.
— В самое сердце поразил его убийца.
— В сердце?! — присел от неожиданности Пафнутьев.
— Пойдемте, — эксперт поднялся и быстрыми, частыми шагами направился к выкрашенной белой масляной краской двери.
Не любил Пафнутьев бывать в моргах, не любил и всячески избегал этих гнетущих посещений, увиливал, но иногда, как в этом случае, ему попросту некуда было деваться. И он покорно, склонив голову, поплелся вслед за экспертом. А тот едва вошел в морг, включил яркий свет — и Пафнутьев сразу увидел на возвышении накрытое чем-то грязноватым тело Объячева. Подойдя к трупу, эксперт резким движением отдернул простыню и обернулся к поотставшему Пафнутьеву.
— Смотрите, — он ткнул пальцем в едва заметную красноватую точку чуть пониже левого соска. — Вот сюда, точно в сердце вошла игла.
— Игла?
— Назовите ее шилом, как угодно назовите... Но если вы позволите мне немного...
— Позволяю.
— Дело в том, что это, конечно, не игла и не шило. Это был длинный острый предмет небольшого сечения. Скажем, в диаметре где-то около двух-трех миллиметров. Отсюда можно предположить и материал. Сталь. Это наверняка был не алюминий, не медь, не железо, не чугун... — исчерпав свои познания в металлах, эксперт замолчал.
— А длина? — спросил Пафнутьев.
— В тело предмет проник сантиметров на двадцать, может быть, на двадцать пять. Но что касается двадцати сантиметров, то это совершенно точно. А вот уже про двадцать пять ручаться не могу, потому что...
— Значит, стреляли в мертвого? — Пафнутьев и сам не заметил, как перебил эксперта.
— У меня тоже такое впечатление.
— Но здоровый, сильный мужчина в расцвете физических, духовных, сексуальных сил... Как он мог позволить совершить такое над собой?
— Сие есть тайна великая, — смиренно ответил эксперт.
— Значит, стреляли в мертвого... — повторил Пафнутьев, пытаясь осознать открывшиеся перед ним события. — Скажите, а разве человек, который стрелял с близкого расстояния, мог не заметить крови на груди?
— Ее могло не быть. Ну, выступила капелька, ну, выступила вторая... Если на нем был пестрый свитер, махровый халат, одеяло с пододеяльником... Вполне могло случиться так, что стрелявший и не заметил, что перед ним полноценный труп. Особенно если этот выстрел прозвучал вскорости после убийства. Мне все время хочется задать вам один вопрос...
— Слушаю внимательно.
— Не допускаете ли вы, что этот гражданин, который лежит перед вами в данный момент... Не допускаете ли вы, что он во время убийства был пьян?
— Он наверняка был пьян.
— Именно это я и хотел сказать, но не решался, поскольку такого вопроса передо мной не стояло, а навязывать свое видение происходящего... Я бы не хотел произвести впечатление человека, который лезет не в свое дело, простите за грубость выражения.
— Я вам чрезвычайно благодарен за это уточнение. И подтверждаю — он действительно был пьян.
— Но не слишком, — глаза эксперта за зеленоватыми стеклами неподвижно уставились на Пафнутьева.
— В каком смысле?
— Видите ли... Он, конечно, выпил в тот вечер... Но количество алкоголя, распределенное на столь большое тело, не должно было произвести на него сильное потрясение. Настолько сильное, что он не почувствовал, как в него втыкают стальную спицу.
— Вы сказали спицу?
— Я так сказал? — удивился эксперт. — Ну, что ж, — рассудительно продолжал он, — если я так сказал, значит, так можно сказать.
— А что это еще может быть?
— Понятия не имею. Вязальная, велосипедная... Остро заточенная спица... Она войдет в тело очень легко, почти без усилий.
— И смерть наступает сразу? — уточнил Пафнутьев.
— Без промедления. Но я, с вашего позволения, вернусь к разговору о состоянии этого человека перед смертью... Смею заметить, что вы несколько поспешно осмотрели эту маленькую ранку.
— Я чего-то не увидел?
— Да, с вашего позволения. Прошу обратить внимание. — Пафнутьев вынужден был подойти к самому трупу и склониться над ним, чтобы рассмотреть нечто совершенно маленькое. — Видите?
— Да, ранка.
— Я не о ней. Рядом с ранкой еще один, почти незаметный укол.
— Да, что-то такое просматривается.
