Я хотела приготовить ее на обед...
- Они обожают свинину, - уверяю я, - особенно Берю. Но не ошибись в количестве. Толстяк будет утверждать, будто ест как птичка, забыв сказать, что птичка эта - птеродактиль.
Фелиция сконфуженно опускает голову. Ее мечта - накормить весь мир. Начиная с меня и заканчивая муравьями, для которых она укрепила возле окна маленькие кусочки сахара.
- Береги себя, сын мой!
- Не волнуйся, мама. Я всего лишь встречаюсь с дамой.
В ее взгляде читается: но по серьезным причинам!
Я ныряю в туман, плотной ватной пеленой опустившийся на Париж.
Булонский лес усыпан рыжими сухими листьями, которые легкий ветерок гонит по асфальтированным аллеям. Я люблю осень. Мне кажется, я уже вам об этом говорил, хотя вам наплевать, как на свой первый молочный зуб. В таком самоотречении умирающей природы (если у вас началась головная боль из-за моих описаний осени, примите аспирин) думается значительно легче. Я очень часто убеждался в том, что интенсивность выделения мыслей зависит от сезона.
Ведя машину со скоростью не больше шестидесяти в час, как предписывают знаки, через лес, такой любимый поэтами и садистами (одно не мешает другому, как раз наоборот), я повторяю про себя, что Толстяк свалил на меня грязную историю... Вы должны признать, мне крайне не повезло. Только что удалось выбить неделю отпуска, чтобы хоть чуточку отдохнуть, да просто поспать, и вместо того чтобы профессионально отнестись к процессу, я ношусь как угорелый по ночам в поисках проклятой толстухи Берю!
На краю аллеи утренняя проститутка, одетая в высокие сапоги и завернутая в норковое I манто из настоящего кролика, улыбается мне, словно я ей привез лекарство от простуды. Я проезжаю мимо и метров через десять останавливаюсь. Мне в голову вдруг приходит настолько светлая мысль, что снаружи ее можно принять за северное сияние.
Поверьте мне на слово, если вы вообще способны еще во что-то верить, утро - самое лучшее время для блестящих идей. Именно на заре серое вещество в вашем котелке работает эффективнее всего. Попробуйте, и сразу станете на мою сторону...
- Покатаемся, красавчик?
Девица вдвигает свою накрашенную физиономию в скрытое окно машины. Она не скрывает своего презрения ко мне, поскольку думает, что я в столь ранний час выгуливаю собаку, но, убедившись в обратном, предлагает мне экстаз.
Мне приходится ее разочаровать. Тогда она заявляет уверенным тоном, не терпящим возражений, что я индивидуум физиологически неполноценный и мне следует обратиться с рекламацией к древним (скорее всего, к грекам) по поводу своих вышедших из строя атрибутов. Но беда моя, по ее мнению, временная. Согласно данной ею самой оценке, базирующейся на чистой интуиции, мое нежелание провести с ней время проистекает из плохого и неправильного питания. Это провоцирует ситуацию, когда организм начинает сам себя поглощать, что, вообще-то, с экономической точки зрения весьма выгодно. Вконец осмелев из-за моего молчания, она добавляет, что, мол, моя физиономия выдает меня с головой - вопросом любви я интересуюсь исключительно через замочную скважину.
Она бы еще долго болтала, если бы случайному автомобилисту не пришла в голову блестящая мысль остановиться рядом с моей машиной и спросить даму, не согласится ли она на прогулку в его тележке марки "ситроен", называемой в народе "две лошадиные силы" (для истинно скромных людей).
Пролетарша тротуаров бросает меня и направляет высокие сапожки к потенциальному клиенту, и я слышу, как она спрашивает у кучера упряжки из двух коней, закончится ли поездка на двух горизонтальных цилиндрах объемом 425 кубических сантиметров со сферическим блоком (слава богу, крутится) в гостинице... Кучер отвечает отрицательно. Ему не надо упаковывать с собой, ему требуется съесть сейчас. Тем более ему не хочется осложнений. Он женатый мужчина и хочет начать свой день с того, чем, между нами говоря, должен был закончить вчерашний...
