Не уверена, что это не был полный треп: Ванюшин, как всегда, страшно комплексовал и не мог мне сказать прямо, что элементарно втюрился в Кэт и чувствует себя виноватым передо мной, которой не так давно объяснялся в вечной любви.
Я, конечно, не преминула повалять дурака и на полном серьезе заявила, что, если это нужно ему, я готова плюнуть на Москву. И отдать ему руку и сердце. Но вот лететь в Швецию самолетом я не могу, потому что не собираюсь расставаться с Гришкой и с обожаемым «гансиком», и предлагаю ему двинуть на моем автомобиле транзитом через Финляндию, затем автопаромом по Балтике, ну и так далее…
И еще я радостно прибавила, что капитан любого приличного судна имеет право заключать браки между пассажирами и если у нас этот счастливый акт произойдет не в занюханном московском ЗАГСе, а посередине Балтийского моря, то я буду благодарна ему на всю оставшуюся жизнь. И вообще, мы будем жить счастливо и помрем в один день.
По-моему, Лор чуть не потерял сознание. Мне его стало жалко. Я потрепала его по щеке:
— Забирай свою Кэт, полубратик, и валите ко всем чертям! Вот только не будьте полными кретинами. В Журчихе у нее мать, так что сгоняй к будущей теще, парень! Покажись… Она очень хороший человек… И с Катькой ей повидаться не помешает!
Вечером Рагозина заперлась в ванной и ревела. Оказывается, эта дура боялась, что я расскажу Лору о ее эскорт-герловой истории. А мне было страшно легко, как будто я целый воз проблем с плеч свалила. Сработало!
Из Журчихи, куда они отправились на старой колымаге Долли, они вернулись через день. Кажется, там все обошлось. Правда, то, что Нина Васильевна не приехала на свадьбу, говорило о том, что не все там было гладко. Но Лорик был в восторге от весенней деревни. Катька помалкивала угрюмовато. А я зареклась совать нос не в свои делишки.
За четыре дня мы умудрилась не только организовать регистрацию в ЗАГСе, получить штампы и оформить загранпаспорта, но и сдать квартиру на площади Восстания каким-то милым обувным коммерсантам-итальянцам. После чего молодые отбыли.
На Майские праздники из Журчихи на побывку в Москву приехали отец и Нина Васильевна. Строительство коттеджа в дубовой роще с теплом возобновилось, сторож там был уже не нужен, но в планах владельца было возведение псарни и устройство псовой охоты в окрестных лесах и полях. И бате предлагалась постоянная должность главного псаря и личного егеря.
— Это он считает, что должность постоянная, — сказал мне отец. — А там все временное, Маша! Хозяин тоже! Потому что это такой тип, что его посадят всенепременно… Или прикончат! Свои же!
Нина Васильевна отчалила прибирать квартиру, но ужинать вечером пришла к нам. Она была какая-то смурная.
— С Катей что-то не то… Что она тут натворила, Маша? Ты же должна знать… Звонили из какого-то агентства. Пока я не сказала, что она замуж вышла и за границей уже, не отлипали… И вообще, знаешь, у нас в доме все не то. Как будто там совершенно незнакомая женщина жила, а не Катя!
Я разговорчик замылила. Зачем ей знать?
Отцу попалась в руки тетрадка с моим проектом. И он ему страшно понравился.
— А ты умнеешь, — сказал он с уважением. — Только одна ты ничего не вытянешь! Тут команда нужна. Прежде всего — водилы, мужики на собственных колесах… Чтобы начинать сразу, пусть понемножку.
Опять у меня что-то сдвинулось. Они уехали снова в деревню — землю готовить под картошку, а я решилась и двинула к Трофимовым. Правда, предварительно узнала, что Никита в ездке и его не будет. Созвонилась с Трофимовым-зятем и просила, чтобы обязательно при нашем разговоре был сам дед.
Я пришла с воблочкой из лавки, они тут же сгоняли, за бочечным пивком. Под пивко в кухне я им и изложила свою диспозицию.
