Веронику забрала к себе сестра погибшей, у которой было двое своих детей, а денег в семье вечно не хватало. Она обратилась к папе, с тем чтобы он нашел отца Вероники и поговорил с ним об алиментах.
Разыскать Виктора было непросто. Примерно за год до этого несчастного случая КГБ всерьез взялся за художников-диссидентов. Нескольких приятелей и единомышленников Виктора посадили за «тунеядство», а одному бедолаге, который имел глупость устроиться сторожем на стройку и потому не проходил по удобной статье, при обыске подбросили наркотики. Легкий на подъем Виктор не стал дожидаться, пока ревнители госбезопасности доберутся и до него, и исчез из Москвы в неизвестном направлении, не оставив никому нового адреса.
Прошло три месяца, прежде чем до него по длинной цепочке дошло известие о гибели бывшей возлюбленной. Получив его, Виктор ошеломил всех, кто его знал, беспрецедентным поступком. Вместо того чтобы прислать деньги, он нагрянул в столицу лично, отобрал девочку у растерянной тетки и снова канул в неизвестность. Знакомые дружно предрекали, что непоседливому папаше, неизменно отвергавшему такие глупости, как семья и домашний очаг, быстро надоест тетешкаться с ребенком, к тому же с девочкой. Но они оказались не правы. Виктор оставил дочь при себе и лет десять прожил с ней в какой-то медвежьей глуши.
За эти годы обстановка в стране радикально изменилась. Одряхлевший корабль государства-монстра сначала дал серьезную течь, а потом и вовсе открыл кингстоны. В восемьдесят девятом году Виктор вернулся с дочерью в Москву, а еще через полгода они эмигрировали в Америку. До отъезда Виктор с Вероникой несколько раз навестили моих родителей, но я ни с дядей, ни с кузиной, то бишь троюродной сестрой, так и не увиделась, поскольку обитала тогда в дворницкой каморке на Университетском проспекте, работала в двух местах и временем на семейные посиделки не располагала.
На этом, наверное, и оборвались бы наши семейные связи, если бы в девяносто втором году мой старший брат, отчаявшись решить свою жилищную проблему в родном отечестве, не нашел себе работу в Канаде, куда и уехал с женой и дочерью на постоянное место жительства. В девяносто четвертом, после рождения второго ребенка, Игорек вызвал маму с папой к себе. Сначала предполагалось, что родители уезжают временно, пока не подрастут внуки, но потом папа устроился на работу в тамошний университет, мама начала пользоваться бешеным спросом как учитель музыки, и речи о возвращении потихоньку сошли на нет. Чтобы поменьше страдать от ностальгии, родители начали заводить знакомства среди русских эмигрантов, стекавшихся в Канаду непересыхающим ручейком. Когда к ним из Америки приехал погостить Виктор, они до того обрадовались, что мама даже простила ему все прошлые грехи. Последние три года до смерти Виктора мама с папой поддерживали с родственником самые сердечные отношения. Как-то раз дядя привез к ним и Веронику, которая совершенно очаровала мою маму.
«Это самая прелестная девушка и самая благодарная дочь, какую мне довелось встретить, — писала она, сдержанно намекая, что с собственной дочерью ей повезло куда меньше. — Жаль, Виктор не способен оценить ее так, как она того заслуживает. Твой дядя почти не изменился — все такой же неугомонный чудак, переполненный самыми дикими идеями. Я начинаю думать, что твой невыносимый характер — фамильная черта. Во всяком случае, Виктор, посмотрев на твою мазню и наслушавшись рассказов о твоих прошлых похождениях, пришел в восторг и признал в тебе родственную душу. Ох, ну почему я не удосужилась до свадьбы познакомиться с родственниками твоего отца!»
Собственно, этот милый абзац из маминого письма да еще два-три упоминания, проскользнувшие в телефонных разговорах с родителями, были единственными сведениями о Викторе и Веронике, полученными мной за последние десять лет. Неудивительно, что я оказалась совершенно не готова к встрече с кузиной и к напастям, посыпавшимся на меня вскоре после ее приезда.