Сама жизнь, что поделать! Не всегда получается, чтобы господин, который тащится от маринованной сельди, нашел даму, отличающуюся тем же вкусом, или чтобы дама, слетающая с катушек от песен Азнавура, вдруг встретила мужчину, обладающего целой коллекцией его дисков! Вот и выходит, что самое сложное в жизни - привести все в гармонию соответствия! Вы можете, конечно, начать ныть, что я, мол, отклонился от темы и занимаю своей философией ваше драгоценное время, но, как сказала одна моя знакомая лицеистка: "Как же хорошо иной раз дотронуться пальцами до слабых мест жизнестойкости".
За то время, пока меня приглашала, а затем мешала с грязью перипатетическая проститутка (гнилой стиль, скажете вы!), моя блестящая мысль выкристаллизовалась. Знаете, что я сделаю? Вместо того чтобы ехать в "Карлтон" и встречаться с мадам Лавми, что я примитивно мыслил сделать, заверну налево и вновь поеду в Мезон. Вам что, надоело слушать одно и то же?
Но это же моя любимая вещь, вроде "Болеро" Равеля...
Время - восемь. Эстелла уже на ногах, судя по скорости ее передвижения на этих самых ногах к воротам, чтобы мне открыть.
На нянечке умопомрачительный синий халат, а на голове шелковая повязка. Заметив меня, она хмурит брови и восклицает, как в довоенных пьесах театра "Одеон":
- Вы!
- Я! - сердечно признаюсь я, как в тех же пьесах того же театра. Она отпирает.
- Я вам не помешал?
- Гм... нет, но я очень тороплюсь, так как мне нужно ехать забирать Джимми... Мадам Лавми только что звонила. Он проснулся и...
Я небрежно массирую ей бедро.
- Время показалось мне вечностью без вас, Эстелла. Знаете, вы меня как ошпарили!
- Дорогой, - быстро произносит она, как старая супруга, думая о своем. Затем добавляет: - Ой, какая ночь! Ты ни за что не угадаешь, что произошло!
- Что-то серьезное?
- В четыре часа утра приходила полиция. Два флика!
- Не может быть!
- Да. Они стали рассказывать мне какую-то глупую историю об ограблении, хотели меня предупредить. Я даже вдруг подумала, что это гангстеры... Но у них был такой идиотский вид, что я перестала сомневаться.
Нелегко скрыть улыбку, хоть накидывай на тыкву платок и не дыши. Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Она смотрит на меня с любопытством.
- Ограбление?
- Какой-то информатор их якобы предупредил, что здесь готовится преступление.
- Мой сладкий ребенок, натерпелась же ты страху!
- Вот уж ничуть, - убедительно говорит Эстелла, - я никого и ничего не боюсь.
Мы заходим в дом. Я клею ей засос, чтобы оставаться в рамках традиций.
- Хочешь, я поеду с тобой за малышом? - спрашиваю я нежно.
- О нет! - отвечает она энергично. - Никак нельзя! Возможно, хозяйка приедет сюда вместе со мной. - Затем, хитро сощурившись, спрашивает: - Ты не работаешь сегодня утром, дорогой?
- Знаешь, у меня полная свобода действий. Практически я сам веду дела в агентстве.
Малышка начинает торопиться. Без всякого стеснения она переоблачается прямо у меня на глазах в элегантную парижанку. Бежевый костюм с апликациями из кожи. Просто шик! Потом быстро причесывается.
- Я все время задаюсь вопросом, как ты можешь жить одна с этим чертовым ребенком? - говорю я.
- Ах! Но это же временно. И потом, есть еще одна женщина, уборщица.
- Сам старик Вамдам-Жилье нашел ее для вас?
- Да... А ты что, не в курсе? Я быстро соображаю.
- Что удивительного, я иногда забываю о мелочах. Увидимся сегодня вечером, дорогая?
- Постараюсь. Если мне удастся освободиться, я позвоню тебе в бюро.
- Договорились.
И она садится за руль "шевроле" с откидывающимся верхом.
- Давай довезу тебя до ворот, - предлагает она.
- Спасибо.
Эстелла доезжает до ворот, испытывает еще один массаж миндалин и говорит мне "пока!".
Я же еду в направлении агентства недвижимости. Вамдам-Жилье отец и сын в одном лице уже восседает за своим столом в тени настольной лампы.
Поскольку сейчас утро, он по-домашнему одет в вязаную куртку из серой шерсти, а нижняя половина небритого лица скрыта шарфом.