— Я ведь как раскинула? Лавочка у меня раскручена, рыбопродукты всех видов поступают постоянно. Добавить колбаски, мясного, муки-крупы, масла растительного и всякого прочего — не проблема. Меня среди опта который год все знают. Имя есть, слово железное… Все, что у меня имеется, я в это дело вбухаю. И кредит возьму. Под залог квартиры… Я вам с моей Клавкой сформирую в нашей лавке ассортимент. Если захотят ваши женщины, то помогут. Нет — обойдемся. И выходим на первые маршруты… На пробу. Смотрим что, кому, где… Мои товары, моя работа на весах — ваши колеса, господа! У вас «Газель» есть… У кого еще моторы?
— У Витьки Сазонова «форд-фургон»… Старый, правда, болты сыплются, — начал перечислять Трофимов-зять. — У Гуревича «Соболь». У Мишки и Карабаса тоже по «Газели»… Уже пять тачек! А, дед, как думаешь?
— Ничего не слышу, — сопел тот, тряся слуховой аппарат.
— Да все вы слышите, когда надо! — возмутилась я. — Это же все наше будет! Мы всему полные хозяева. Погорим — так вместе! Выберемся — тоже вместе! Все пополам… Навар тоже! Если вам нравится на это самое трансагентство пахать, которое вас беспощадно доит, валяйте! Только вы ж даже не понимаете, что это такое, когда все твое…
Дед отрешенно смотрел в потолок и шевелил губами, будто молился. Я поняла: что-то считает.
— Ну, что ты в небеса пялишься? Летающую тарелочку ждешь? На которой тебе счастливую старость поднесут? — обозлился Трофимов-зять.
— Не вопи… Не глухой! — отозвался Иван Иванович. — Не бросать же девушку на погибель… Тем более как бы и не чужая… С другой стороны, как бы дровишек не наломать! Это ж тебе не кувалдой железяку охаживать. Тонкая политика! Не в гости чай пить — к жуликам идем, к торгашам. Ладно, Юрка, объявляй на этот выходной общий сбор всех Трофимовых. Как бы на симпозиум….
— Я готова! — встрепенулась я.
— Извини, Маш, — прыснул в кулак Трофимов-зять. — У нас все симпозиумы в бане! Мужской, сама понимаешь…
— Мы тебе депешей сообщим! — загоготал дед.
…В дело со своими колесами согласились войти еще двое, не считая Трофимовых. Грузовички загнали в боксы и начали переоборудовать их в передвижные лавки. Я отстегнула на герметичные кузова, финские холодильные установочки, лари, стеллажи, весы и прочую мутоту. Мужики монтировали наружное освещение для вечерней торговли.
Возни оказалось на удивление много, особенно с покраской кузовов в фирменный заметный отовсюду цвет. Ну и с регистрацией новой фирмы пришлось попотеть. Это только крику много про свободную торговлю, а копнешь — какая там, на фиг, свобода?
В июле долбанула совершенно тропическая жара. Стало ясно, что самым ходким товаром будут напитки и мороженое. Мы решили, что первый выезд будет на Большую Волгу, там по берегам отдыхающих дикарей — как маку. А обратным ходом прочешем деревеньки.
Мы с Клавдией готовились к премьере, разбирали картонки и ругались, когда кто-то заглянул внутрь и сказал удивленно:
— Что у вас тут творится, Мэри?
У меня челюсть отвисла. Это был Галилей. Роскошный, в белоснежном легком летнем костюме и итальянской шляпе-панаме. Веселенький галстук-бабочка на рубашке цвета горчицы, башмаки в тон, притемненные очки в тонкой золотой оправе. Безупречно бритый и загорелый. И конечно же с цветами.
Я завизжала от радости, и мы расцеловались.
— Где же вы были, черт бы вас?!
— Далеко, Мэри… Далеко… На капитальном ремонте!
— Выжили, значит?
— Более чем. — Он снял панамку. Голова была острижена почти наголо и покрыта реденьким седым пушком. Сквозь него просвечивала кожа в лоснящихся розовых шрамах и заметных вмятинах. — У меня теперь, Маша, черепок укреплен навечно металлом. Во Франкфурте в аэропорту на контроле давеча замучили: я теперь звеню, как валдайский колокольчик….
— А те… Ну, которые… Тогда… — Я замялась.
— А их нету больше, Мэри. И не будет! — спокойно произнес он. — Тут у меня, кажется, кое-что оставалось?
— Все цело. Все на месте! Я выволокла его саквояж.
— Чудный вы человечек, Мэри. Позвольте вас пригласить на что-нибудь прохладненькое! Со льдом!