* * *
— Какие милые картинки! Папе бы понравились… Не успела я опомниться после сомнительного комплимента в адрес своих лучших пастелей, гордо вывешенных на стенах гостиной, как Вероника практически без паузы провела следующий аперкот:
— Он так восхищался тобой, Варя, так мечтал с тобой познакомиться… — И васильковый взор затуманился слезами.
«Варя! — внутренне клокотала я. — Она бы еще Барби меня заклеймила! „Милые картинки“! Уси-пуси, сю-сю-сю! И главное, нет никакой возможности поставить девицу на место. Я ведь не чудовище, чтобы проявлять жестокость по отношению к скорбящей дщери… Да, от прямых выпадов придется отказаться. Попробуем другую тактику».
— Мы были знакомы, Верочка. — Нежное обращение прозвучало на редкость фальшиво, зато мне почти удалось скрыть мстительную радость, охватившую меня при виде кузины, вздрогнувшей от «Верочки», и напряженной улыбки, растянувшей ей губы. — Правда, знакомство прервалось лет тридцать назад, и твой отец, наверное, позабыл о нем.
— Да, он говорил мне, что в молодости недолюбливал детей и старался их избегать, — сказала она и неуверенно добавила:
— Ты не могла бы называть меня Вероникой? Я как-то не привыкла к уменьшительным вариантам… — Нет проблем, — ободрила я ее. — У меня у самой такая же причуда.
Вероника порозовела.
— Извини.
— Пустяки. Есть хочешь? — спросила я, чтобы разрядить обстановку.
— Спасибо, я пообедала в гостинице.
— Тогда чай?
Вероника снова заулыбалась.
— Чай! Звучит, как музыка. Горячий чай на кухне с разговорами до утра! Ну вот, наконец-то у меня ощущение, что я вернулась домой! Мы ведь пойдем на кухню, да? — Она посмотрела на меня умоляющими глазами.
— As you wish1.Только должна предупредить: гордое имя «кухня» мой убогий закуток носит лишь по недоразумению.
За чаем, который мы пили часа три, Вероника ударилась в воспоминания. Ее история, надо признать, меня захватила. Таким количеством внезапных поворотов не отличалась даже моя отнюдь не спокойная жизнь.
Свою мать Вероника помнила смутно и чувства к ней питала противоречивые. Я уже знала, что эта дама отличалась неровным характером и склонностью к экзальтации. Она то осыпала ребенка ласками, то раздражалась по самому ничтожному поводу и отталкивала от себя девочку ничем не оправданной резкостью. Веронику такая непредсказуемость держала в постоянном напряжении, поэтому годы ее раннего детства счастливыми назвать трудно.
Недолгий период жизни с теткой и двоюродными братьями выпал из ее памяти совершенно — видно, сказался шок, вызванный недавней смертью матери. Зато про отца Вероника помнила все до мельчайших подробностей и готова была рассказывать о нем без конца. Веселый выдумщик, бесшабашный, ни на кого не похожий, он казался не избалованной вниманием девочке добрым волшебником, перенесшим ее в сказку. Сказочным был таинственный бескрайний лес, окружавший забытую богом деревню, куда Виктор привез дочь. Сказочной была ветхая избушка, где они поселились. И захватывающие истории, которые день за днем придумывал отец. И чудесные картинки, которыми он их иллюстрировал.
Обитатели деревеньки Паршуткино жили, промышляя зверя и выращивая небогатые урожаи картошки — почти ничего другого тамошняя скудная земля не родила. Осенью и весной деревенька была отрезана от большой земли распутицей, потому хозяйство деревенских было почти натуральным. Они сами пекли хлеб и варили мыло, лепили из воска свечи и, конечно, гнали самогон. Питались дичью, картошкой, ягодами и грибами. Два раза в год наезжали совхозные заготовители пушнины, забирали меха, оставляя взамен муку, сахар, спички, хозяйственную утварь, консервы. Школы в деревне не было. Немногочисленных детей отправляли учиться в школу-интернат за пятьдесят верст.