- Здравствуйте, - улыбается он любезно, - уже за работой?
Благодаря независимым друг от друга глазам продавец земельных наделов может одновременно вести наблюдение за тем, что происходит впереди, а также быть уверенным в своих тылах. Заметьте, в этом как раз его спасение. Невозможно застать врасплох.
- Мне кажется, вы подыскивали уборщицу для няни семьи Лавми, когда та въезжала в дом?
- Это верно.
- Могу я узнать адрес женщины?
- Запросто... Она итальянка. Мадам Густапьяна. Живет на Нижней улице.
- А где это?
- Ниже Верхней улицы. Номер дома... Минуточку...
Он листает средневековую тетрадь в тисненой обложке с замочками и радостно каркает:
- Дом номер тринадцать!
- Постоянно всякие пакости, - бормочу я, вспоминая проститутку в Булонском лесу. - Благодарю. Мои распоряжения остаются в силе, любезный господин Вамдам-Жилье. Если мне позвонят, тут же сообщите!
Быстро пожимаю остатки человеческой плоти, служащие ему рукой, и мчусь на Нижнюю улицу. Когда я заворачиваю в этот узкий проезд с односторонним движением, вдруг узнаю на другом конце улицы хромированную тележку моей красавицы швейцарки.
Я притормаживаю, чтобы держаться от нее на расстоянии, но, вместо того чтобы остановиться перед чертовым номером, продолжаю следовать за машиной Эстеллы.
Однако преследование не занимает много времени. В противоположность тому, что утверждала моя любимая жительница страны Альп, она едет не в Париж, а возвращается опять к дому. Может быть, она заехала отдать распоряжения синьоре Густапьяна, а потом заметила, что забыла какую-то вещь?
Но нет. Она выходит из тачки, открывает ворота, въезжает, запирает ворота...
Что остается делать любимому всеми дамами Сан-Антонио? Угадали! Он срочно возвращается к уборщице в дом номер 13 на Нижней улице. Вышеназванная персона проживает в небольшой однокомнатной квартире вместе со своим мужем, старым, разбитым параличом дядей, свихнувшейся племянницей, родителями мужа, семью собственными детьми и неаполитанской тетушкой с подножия Везувия. Матрона страсть как похожа на незабвенную мадам Берю: усы торчком, огромный бюст, переходящий в живот, всклокоченные волосы и какой-то непонятный акцент, о котором можно сказать лишь одно: он явно не напоминает просторы Сибири.
- Кто это? - спрашивает она, подозрительно оглядывая меня.
Я натягиваю на физиономию маску скорби типа размазанного оскала.
- Мадам Густапьяна?
- Си!
- Мадам, я пришел сообщить вам о страшном несчастье...
Вся семья присутствует при разговоре и смотрит на меня. Муж, дневной сторож ночного кабаре, собирается свалить на службу - через плечо сумка на ремне. Неподвижный дядя открывает рот, родители мужа защелкивают пасть на ложке с супом, ненормальная племянница разражается хохотом, а шестеро детей, стоящих в очереди на горшок, занятый седьмым, роняют трусы.
- Какое несчастье? - с шумом выдыхает мать семейства.
- Произошел несчастный случай с малышом у Лавми...
Честно говоря, я не люблю такие процедуры, но мне срочно нужно продвинуться в расследовании и некогда рассусоливать.
В перегруженной людьми комнате воцаряется стон. Все, кто понимает по-французски, начинают рыдать и выть. Мамаша Густапьяна щиплет себя за ляжки.
- О мой Джузеппе! Мой Джузеппе! - вопит она. - Скажите, синьор... Но он не умер?
- Нет, только шишка на лбу.
Моментально воцаряется тишина. Муж начинает что-то тараторить остальным на языке Боккаччо.
Я кладу конец учебной тревоге.
В этих случаях мое удостоверение является эффективным тормозом.
- Что это? - спрашивает мадам, тряся бюстом.
- Полиция!
И тут прохватывает отца семейства. Он горланит, жестикулирует, закатывает глаза, стараясь, видимо, показать, кто хозяин в доме. Он орет на жену, призывая других в свидетели и показывая на меня пальцем. Он призывает также Господа вместе с небесным коллективом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21