— Человек, совершивший убийство, был неопытен в этом деле. Поначалу он хотел уколоть чуть ниже... И в таком случае промахнулся бы, в сердце бы не попал.
— И он исправил свою ошибку?
— Я не об этом, — с чрезвычайной терпимостью произнес эксперт. — Я о другом. Если человека хотят уколоть в одно место, но не доводят преступный замысел до конца и, чтобы исправить оплошность, колют в другое место, более удачное для осуществления задуманного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Неужели совок с лопатой может столько стоить? — ужаснулся Пафнутьев.
— Шведское исполнение: кованый металл, винтовой узор, квадратное сечение, отделка из дуба, подставка с фигурными крючками, тоже коваными... — Степан смотрел на Пафнутьева даже как-то жалостливо, как на человека, которому приходится объяснять такие простые вещи. — Опять же надо учесть — это предмет роскоши. Я бы мог выковать такой набор, и он обошелся бы Объячеву в десять раз дешевле... Но есть некие неуловимые признаки хорошей фирмы. И платят за эти вот неуловимые признаки. А не за изделие и не за класс самой работы.
Степан как-то сразу резко переменился — уже не гневался на Объячева, сделался спокойным, усталым. Поставив локти на колени, скрестил тяжелые, натруженные ладони, он, казалось, просто ждал, пока Пафнутьев уйдет и оставит их с Васылем вдвоем.
«А как пылал, как горел всего две минуты назад!» — изумился Пафнутьев.
* * *
Самое большое удивление, самая ошарашивающая неожиданность подстерегала Пафнутьева все-таки не в этом доме, где, казалось, все было пропитано какими-то тайнами, недомолвками, загадочными превращениями и перепадами в настроении людей. Оставив Худолея и Андрея в объячевском особняке и наказав никого не выпускать, Пафнутьев выехал в город. И вот там-то, в морге, где знакомый патологоанатом должен был сделать вскрытие Объячева, Пафнутьева и поджидало сообщение, которое перевернуло все его соображения вместе с подозрениями, прикидками и скромными озарениями.
Вначале, добравшись до своего кабинета, он позвонил Шаланде.
— А! — обрадовался тот. — Задержал злодея?
— Какого? — невинно удивился Пафнутьев.
— Ну как же! Убийцу схватил?
— Знаешь, Шаланда, у меня такое впечатление, что этот убийца вовсе и не злодей.
— Кто же он? Жертва?
— Очень даже может быть.
— Да? — замедленно спросил Шаланда, но, не поняв, что хочет сказать Пафнутьев, на что намекает, тут же слегка обиделся. — Ты уж там без меня разбирайся, кто злодей, а кто невинная жертва. Мне этого не понять по темноте и невежеству, но когда что-то касается дела... Ты слышишь меня?
— Я слушаю очень внимательно.
— Так вот, когда касается дела, тут я на коне. Могу и слово сказать дельное, и вообще... Как ты думаешь, кто такой Объячев?
— Это который с дырявой головой?
— Он самый. Так кто же он?
— Магнат.
— Ни фига, Паша! Он не магнат. Мои ребята навели справки. За последний год он здорово обнищал. Но скрывал это, как дурную болезнь.
— Даже так... — пробормотал Пафнутьев.
— Из пяти заправочных станций у него осталось две, молочный завод отобрали крутые ребята за долги.
— А железобетонный?
— Пока за ним. И мебельная фабрика тоже.
— Знаешь, Шаланда, это мне напоминает одну американскую историю... Миллионер за один день просадил на бирже двадцать миллионов долларов. У него осталось пятьдесят миллионов. Он бросился с крыши небоскреба, оставив записку: «Я не представляю, как дальше жить».
— А кому достались пятьдесят миллионов? — серьезно спросил Шаланда.
— Какие пятьдесят миллионов? — Пафнутьев был не менее серьезен.
— Ну, о которых ты только что рассказывал, — Шаланда начал раздражаться.
— Я?!
— Значит, так, — Шаланда понял, что над ним издеваются, и перешел на сухой тон. — Убийца в доме, это совершенно ясно. Согласен?
— Могли стрелять в окно, — заметил Пафнутьев. — Объячев любил спать при открытом окне. Когда его нашли, окно было распахнуто настежь. Стрелять могли откуда угодно, вокруг полно недостроенных домов.
