Но такова уж сила привычки: надеяться только на себя.
Кроме того, подобное занятие — прекрасная возможность успокоиться после того, как тебе ткнули в лицо ружьем.
Дело это привлекало меня еще со времен моего прибытия на британские Виргинские острова. Я высадился там, имея на дне чемодана одежду, в которой присутствовал на похоронах дяди Джеймса, и отправился в Роуд-Таун к своему троюродному (или более отдаленных кровей) кузену, владевшему судами, сдаваемыми им внаем по чартеру. Хенри обрадовался мне. Это был рослый парень с таким заспанным видом, что трудно было определить, проснулся он уже или нет. Благодаря моему росту Хенри счел, что мне больше пятнадцати. Ему требовался капитан на судно, которое наняла по чартеру группа дилетантов из Де-Мойна, штат Айова. Я продемонстрировал Хенри, что знаю, как дать задний ход с места стоянки, и он предоставил мне работу. Клиентам чартеров требуется солнце, море и удовольствия, по-видимому, в произвольных сочетаниях. Разработка этих сочетаний требует дотошного планирования. Последнее доставляло мне большое удовольствие. Шкиперы, считающие, что добьются прекрасных результатов, пустив дело на самотек, доставляют своих клиентов домой усталыми, обгоревшими на солнце и перенесшими морскую болезнь. Я же высаживал их на берег здоровыми, бодрыми и даже без похмельных синдромов.
За месяц я получил ускоренное незаконченное образование в отношении клиентов чартеров, Вест-Индии и больших яхт. У меня был опыт в состязаниях, привитый годами гребных гонок в Пул-Харбор. И я умел наяривать буги-вуги на фортепьяно.
Спустя полгода я преуспел в яхтенной гонке «Антигуа Уик», выиграв ее. К тому времени я едва помнил Ирландию и убежденно считал себя героем.
На деньги, оставленные отцом, я приобрел тридцатифутовый кеч «Фрея», доставленный с Азорских островов двумя датчанами. Судно продавалось дешево, так как местами прогнило. Я затащил его на слип, выпросил либо позаимствовал детали крепления, краску и лесоматериал. Люди сочувствовали долговязому ребенку с облупившимся носом и выпирающими из туфель большими пальцами ног. Четыре месяца спустя «Фрея» вновь была на плаву и днем я совершал на ней путешествия вокруг островов, а по ночам — спал в ее рулевой рубке.
За неделю до моего семнадцатилетия в голубых водах близ Роуд-Тауна бросил якорь круизный теплоход, подобный большому белому многоквартирному дому. Я одолжил канистру дизельного топлива и выехал посмотреть, не найдется ли для меня какого дела. Я причалил к громадному белому борту лайнера. Высоко над его поручнями нависал фриз из голов, чернеющих на фоне бриллиантово-голубого неба Карибского бассейна. Помощник капитана, с которым я познакомился еще раньше, сказал, что для выплаты обычного магарыча пошлет мне нескольких понтеров для того, что он называл опытом Длинного Джона Силвера.
И вот я сидел, попивал кока-колу и заматывал линь, превосходно чувствуя себя на собственной яхте в потоках солнечного света, струившегося на синее море. Как вдруг услышал женский голос:
— Можно подняться на борт?
Девушка была высокой, с черными волосами, постриженными в стиле «Принц Храбрый», с ровным загаром кожи. Ее серовато-голубые глаза сверкали белоснежными белками. Коротенькая юбка открывала длинные стройные ноги. Девушку звали Мэри Эллен Соумз. Она посмотрела на меня, потом — на «Фрею». И спросила:
— Это в самом деле ваша яхта?
Я кивнул, не решаясь заговорить.
— Здорово! — воскликнула Мэри Эллен. — Она великолепна!
По трапу круизного лайнера спускались, тяжело дыша, две упитанные дамы в ситцевых платьях, сопровождаемые почтительными мужьями в белых шапочках. Мэри Эллен бросила на них взгляд, в котором я немедленно распознал отчаяние и ненависть.
— Отходим, — сказал я.
Я отпустил тросы и оттолкнулся от борта лайнера. Я проворонивал две сотни таких необходимых мне долларов, да и помощник капитана, должно быть, разъярится из-за своего магарыча. Но мне уже было все равно. Я влюбился.