До приезда Вероники Виктор прожил в Паршуткино около года, и аборигены, поначалу набивавшиеся в его избушку всей деревней — поглазеть на настоящего москвича и художника, успели к нему привыкнуть. Виктор не кичился, ходил, как все, на охоту и за грибами, любил принять самогону под горячую картошечку и попариться в баньке. Словом, обычный человек — две руки, две ноги, одна голова.
Но вскоре после приезда Вероники отношение деревенских к Виктору переменилось, а позже стало весьма смахивать на благоговение. Вышло это вот почему.
В конце лета Веронике исполнялось семь лет, и ее предстояло отвезти в школу-интернат. Но отцу, только что обретшему дочь, эта перспектива не понравилась. Виктор отправился в райцентр и там, ценой никому не ведомых усилий, добился от местного начальства решения о создании в Паршуткине начальной школы и своего назначения на должность учителя.
Учителем он оказался потрясающим. На уроки собирались не только пятеро малышей, которым полагалось ходить в начальную школу по возрасту, но и все остальное население деревни. Мужики и бабы чуть не со слезами заклинали его перенести занятия на вечер, чтобы они успели управиться с делами. Для людей, которые и кино-то видели не чаще двух раз в год, наступил нескончаемый праздник.
Виктор прекрасно знал мифологию и историю. В годы молодости он исколесил весь Союз, пас овец в горах Кавказа и Памира, нанимался рабочим в геологические экспедиции и бродил по тундре, тралил рыбу на Дальнем Востоке и за Полярным кругом, ловил змей в прикаспийских песках, собирал хлопок в Узбекистане, помидоры и виноград — в Молдавии, арбузы — в Астрахани. Об обычаях разных народов, населявших огромную империю, знал не понаслышке. Горы, океан, сопки, пустыню и тундру видел собственными глазами. Полезные ископаемые отличал на ощупь. И ко всему прочему был хорошим рассказчиком и превосходным художником. Удивительно ли, что он стал паршуткинским кумиром? А уж какими глазами смотрела на отца Вероника, можете представить сами.
Прошло три года, и над девочкой снова нависла угроза переезда в интернат. И снова отец не отпустил ее. Он договорился с директором интерната о заочном обучении: Вероника будет заниматься дома, а в конце каждого полугодия приезжать на две недели в школу и писать контрольные работы. Директор согласился, но попросил Виктора принести от врача справку, рекомендующую ребенку домашнее обучение. Каково же было его удивление, когда с аналогичными справками к нему явились обросшие, пропахшие махрой и овчиной мужики — родители всех школьников Паршуткина!
Таким образом начальная школа превратилась в среднюю. Тут Виктору пришлось задуматься. Изобразительное искусство, русский и литературу он с легкостью мог вести хоть до самого выпуска. Английским, благодаря матери, проведшей первые четырнадцать лет жизни в Ирландии, владел свободно. С биологией и зарубежной географией дела обстояли похуже, но, разжившись литературой, он мог подняться до уровня преподавателя средней школы. А вот как быть с математикой, физикой и химией? Насчет своих способностей в этих дисциплинах Виктор не обманывался — сам в школе не вылезал из «троек». Нет, его дочери такой горе-учитель не нужен. Она получит лучших преподавателей страны!
И Виктор, рассылая запросы всем друзьям, родственникам, друзьям родственников и родственникам друзей, находил блестящих профессоров и популяризаторов и заманивал одного за другим в Паршуткино, суля сказочную охоту, богатейшие грибные места и отдых среди первозданной природы. Физики, химики и математики доверчиво отправлялись прямиком в западню, ибо Виктор и паршуткинцы, приняв и обласкав очередного гостя, брали его в плен и не отпускали обратно без небольшого, но обстоятельного курса лекций по соответствующей специальности. Впрочем, пленники обычно не обижались.
В результате этой пиратской деятельности питомцы Виктора, к вящему удивлению учителей школы-интерната, сдали выпускные экзамены на «отлично» и поехали поступать в лучшие университеты страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41