— Так ведь это... Твой Худолей говорил даже о позе, в которой якобы находился убийца в момент выстрела.
— Худолей говорил о горизонтальном полете пули. Но это имеет значение только в том случае, если бы Объячев действительно лежал головой на подушке.
— А как ему еще лежать?
— Он мог находиться в полулежачем положении, мог сидеть, опершись о спинку кровати.
— Ты так думаешь? — растерянно спросил Шаланда.
— А что касается утерянных им заправочных станций... Он мог их продать, а деньги вложить в дом.
— Тоже верно. Как бы там ни было, Паша, но дом надо перевернуть вверх ногами. Надо искать оружие.
— Нашли, — негромко сказал Пафнутьев.
— Кто нашел? — воскликнул Шаланда.
— Худолей.
— Но ты ведь сам только что говорил, что стреляли с соседнего участка! — возмутился Шаланда.
— Я этого не утверждал, — Пафнутьев оставался невозмутимым. — Просто предположил — не стреляли ли в окно? А что касается пистолета, глушителя... Да, Худолей все это обнаружил и приобщил к делу. Но твои ребята тоже неплохо сработали.
— Да? — польщенно протянул Шаланда. — Они у меня такие!
— Как сели возле дверей, так и не поднялись. Никого из дома не выпустили. Даже мне с трудом удалось пробиться и выскочить в город.
— Так, — крякнул, как от удара, Шаланда. — Хорошо, Паша. Все это очень хорошо. Ты разговаривал с патологоанатомом?
— Нет еще... А что?
— Поговори с ним, Паша. У вас должен получиться разговор. Надеюсь, он будет содержательным.
— Кстати... Что с гадалкой? Она в самом деле предсказала Объячеву смерть в собственной постели?
— Работаем, Паша, работаем. Будут результаты — доложу, — и Шаланда положил трубку.
Патологоанатом встретил Пафнутьева потрясающим своим взглядом — сквозь толстые и, кажется, зеленоватые стекла очков на мир смотрели не то человеческие глаза, не то просто за стеклами шла какая-то своя, таинственная жизнь.
— Здравствуйте! — сказал Пафнутьев громко и радостно, чтобы хоть голосом попытаться нарушить стылую какую-то, холодящую тишину морга.
— Рад вас видеть в добром здравии, — эксперт поморщился, что, очевидно, означало радостную улыбку.
— Говорят, у вас новости?
— А у нас всегда найдется, чем порадовать хорошего человека.
— Сегодня утром доставили труп Объячева...
— Пообщались мы с вашим Объячевым, познакомились.
— Как я понимаю, смерть наступила от выстрела в голову?
— Не сказал бы, не сказал бы, — пропел эксперт.
— От чего же?! — невольно воскликнул Пафнутьев.
— Сие есть тайна великая, — эксперт скорчил безутешную гримасу. — Великая и непознаваемая.
— Простите... Может, мы говорим о разных людях?
— Здесь не говорят о людях... Здесь говорят о том, что от них осталось. Да, конечно, я вынужден с вами согласиться — в голове трупа зияет большая сквозная дыра. Все в наличии — входное отверстие, выходное отверстие... Жить с такой раной невозможно. И если вы вздумаете убеждать меня, что это не так...
— Ни в коем случае! — поспешно вставил Пафнутьев.
— И правильно, — кивнул эксперт. — Не надо меня в этом убеждать. К сожалению, я не был знаком с этим человеком при жизни, но люди, которые его знали, говорят о нем разное... Кто он был на самом деле... Сие есть тайна великая.
— Да, скорее всего, — поддержал Пафнутьев разговор, маясь от неопределенности. — Вы сказали, что он умер не от выстрела в голову?
Эксперт помолчал, скорбно рассматривая сидящего перед ним Пафнутьева, потом принялся что-то изучать на своих ладонях, красных от постоянного мытья, потом оборотил свое лицо к окну, и оно осветилось — слепящее солнце било прямо ему в глаза.
— В самое сердце поразил его убийца.
— В сердце?! — присел от неожиданности Пафнутьев.
— Пойдемте, — эксперт поднялся и быстрыми, частыми шагами направился к выкрашенной белой масляной краской двери.