За полгода до нашей встречи Мэри Эллен окончила университет. Круизную путевку она выиграла в лотерее. Ей нравились устрицы, крабы и прочие дары моря, она предпочитала белое вино пиву и Арта Татума «Роллинг Стоунз». Никогда прежде ей не доводилось плавать на маленькой яхте.
Мы стартовали. И я привез ее на остров Верджин-Горда, которого в те времена еще почти не коснулась рука человека. Через пролив Фрэнсиса Дрейка мы следовали за китами. На вторую ночь Мэри Эллен сказала, что не собирается возвращаться на круизное судно. На третью — повторила это снова с полной убежденностью. На четвертое утро я опустошил свои счет в банке Роуд-Тауна, а Мэри Эллен написала письмо родителям и мы отправились в плавание вдоль островов на юг.
Год спустя мы очутились на Арубе, став на якорь недалеко от побережья, покрытого телами служащих сомнительных прибрежных банков. Вдали виднелись и сами банки — лес белых бетонных коробок, кишащий отпетыми преступниками. Мэри Эллен загорала, положив голову на мое колено. Ее бриллиантово-голубые глаза сияли на фоне кофейно-загорелой кожи лица.
— Я собираюсь стать матерью, — сказала она.
Мы выпили по этому случаю. Наша любовь была исполнена такой пронзительной нежности, какой ни одному из нас не доводилось испытывать прежде. Затем мы отправились через черное фосфоресцирующее море в Венесуэлу, чтобы остепениться. И обвенчались в душной мрачной церкви в предместье Каракаса. Мне только что стукнуло восемнадцать, а Мэри Эллен уже исполнился двадцать один год. Хозяйка, у которой мы сняли комнату, организовала нам вечер под шепчущимися пальмами, с ромом и широкими белозубыми улыбками приглашенных. Перспективы были самые радужные.
Спустя полтора часа я отложил карты, встал, чтобы поразмять ноги, и побрел наверх в квартиру.
В комнате Фрэнки около кровати лежали две книги: «Митридат» Расина и «Европейские баллады» Энтуистли — из университетского списка для чтения. В одну из книг было засунуто письмо от декана колледжа Фрэнки. Три ситцевых платья в цветочек — ее каникулярные наряды — висели на вешалке, прикрепленной к рейке для фотографий. На одной из карточек улыбалась возле клумбы люпина в своем коттедже в Суффолке Мэри Эллен.
Поворачиваясь, чтобы выйти из комнаты, я задел ногой корзину для бумаги. В ней блеснуло стекло. Я всмотрелся: стекло оказалось от рамки с фотографией, на которой был изображен я.
В ресторане никого не было. Когда я вышел на набережную, все еще накрапывал дождь, мелкий моросящий дождик Атлантики. Продавцы устриц сидели на тротуаре и, покуривая «жиганы», вскрывали раковины.
Я вернулся в ресторан и включил кофеварку. Шеф-повар вернулся с рыбного рынка. Вошел булочник с хлебом. Из кухни доносилось звяканье фарфоровой посуды. Очередной день набирал обороты, раскручивая свои колесики.
В небе над пилонами солнце пробилось сквозь тучи и лучи его окрасили воды гавани в молочно-зеленый цвет. Я сыпанул кофе на фильтр кофеварки и подогрел молоко. Появился Жерард. Колесики пришли в движение, работа закипела.
Зазвонил телефон.
— Господин Сэвидж? — услышал я в трубке мужской голос. — Рад, что представился случай пообщаться с вами.
Человек говорил по-английски с легким американским акцентом.
— Моя фамилия Креспи.
Все затихло вокруг.
— Чем могу служить, господин Креспи?
— Я разговаривал со своим другом — господином Фьюлла. Он сказал, что у вас затруднения с яхтой, которую вы построили господину Леду.
— Сказал? В самом деле?
— Нам нужно встретиться.
— Где?
— Я нахожусь в Ла-Рошели со своей яхтой, прибыл для участия в гонке. В порту «Минимес» у меня есть офис: агентство «Джотто».
— Я был там.
— Да, мне сказали. В два тридцать вас устроит?
— Устроит.
Это мог быть и не Креспи, и я позвонил в офис Фьюлла.
— Господин Фьюлла? — бархатным голосом переспросила секретарь. — Конечно.
— У меня тут люди, — сказал Фьюлла. — Впрочем, говорите.