Мы отправились в кафушку с кондиционерами, недавно поставленную за каруселью. Взяли что-то почти антарктическое, с инеем на бокалах.
Я не выдержала:
— Вы извините, но я нос сунула в ваше барахлишко. С перепугу. Просто не знала, где вас искать — в морге или лазарете.
— Но ведь нашли. Я знаю, — кивнул Он. — Ну и что же вас волнует?
— Кто вы по правде? Роман Львович или Ян Карлович Лещинский?
— А это очень существенно, Мэри?
— Да, в общем, плевать. Был бы человек хороший…
— По правде, как вы выражаетесь, я Мавриди Константин Константинович, по кличке Костя-трепач. Уроженец станицы Лазаревская… Это на Черном море! «Ах, море Черное, песок и пляж… Там буги-вуги лабает джаз!» — запел он. — Я тоже лабал в младые лета на кларнете… До первого срока. За фарцу. — Он помолчал задумчиво: — Дед у меня был из обрусевших греков, которых в сорок восьмом в Казахстан высылали… Как греческих шпионов. Я тоже в скотском вагоне до Джамбула пацаненком прокатился. Так что я из пиндосов, Мэри. Мавриди, во всяком случае, когда-то был им. И кажется, я снова им буду. Пора уж! Продувать кингстоны и всплывать на поверхность!.. А что это с вами тут творится без меня, дева ясная? Худая как щепка, одни глаза остались… Что вас задолбало? Или кто? Если наезжают, скажите… Я ему выложила все откровенно.
— Я так и думал… Тесно вам в вашей лавчонке, Мэри! Вы ее давно переросли… Ну и что вас жмет?
— Деньги. Никто не дает! Не верят…
— Сколько надо? Если всерьез…
Я сказала сколько. И сама себя испугалась. К таким нулям я еще не привыкла.
— Я дам, — спокойно сказал Галилей.
Глава 12
ПОДБИВАЕМ БАБКИ…
Я думаю, что к марту следующего года подмосковные поселяне уже начали привыкать к виду наших фургонов. Первые «Газели» оказались слабоваты, особенно для осенних проселков, да и маловаты для длительных маршрутов, поэтому мы их потихонечку меняли на нормальные грузовики, пока отечественные. Но в арендованном на окраине гараже с небольшой автомастерской ставили на них уже крашенные под фирму емкие коробчатые кузова-шопницы ярко-вишневого цвета с косой оранжевой полосой-бандеролью по диагонали, на которой была эмблема нашего торгового дома и крупная надпись «Ярмарка М». Буква «М» означала не Москву, как многие считали, а «Маша». То есть «Машина ярмарка». Это мои мужики без меня решили. Ну а веселого конька-горбунка с переметными сумами, набитыми всяческими вкусностями, — это уж я сама придумала.
С лавкой на ярмарке вышла полная морока. Почти сразу же, как в дело вошел в качестве соучредителя Роман Львович (я так и не привыкла называть его по-новому) и все, что было невозможным, становилось решаемым, я передала лавку Клавдии, в полное ее распоряжение. Она обрушила ее в два месяца. К ней тут же прилип какой-то очередной муж; они перестали нормально и в срок рассчитываться с поставщиками, Клавдия стала торговать втихаря спиртным в розлив, под селедочку, и лавка превратилась в круглосуточное питейное заведение для окрестных бомжей. Все это, естественно, окончилось страшным скандалом. Так что я скрепя сердце вышибла Клавдию и ликвиднула предприятие. Хотя, если честно, просто плакала, когда уходила из моей лавочки. Первая любовь не ржавеет… Она ведь и была для меня тем первым коньком-горбунком, которого я довольно успешно оседлала и на котором поскакала в новые сказочные сады за золотыми яблоками.
Правда, до золотых яблок нам было еще далеко…
Не знаю, допустили бы нас в эти областные сады криминальные силы, заправлявшие вне пределов Москвы, если бы не Роман Львович. Это он выбил негласное «добро» у каких-то местных воротил. За «крышу», конечно, пришлось отстегивать, но, в общем, с нами не нагличали.