Не любил Пафнутьев бывать в моргах, не любил и всячески избегал этих гнетущих посещений, увиливал, но иногда, как в этом случае, ему попросту некуда было деваться. И он покорно, склонив голову, поплелся вслед за экспертом. А тот едва вошел в морг, включил яркий свет — и Пафнутьев сразу увидел на возвышении накрытое чем-то грязноватым тело Объячева. Подойдя к трупу, эксперт резким движением отдернул простыню и обернулся к поотставшему Пафнутьеву.
— Смотрите, — он ткнул пальцем в едва заметную красноватую точку чуть пониже левого соска. — Вот сюда, точно в сердце вошла игла.
— Игла?
— Назовите ее шилом, как угодно назовите... Но если вы позволите мне немного...
— Позволяю.
— Дело в том, что это, конечно, не игла и не шило. Это был длинный острый предмет небольшого сечения. Скажем, в диаметре где-то около двух-трех миллиметров. Отсюда можно предположить и материал. Сталь. Это наверняка был не алюминий, не медь, не железо, не чугун... — исчерпав свои познания в металлах, эксперт замолчал.
— А длина? — спросил Пафнутьев.
— В тело предмет проник сантиметров на двадцать, может быть, на двадцать пять. Но что касается двадцати сантиметров, то это совершенно точно. А вот уже про двадцать пять ручаться не могу, потому что...
— Значит, стреляли в мертвого? — Пафнутьев и сам не заметил, как перебил эксперта.
— У меня тоже такое впечатление.
— Но здоровый, сильный мужчина в расцвете физических, духовных, сексуальных сил... Как он мог позволить совершить такое над собой?
— Сие есть тайна великая, — смиренно ответил эксперт.
— Значит, стреляли в мертвого... — повторил Пафнутьев, пытаясь осознать открывшиеся перед ним события. — Скажите, а разве человек, который стрелял с близкого расстояния, мог не заметить крови на груди?
— Ее могло не быть. Ну, выступила капелька, ну, выступила вторая... Если на нем был пестрый свитер, махровый халат, одеяло с пододеяльником... Вполне могло случиться так, что стрелявший и не заметил, что перед ним полноценный труп. Особенно если этот выстрел прозвучал вскорости после убийства. Мне все время хочется задать вам один вопрос...
— Слушаю внимательно.
— Не допускаете ли вы, что этот гражданин, который лежит перед вами в данный момент... Не допускаете ли вы, что он во время убийства был пьян?
— Он наверняка был пьян.
— Именно это я и хотел сказать, но не решался, поскольку такого вопроса передо мной не стояло, а навязывать свое видение происходящего... Я бы не хотел произвести впечатление человека, который лезет не в свое дело, простите за грубость выражения.
— Я вам чрезвычайно благодарен за это уточнение. И подтверждаю — он действительно был пьян.
— Но не слишком, — глаза эксперта за зеленоватыми стеклами неподвижно уставились на Пафнутьева.
— В каком смысле?
— Видите ли... Он, конечно, выпил в тот вечер... Но количество алкоголя, распределенное на столь большое тело, не должно было произвести на него сильное потрясение. Настолько сильное, что он не почувствовал, как в него втыкают стальную спицу.
— Вы сказали спицу?
— Я так сказал? — удивился эксперт. — Ну, что ж, — рассудительно продолжал он, — если я так сказал, значит, так можно сказать.
— А что это еще может быть?
— Понятия не имею. Вязальная, велосипедная... Остро заточенная спица... Она войдет в тело очень легко, почти без усилий.
— И смерть наступает сразу? — уточнил Пафнутьев.
— Без промедления. Но я, с вашего позволения, вернусь к разговору о состоянии этого человека перед смертью... Смею заметить, что вы несколько поспешно осмотрели эту маленькую ранку.
— Я чего-то не увидел?
— Да, с вашего позволения. Прошу обратить внимание. — Пафнутьев вынужден был подойти к самому трупу и склониться над ним, чтобы рассмотреть нечто совершенно маленькое. — Видите?
— Да, ранка.
— Я не о ней. Рядом с ранкой еще один, почти незаметный укол.
— Да, что-то такое просматривается.
— Человек, совершивший убийство, был неопытен в этом деле. Поначалу он хотел уколоть чуть ниже... И в таком случае промахнулся бы, в сердце бы не попал.
— И он исправил свою ошибку?
— Я не об этом, — с чрезвычайной терпимостью произнес эксперт. — Я о другом. Если человека хотят уколоть в одно место, но не доводят преступный замысел до конца и, чтобы исправить оплошность, колют в другое место, более удачное для осуществления задуманного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39