Я слышал в трубке неразборчивые голоса его визитеров. Офисы Ла-Рошели — места деловые, где поддерживаются внешние приличия. Офис Фьюлла, вероятно, был душным, подернутым табачным дымом заведением, пропитанным горьким кофе, где почтенные джентльмены отменно вежливы друг с другом, замышляя свои планы.
— Итак, — сказал Фьюлла. — Все готово?
— Ян и Бьянка Дафи пригонят яхту из Ле-Сабль-де-Олонн. Сегодня утром.
— Отлично. Отлично! А кто еще участвует в гонке?
У меня был список заявок на участие. Я быстро ввел его в курс дела. Гонка не относилась к разряду серьезных. Там был класс «макси», пара шестидесятифутовых судов типа «Плаж де Ор», масса второразрядных яхт водоизмещением в одну тонну и лодок промышленного производства.
— А!
Наступила пауза. Фьюлла хотел что-то сказать.
— А вы сможете обойти «макси»?
— Это не так уж сложно. Они в большинстве своем стары и медлительны. Никто не станет рисковать своими шикарными быстроходными океанскими судами в неразберихе восточной бухты Бискайского залива.
— Включая Креспи.
— Мы сделаем все, что в наших силах.
— "Уайт Уинг" — совсем не то, что ваш легковесный прибрежный «макси», но он, вероятно, прекрасно чувствовал бы себя в кругосветной гонке, и судно это быстроходное.
— Вы англичанин? — спросил Фьюлла. — Вы так скромны.
— Ирландец.
— Простите.
— Расскажите мне о Креспи.
Фьюлла, казалось, колебался. Затем спросил:
— Зачем?
Я не хотел говорить о Тибо и потому сказал:
— Предпочитаю знать соперника.
— Я был знаком с ним некоторое время. Он до крайности неразборчив в средствах.
Спокойствие и некоторая удовлетворенность его ушли. Голос Фьюлла зазвучал резко. Я представляю себе, как могут ожесточаться его глаза, пылая под седой гривой волос.
— И разумеется, он многим попортил кровь, как здесь, в Ла-Рошели, так и у себя дома.
Душевное равновесие вновь вернулось к Фьюлла.
— Креспи добивается более дешевой страховки, чем его конкуренты. Мне ужасно хочется победить его. Желаю успеха!
Яхты, выигрывающие гонки, были для Фьюлла рекламными щитами, а капитаны — теми, кто всего лишь отчитывался за исполнение.
— Сделаю все, что смогу, — заверил я.
Мы выигрываем гонку. «Плаж де Ор» приобретает славу. Тибо Леду получает кредиты. А Мик Сэвидж — чек.
Чеки — вот что требовалось именно теперь. Чеки и сведения о Креспи.
Я позвонил Яну и спросил, кого он знает в городе. Ян посоветовал обратиться к Иву Маршанду, журналисту из «Квест Франс». Я набрал его номер. Трубку поднял мужчина с высоким деловым голосом.
— Ян? — переспросил он. — Да, конечно, я знаком с ним. И знаю, кто вы. Рад говорить с вами. Чем могу быть полезен?
— Что вам известно о господине Креспи?
— Он неожиданно появился здесь год назад. С дальнего юга. Осваивает земельные участки. Начал с нескольких мест к западу от Роны. Двадцать лет назад там были песчаные дюны, комары, устричные отмели да один-два туриста. Ну и солнце, вы знаете. Солнце, пышущее жаром доменной печи. И море. Лазурный берег установил такие высокие цены, что молодым семьям с детьми в августе месяце некуда податься. И он стал там строить, как в Порт-Гримауд, но не изысканные заведения, а огромные многоквартирные комплексы. Вы в последнее время видели Сет? Господи! Спаси и помилуй этот город! Я-то помню, каким он был прежде.
Так что теперь там куча денег: личных, государственных и общеевропейских. И большое взаимодействие. «Уайт Уинг», эта яхта Креспи, стала спонсорским судном от нескольких тамошних городов. У них есть и верфь, где они строят такие яхты. Все на деньги налогоплательщиков.
— И Креспи стоит в центре всего этого?
Голос Маршанда приобрел ироничный оттенок:
— Люди типа Креспи захватывают центр и получают преимущество, снимая сливки слева и справа, отовсюду.