К декабрю у нас уже было девятнадцать единиц автотранспорта, оснащенных радиотелефонами, своя диспетчерская над гаражом, здоровенный подвал под домом Трофимовых, который мы сняли и оборудовали под цех для фасовки и предпродажной подготовки товаров. Его же использовали как склад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Я, конечно, не преминула повалять дурака и на полном серьезе заявила, что, если это нужно ему, я готова плюнуть на Москву. И отдать ему руку и сердце. Но вот лететь в Швецию самолетом я не могу, потому что не собираюсь расставаться с Гришкой и с обожаемым «гансиком», и предлагаю ему двинуть на моем автомобиле транзитом через Финляндию, затем автопаромом по Балтике, ну и так далее…
И еще я радостно прибавила, что капитан любого приличного судна имеет право заключать браки между пассажирами и если у нас этот счастливый акт произойдет не в занюханном московском ЗАГСе, а посередине Балтийского моря, то я буду благодарна ему на всю оставшуюся жизнь. И вообще, мы будем жить счастливо и помрем в один день.
По-моему, Лор чуть не потерял сознание. Мне его стало жалко. Я потрепала его по щеке:
— Забирай свою Кэт, полубратик, и валите ко всем чертям! Вот только не будьте полными кретинами. В Журчихе у нее мать, так что сгоняй к будущей теще, парень! Покажись… Она очень хороший человек… И с Катькой ей повидаться не помешает!
Вечером Рагозина заперлась в ванной и ревела. Оказывается, эта дура боялась, что я расскажу Лору о ее эскорт-герловой истории. А мне было страшно легко, как будто я целый воз проблем с плеч свалила. Сработало!
Из Журчихи, куда они отправились на старой колымаге Долли, они вернулись через день. Кажется, там все обошлось. Правда, то, что Нина Васильевна не приехала на свадьбу, говорило о том, что не все там было гладко. Но Лорик был в восторге от весенней деревни. Катька помалкивала угрюмовато. А я зареклась совать нос не в свои делишки.
За четыре дня мы умудрилась не только организовать регистрацию в ЗАГСе, получить штампы и оформить загранпаспорта, но и сдать квартиру на площади Восстания каким-то милым обувным коммерсантам-итальянцам. После чего молодые отбыли.
На Майские праздники из Журчихи на побывку в Москву приехали отец и Нина Васильевна. Строительство коттеджа в дубовой роще с теплом возобновилось, сторож там был уже не нужен, но в планах владельца было возведение псарни и устройство псовой охоты в окрестных лесах и полях. И бате предлагалась постоянная должность главного псаря и личного егеря.
— Это он считает, что должность постоянная, — сказал мне отец. — А там все временное, Маша! Хозяин тоже! Потому что это такой тип, что его посадят всенепременно… Или прикончат! Свои же!
Нина Васильевна отчалила прибирать квартиру, но ужинать вечером пришла к нам. Она была какая-то смурная.
— С Катей что-то не то… Что она тут натворила, Маша? Ты же должна знать… Звонили из какого-то агентства. Пока я не сказала, что она замуж вышла и за границей уже, не отлипали… И вообще, знаешь, у нас в доме все не то. Как будто там совершенно незнакомая женщина жила, а не Катя!
Я разговорчик замылила. Зачем ей знать?
Отцу попалась в руки тетрадка с моим проектом. И он ему страшно понравился.
— А ты умнеешь, — сказал он с уважением. — Только одна ты ничего не вытянешь! Тут команда нужна. Прежде всего — водилы, мужики на собственных колесах… Чтобы начинать сразу, пусть понемножку.
Опять у меня что-то сдвинулось. Они уехали снова в деревню — землю готовить под картошку, а я решилась и двинула к Трофимовым. Правда, предварительно узнала, что Никита в ездке и его не будет. Созвонилась с Трофимовым-зятем и просила, чтобы обязательно при нашем разговоре был сам дед.
Я пришла с воблочкой из лавки, они тут же сгоняли, за бочечным пивком. Под пивко в кухне я им и изложила свою диспозицию.
— Я ведь как раскинула? Лавочка у меня раскручена, рыбопродукты всех видов поступают постоянно. Добавить колбаски, мясного, муки-крупы, масла растительного и всякого прочего — не проблема. Меня среди опта который год все знают. Имя есть, слово железное… Все, что у меня имеется, я в это дело вбухаю. И кредит возьму. Под залог квартиры… Я вам с моей Клавкой сформирую в нашей лавке ассортимент. Если захотят ваши женщины, то помогут. Нет — обойдемся. И выходим на первые маршруты… На пробу. Смотрим что, кому, где… Мои товары, моя работа на весах — ваши колеса, господа! У вас «Газель» есть… У кого еще моторы?