— Ради чего он прибыл в Ла-Рошель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Кроме того, подобное занятие — прекрасная возможность успокоиться после того, как тебе ткнули в лицо ружьем.
Дело это привлекало меня еще со времен моего прибытия на британские Виргинские острова. Я высадился там, имея на дне чемодана одежду, в которой присутствовал на похоронах дяди Джеймса, и отправился в Роуд-Таун к своему троюродному (или более отдаленных кровей) кузену, владевшему судами, сдаваемыми им внаем по чартеру. Хенри обрадовался мне. Это был рослый парень с таким заспанным видом, что трудно было определить, проснулся он уже или нет. Благодаря моему росту Хенри счел, что мне больше пятнадцати. Ему требовался капитан на судно, которое наняла по чартеру группа дилетантов из Де-Мойна, штат Айова. Я продемонстрировал Хенри, что знаю, как дать задний ход с места стоянки, и он предоставил мне работу. Клиентам чартеров требуется солнце, море и удовольствия, по-видимому, в произвольных сочетаниях. Разработка этих сочетаний требует дотошного планирования. Последнее доставляло мне большое удовольствие. Шкиперы, считающие, что добьются прекрасных результатов, пустив дело на самотек, доставляют своих клиентов домой усталыми, обгоревшими на солнце и перенесшими морскую болезнь. Я же высаживал их на берег здоровыми, бодрыми и даже без похмельных синдромов.
За месяц я получил ускоренное незаконченное образование в отношении клиентов чартеров, Вест-Индии и больших яхт. У меня был опыт в состязаниях, привитый годами гребных гонок в Пул-Харбор. И я умел наяривать буги-вуги на фортепьяно.
Спустя полгода я преуспел в яхтенной гонке «Антигуа Уик», выиграв ее. К тому времени я едва помнил Ирландию и убежденно считал себя героем.
На деньги, оставленные отцом, я приобрел тридцатифутовый кеч «Фрея», доставленный с Азорских островов двумя датчанами. Судно продавалось дешево, так как местами прогнило. Я затащил его на слип, выпросил либо позаимствовал детали крепления, краску и лесоматериал. Люди сочувствовали долговязому ребенку с облупившимся носом и выпирающими из туфель большими пальцами ног. Четыре месяца спустя «Фрея» вновь была на плаву и днем я совершал на ней путешествия вокруг островов, а по ночам — спал в ее рулевой рубке.
За неделю до моего семнадцатилетия в голубых водах близ Роуд-Тауна бросил якорь круизный теплоход, подобный большому белому многоквартирному дому. Я одолжил канистру дизельного топлива и выехал посмотреть, не найдется ли для меня какого дела. Я причалил к громадному белому борту лайнера. Высоко над его поручнями нависал фриз из голов, чернеющих на фоне бриллиантово-голубого неба Карибского бассейна. Помощник капитана, с которым я познакомился еще раньше, сказал, что для выплаты обычного магарыча пошлет мне нескольких понтеров для того, что он называл опытом Длинного Джона Силвера.
И вот я сидел, попивал кока-колу и заматывал линь, превосходно чувствуя себя на собственной яхте в потоках солнечного света, струившегося на синее море. Как вдруг услышал женский голос:
— Можно подняться на борт?
Девушка была высокой, с черными волосами, постриженными в стиле «Принц Храбрый», с ровным загаром кожи. Ее серовато-голубые глаза сверкали белоснежными белками. Коротенькая юбка открывала длинные стройные ноги. Девушку звали Мэри Эллен Соумз. Она посмотрела на меня, потом — на «Фрею». И спросила:
— Это в самом деле ваша яхта?
Я кивнул, не решаясь заговорить.
— Здорово! — воскликнула Мэри Эллен. — Она великолепна!
По трапу круизного лайнера спускались, тяжело дыша, две упитанные дамы в ситцевых платьях, сопровождаемые почтительными мужьями в белых шапочках. Мэри Эллен бросила на них взгляд, в котором я немедленно распознал отчаяние и ненависть.
— Отходим, — сказал я.
Я отпустил тросы и оттолкнулся от борта лайнера. Я проворонивал две сотни таких необходимых мне долларов, да и помощник капитана, должно быть, разъярится из-за своего магарыча. Но мне уже было все равно. Я влюбился.