— У Витьки Сазонова «форд-фургон»… Старый, правда, болты сыплются, — начал перечислять Трофимов-зять. — У Гуревича «Соболь». У Мишки и Карабаса тоже по «Газели»… Уже пять тачек! А, дед, как думаешь?
— Ничего не слышу, — сопел тот, тряся слуховой аппарат.
— Да все вы слышите, когда надо! — возмутилась я. — Это же все наше будет! Мы всему полные хозяева. Погорим — так вместе! Выберемся — тоже вместе! Все пополам… Навар тоже! Если вам нравится на это самое трансагентство пахать, которое вас беспощадно доит, валяйте! Только вы ж даже не понимаете, что это такое, когда все твое…
Дед отрешенно смотрел в потолок и шевелил губами, будто молился. Я поняла: что-то считает.
— Ну, что ты в небеса пялишься? Летающую тарелочку ждешь? На которой тебе счастливую старость поднесут? — обозлился Трофимов-зять.
— Не вопи… Не глухой! — отозвался Иван Иванович. — Не бросать же девушку на погибель… Тем более как бы и не чужая… С другой стороны, как бы дровишек не наломать! Это ж тебе не кувалдой железяку охаживать. Тонкая политика! Не в гости чай пить — к жуликам идем, к торгашам. Ладно, Юрка, объявляй на этот выходной общий сбор всех Трофимовых. Как бы на симпозиум….
— Я готова! — встрепенулась я.
— Извини, Маш, — прыснул в кулак Трофимов-зять. — У нас все симпозиумы в бане! Мужской, сама понимаешь…
— Мы тебе депешей сообщим! — загоготал дед.
…В дело со своими колесами согласились войти еще двое, не считая Трофимовых. Грузовички загнали в боксы и начали переоборудовать их в передвижные лавки. Я отстегнула на герметичные кузова, финские холодильные установочки, лари, стеллажи, весы и прочую мутоту. Мужики монтировали наружное освещение для вечерней торговли.
Возни оказалось на удивление много, особенно с покраской кузовов в фирменный заметный отовсюду цвет. Ну и с регистрацией новой фирмы пришлось попотеть. Это только крику много про свободную торговлю, а копнешь — какая там, на фиг, свобода?
В июле долбанула совершенно тропическая жара. Стало ясно, что самым ходким товаром будут напитки и мороженое. Мы решили, что первый выезд будет на Большую Волгу, там по берегам отдыхающих дикарей — как маку. А обратным ходом прочешем деревеньки.
Мы с Клавдией готовились к премьере, разбирали картонки и ругались, когда кто-то заглянул внутрь и сказал удивленно:
— Что у вас тут творится, Мэри?
У меня челюсть отвисла. Это был Галилей. Роскошный, в белоснежном легком летнем костюме и итальянской шляпе-панаме. Веселенький галстук-бабочка на рубашке цвета горчицы, башмаки в тон, притемненные очки в тонкой золотой оправе. Безупречно бритый и загорелый. И конечно же с цветами.
Я завизжала от радости, и мы расцеловались.
— Где же вы были, черт бы вас?!
— Далеко, Мэри… Далеко… На капитальном ремонте!
— Выжили, значит?
— Более чем. — Он снял панамку. Голова была острижена почти наголо и покрыта реденьким седым пушком. Сквозь него просвечивала кожа в лоснящихся розовых шрамах и заметных вмятинах. — У меня теперь, Маша, черепок укреплен навечно металлом. Во Франкфурте в аэропорту на контроле давеча замучили: я теперь звеню, как валдайский колокольчик….
— А те… Ну, которые… Тогда… — Я замялась.
— А их нету больше, Мэри. И не будет! — спокойно произнес он. — Тут у меня, кажется, кое-что оставалось?
— Все цело. Все на месте! Я выволокла его саквояж.
— Чудный вы человечек, Мэри. Позвольте вас пригласить на что-нибудь прохладненькое! Со льдом!
Мы отправились в кафушку с кондиционерами, недавно поставленную за каруселью. Взяли что-то почти антарктическое, с инеем на бокалах.