За полгода до нашей встречи Мэри Эллен окончила университет. Круизную путевку она выиграла в лотерее. Ей нравились устрицы, крабы и прочие дары моря, она предпочитала белое вино пиву и Арта Татума «Роллинг Стоунз». Никогда прежде ей не доводилось плавать на маленькой яхте.
Мы стартовали. И я привез ее на остров Верджин-Горда, которого в те времена еще почти не коснулась рука человека. Через пролив Фрэнсиса Дрейка мы следовали за китами. На вторую ночь Мэри Эллен сказала, что не собирается возвращаться на круизное судно. На третью — повторила это снова с полной убежденностью. На четвертое утро я опустошил свои счет в банке Роуд-Тауна, а Мэри Эллен написала письмо родителям и мы отправились в плавание вдоль островов на юг.
Год спустя мы очутились на Арубе, став на якорь недалеко от побережья, покрытого телами служащих сомнительных прибрежных банков. Вдали виднелись и сами банки — лес белых бетонных коробок, кишащий отпетыми преступниками. Мэри Эллен загорала, положив голову на мое колено. Ее бриллиантово-голубые глаза сияли на фоне кофейно-загорелой кожи лица.
— Я собираюсь стать матерью, — сказала она.
Мы выпили по этому случаю. Наша любовь была исполнена такой пронзительной нежности, какой ни одному из нас не доводилось испытывать прежде. Затем мы отправились через черное фосфоресцирующее море в Венесуэлу, чтобы остепениться. И обвенчались в душной мрачной церкви в предместье Каракаса. Мне только что стукнуло восемнадцать, а Мэри Эллен уже исполнился двадцать один год. Хозяйка, у которой мы сняли комнату, организовала нам вечер под шепчущимися пальмами, с ромом и широкими белозубыми улыбками приглашенных. Перспективы были самые радужные.
Спустя полтора часа я отложил карты, встал, чтобы поразмять ноги, и побрел наверх в квартиру.
В комнате Фрэнки около кровати лежали две книги: «Митридат» Расина и «Европейские баллады» Энтуистли — из университетского списка для чтения. В одну из книг было засунуто письмо от декана колледжа Фрэнки. Три ситцевых платья в цветочек — ее каникулярные наряды — висели на вешалке, прикрепленной к рейке для фотографий. На одной из карточек улыбалась возле клумбы люпина в своем коттедже в Суффолке Мэри Эллен.
Поворачиваясь, чтобы выйти из комнаты, я задел ногой корзину для бумаги. В ней блеснуло стекло. Я всмотрелся: стекло оказалось от рамки с фотографией, на которой был изображен я.
В ресторане никого не было. Когда я вышел на набережную, все еще накрапывал дождь, мелкий моросящий дождик Атлантики. Продавцы устриц сидели на тротуаре и, покуривая «жиганы», вскрывали раковины.
Я вернулся в ресторан и включил кофеварку. Шеф-повар вернулся с рыбного рынка. Вошел булочник с хлебом. Из кухни доносилось звяканье фарфоровой посуды. Очередной день набирал обороты, раскручивая свои колесики.
В небе над пилонами солнце пробилось сквозь тучи и лучи его окрасили воды гавани в молочно-зеленый цвет. Я сыпанул кофе на фильтр кофеварки и подогрел молоко. Появился Жерард. Колесики пришли в движение, работа закипела.
Зазвонил телефон.
— Господин Сэвидж? — услышал я в трубке мужской голос. — Рад, что представился случай пообщаться с вами.
Человек говорил по-английски с легким американским акцентом.
— Моя фамилия Креспи.
Все затихло вокруг.
— Чем могу служить, господин Креспи?
— Я разговаривал со своим другом — господином Фьюлла. Он сказал, что у вас затруднения с яхтой, которую вы построили господину Леду.
— Сказал? В самом деле?
— Нам нужно встретиться.
— Где?
— Я нахожусь в Ла-Рошели со своей яхтой, прибыл для участия в гонке. В порту «Минимес» у меня есть офис: агентство «Джотто».
— Я был там.
— Да, мне сказали. В два тридцать вас устроит?
— Устроит.
Это мог быть и не Креспи, и я позвонил в офис Фьюлла.
— Господин Фьюлла? — бархатным голосом переспросила секретарь. — Конечно.
— У меня тут люди, — сказал Фьюлла. — Впрочем, говорите.
Я слышал в трубке неразборчивые голоса его визитеров. Офисы Ла-Рошели — места деловые, где поддерживаются внешние приличия. Офис Фьюлла, вероятно, был душным, подернутым табачным дымом заведением, пропитанным горьким кофе, где почтенные джентльмены отменно вежливы друг с другом, замышляя свои планы.
— Итак, — сказал Фьюлла. — Все готово?
— Ян и Бьянка Дафи пригонят яхту из Ле-Сабль-де-Олонн. Сегодня утром.
— Отлично. Отлично! А кто еще участвует в гонке?
У меня был список заявок на участие. Я быстро ввел его в курс дела. Гонка не относилась к разряду серьезных. Там был класс «макси», пара шестидесятифутовых судов типа «Плаж де Ор», масса второразрядных яхт водоизмещением в одну тонну и лодок промышленного производства.
— А!
Наступила пауза. Фьюлла хотел что-то сказать.
— А вы сможете обойти «макси»?
— Это не так уж сложно. Они в большинстве своем стары и медлительны. Никто не станет рисковать своими шикарными быстроходными океанскими судами в неразберихе восточной бухты Бискайского залива.
— Включая Креспи.
— Мы сделаем все, что в наших силах.
— "Уайт Уинг" — совсем не то, что ваш легковесный прибрежный «макси», но он, вероятно, прекрасно чувствовал бы себя в кругосветной гонке, и судно это быстроходное.
— Вы англичанин? — спросил Фьюлла. — Вы так скромны.
— Ирландец.
— Простите.
— Расскажите мне о Креспи.
Фьюлла, казалось, колебался. Затем спросил:
— Зачем?
Я не хотел говорить о Тибо и потому сказал:
— Предпочитаю знать соперника.
— Я был знаком с ним некоторое время. Он до крайности неразборчив в средствах.
Спокойствие и некоторая удовлетворенность его ушли. Голос Фьюлла зазвучал резко. Я представляю себе, как могут ожесточаться его глаза, пылая под седой гривой волос.
— И разумеется, он многим попортил кровь, как здесь, в Ла-Рошели, так и у себя дома.
Душевное равновесие вновь вернулось к Фьюлла.
— Креспи добивается более дешевой страховки, чем его конкуренты. Мне ужасно хочется победить его. Желаю успеха!
Яхты, выигрывающие гонки, были для Фьюлла рекламными щитами, а капитаны — теми, кто всего лишь отчитывался за исполнение.
— Сделаю все, что смогу, — заверил я.
Мы выигрываем гонку. «Плаж де Ор» приобретает славу. Тибо Леду получает кредиты. А Мик Сэвидж — чек.
Чеки — вот что требовалось именно теперь. Чеки и сведения о Креспи.
Я позвонил Яну и спросил, кого он знает в городе. Ян посоветовал обратиться к Иву Маршанду, журналисту из «Квест Франс». Я набрал его номер. Трубку поднял мужчина с высоким деловым голосом.
— Ян? — переспросил он. — Да, конечно, я знаком с ним. И знаю, кто вы. Рад говорить с вами. Чем могу быть полезен?
— Что вам известно о господине Креспи?
— Он неожиданно появился здесь год назад. С дальнего юга. Осваивает земельные участки. Начал с нескольких мест к западу от Роны. Двадцать лет назад там были песчаные дюны, комары, устричные отмели да один-два туриста. Ну и солнце, вы знаете. Солнце, пышущее жаром доменной печи. И море. Лазурный берег установил такие высокие цены, что молодым семьям с детьми в августе месяце некуда податься. И он стал там строить, как в Порт-Гримауд, но не изысканные заведения, а огромные многоквартирные комплексы. Вы в последнее время видели Сет? Господи! Спаси и помилуй этот город! Я-то помню, каким он был прежде.
Так что теперь там куча денег: личных, государственных и общеевропейских. И большое взаимодействие. «Уайт Уинг», эта яхта Креспи, стала спонсорским судном от нескольких тамошних городов. У них есть и верфь, где они строят такие яхты. Все на деньги налогоплательщиков.
— И Креспи стоит в центре всего этого?
Голос Маршанда приобрел ироничный оттенок:
— Люди типа Креспи захватывают центр и получают преимущество, снимая сливки слева и справа, отовсюду.
— Ради чего он прибыл в Ла-Рошель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49