Я не выдержала:
— Вы извините, но я нос сунула в ваше барахлишко. С перепугу. Просто не знала, где вас искать — в морге или лазарете.
— Но ведь нашли. Я знаю, — кивнул Он. — Ну и что же вас волнует?
— Кто вы по правде? Роман Львович или Ян Карлович Лещинский?
— А это очень существенно, Мэри?
— Да, в общем, плевать. Был бы человек хороший…
— По правде, как вы выражаетесь, я Мавриди Константин Константинович, по кличке Костя-трепач. Уроженец станицы Лазаревская… Это на Черном море! «Ах, море Черное, песок и пляж… Там буги-вуги лабает джаз!» — запел он. — Я тоже лабал в младые лета на кларнете… До первого срока. За фарцу. — Он помолчал задумчиво: — Дед у меня был из обрусевших греков, которых в сорок восьмом в Казахстан высылали… Как греческих шпионов. Я тоже в скотском вагоне до Джамбула пацаненком прокатился. Так что я из пиндосов, Мэри. Мавриди, во всяком случае, когда-то был им. И кажется, я снова им буду. Пора уж! Продувать кингстоны и всплывать на поверхность!.. А что это с вами тут творится без меня, дева ясная? Худая как щепка, одни глаза остались… Что вас задолбало? Или кто? Если наезжают, скажите… Я ему выложила все откровенно.
— Я так и думал… Тесно вам в вашей лавчонке, Мэри! Вы ее давно переросли… Ну и что вас жмет?
— Деньги. Никто не дает! Не верят…
— Сколько надо? Если всерьез…
Я сказала сколько. И сама себя испугалась. К таким нулям я еще не привыкла.
— Я дам, — спокойно сказал Галилей.
Глава 12
ПОДБИВАЕМ БАБКИ…
Я думаю, что к марту следующего года подмосковные поселяне уже начали привыкать к виду наших фургонов. Первые «Газели» оказались слабоваты, особенно для осенних проселков, да и маловаты для длительных маршрутов, поэтому мы их потихонечку меняли на нормальные грузовики, пока отечественные. Но в арендованном на окраине гараже с небольшой автомастерской ставили на них уже крашенные под фирму емкие коробчатые кузова-шопницы ярко-вишневого цвета с косой оранжевой полосой-бандеролью по диагонали, на которой была эмблема нашего торгового дома и крупная надпись «Ярмарка М». Буква «М» означала не Москву, как многие считали, а «Маша». То есть «Машина ярмарка». Это мои мужики без меня решили. Ну а веселого конька-горбунка с переметными сумами, набитыми всяческими вкусностями, — это уж я сама придумала.
С лавкой на ярмарке вышла полная морока. Почти сразу же, как в дело вошел в качестве соучредителя Роман Львович (я так и не привыкла называть его по-новому) и все, что было невозможным, становилось решаемым, я передала лавку Клавдии, в полное ее распоряжение. Она обрушила ее в два месяца. К ней тут же прилип какой-то очередной муж; они перестали нормально и в срок рассчитываться с поставщиками, Клавдия стала торговать втихаря спиртным в розлив, под селедочку, и лавка превратилась в круглосуточное питейное заведение для окрестных бомжей. Все это, естественно, окончилось страшным скандалом. Так что я скрепя сердце вышибла Клавдию и ликвиднула предприятие. Хотя, если честно, просто плакала, когда уходила из моей лавочки. Первая любовь не ржавеет… Она ведь и была для меня тем первым коньком-горбунком, которого я довольно успешно оседлала и на котором поскакала в новые сказочные сады за золотыми яблоками.
Правда, до золотых яблок нам было еще далеко…
Не знаю, допустили бы нас в эти областные сады криминальные силы, заправлявшие вне пределов Москвы, если бы не Роман Львович. Это он выбил негласное «добро» у каких-то местных воротил. За «крышу», конечно, пришлось отстегивать, но, в общем, с нами не нагличали.
К декабрю у нас уже было девятнадцать единиц автотранспорта, оснащенных радиотелефонами, своя диспетчерская над гаражом, здоровенный подвал под домом Трофимовых, который мы сняли и оборудовали под цех для фасовки и предпродажной подготовки товаров. Его же использовали как склад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37