.. Ты мне поможешь?
– Я помогу тебе, – с жаром пообещала Лиза.
– Ты думаешь, мне когда-нибудь удастся забыть эти пять лет?
– Да, Франк.
– Я говорю не о своих пяти годах, – поправил беглец, приподнимая подбородок Лизы, – а о твоих.
– Я знаю.
– Когда-нибудь я снова начну верить тебе?
Она покачала головой.
– В глубине души ты уже веришь мне, Франк!
– Ты скажешь мне: "Я никогда не спала с Гесслером", и это прозвучит так очевидно, да?
– Я никогда не спала с Гесслером, Франк!
– И ты не испытываешь никаких чувств к нему?
Она медленно, с опаской посмотрела на адвоката. Выпрямившись на стуле, сложив руки на коленях, Гесслер, казалось, ничего не слышал.
– Ничего, Франк, только глубокую признательность!
– Это также, – сказал он, – нужно будет забыть. Ну, это совсем просто.
– Я забуду!
– А немецкий? – внезапно спросил он.
– Что немецкий?
– Ты и язык забудешь?
– Как будто никогда и не знала его, любимый.
– Ты мне клянешься?
– Клянусь тебе!
– Ты больше никогда не вспомнишь об Ауссан-Альстере, покрытом льдом?
– Никогда, – пообещала она.
Лиза как будто перешла в другое измерение. Все вернулось на круги своя, их окружал совершенно благостный мир. Несмотря на внешнюю опасность, они ощущали полнейшую безмятежность.
– И ты забудешь, каким выглядит парк зимой, с изморозью и деревьями из мрамора?
– Навсегда забуду!
Он грубо оттолкнул ее. Лицо его исказилось.
– И ты надеешься, что я поверю тебе, Лиза?
– Франк!
– Лгунья! Грязная лгунья! Шлюха и лгунья!
Зажав уши руками, она качала головой.
– О! Нет! Перестань! Я схожу с ума!
– До недавнего времени ты лгала мне. Неужели ты хочешь, чтобы сейчас я поверил тебе?
– Я не лгала тебе, Франк!
– Ты говорила мне, что встречалась с Гесслером раз в неделю, а надо было сознаться, что вы виделись каждый день. Ты говорила мне, что приходила в его кабинет, хотя на самом деле он являлся в твою комнату!
Внезапно его голос прервался рыданием.
– В твою комнату! – подавленно повторил Франк. – А я никогда и не видел твоей комнаты, Лиза! Никогда! Хотя ты и рассказывала мне об обоях, об обстановке, о картинах на стенах...
– Это – как с твоей камерой, – возразила Лиза. – Я ведь тоже никогда не видела ее. И все же камеру легко представить себе! Даже слишком легко: я так и не смогла сделать этого!
Она продолжала с нарастающим пылом:
– Именно в этой камере ты не отвечал на мои письма! Ты молчал, сидя у себя в камере, а я сходила с ума от этого молчания. Ты мучаешься вопросом, не изменила ли я тебе. А я спрашиваю себя, не забыл ли ты меня.
– Забыл? – переспросил он.
Вышло похожим на стон. Когда Франку становилось плохо, Лиза все прощала своего любовнику. Он был хрупким ребенком, ребенком, потерявшимся в этом мире. Одинокий ребенок.
– Ни на мгновение я не забывал тебя, – продолжал он. – Лиза! Ни на долю секунды!
– Ты сам сказал это, – заметила молодая женщина. – Видишь ли, Франк, чтобы убедить друг друга, у нас остались только слова. Этого могло бы хватить. Я бы хотела, чтобы их хватило, но именно ты решил, что одних слов недостаточно!
Подошедший Паоло положил им руки на плечи.
– Ты должен поверить ей, Франк!
Фредди не хотел оставаться в стороне.
– Превосходно, – одобрил он. – Раз уж ты сказал, что мы присяжные заседатели, вот наш вердикт: вы должны поверить друг другу!
Паоло счел нужным продолжить.
– Ты забываешь, что в течение этих пяти лет мы тоже видели Лизу. Конечно, не каждый день. Раз в пять или шесть месяцев. Когда видишься с кем-то каждый день, то не замечаешь изменений, происшедших в этом человеке. Но если раз в пять или шесть месяцев, то это бросается в глаза, Франки. Ты согласен?
– Куда ты клонишь? – спросил Франк.
– А вот куда: Лиза не менялась. Правда, Фредди?
Фредди ласково посмотрел на Лизу. Он всегда испытывал некоторую нежность к подружке Франка.
– Точно, – поспешил ответить он, – всегда такая же молодая!
– Ну что за м...к! – протестующе выкрикнул Паоло. – Я толкую о ее внутреннем настроении. Понял, дубина? Ее отношение к тебе, Франк, совершенно не менялось. Чувствовалось, что годы нисколько не изменили ее чувств к тебе. Нисколько! Я должен был сказать тебе это... Наверное, я должен был раньше сделать это, но такая мысль не пришла мне в голову.
С улицы донесся резкий звук сирены. Выглянувший наружу Фредди выругался.
– Пожарные с автокраном! – объяснил он. – Спорим, что они уже нашли фургон?
– Им понадобится не меньше двадцати минут, чтобы вытащить его из воды. Пока же они не знают, внутри фургона Франк или нет!
И Паоло посмотрел на свои часы. Это были старые никелированные часы в серых пятнах, с пожелтевшим циферблатом. Его первые в жизни часы. Паоло приобрел их на заработанные гроши еще в ту пору, когда честно трудился.
– Через какие-то четверть часика мы сможем спеть песенку "Прощай, мой миленький дружок, нас ждет уже кораблик".
Подавленное состояние Гесслера смущало Франка. Молчание и неподвижная поза адвоката угнетали его. Он казался Франку отвесной скалой, которую он тщетно пытается разбить.
– Ну так что же, господин преподаватель немецкого языка, – обратился он к Гесслеру, – почему вы ничего не говорите?
– Мне больше нечего сказать!
– А попрощаться с Лизой?
– Уже.
Вызывающая улыбка слетела с лица Франка, как маска, у которой оторвали резинку.
– Когда? – спросил он.
– Уже!
Франк яростно стукнул ногой по груде телефонов, валявшихся на полу. Ему хотелось все уничтожить, превратить в прах это грустное помещение, доки, сам город...
– Ты видишь, Лиза! Вот это мне и не нравится – эти подводные течения в ваших отношениях, эти вечные недомолвки. То он рассказывает тебе о филодендронах, то он утверждает, что уже попрощался с тобой, то он... С меня довольно! Все меня слышали? С меня довольно! А вообще-то, если бы у тебя хватило смелости сказать мне: "Да, я была его любовницей, я переспала с ним, чтобы заставить его мне помочь", такой честный разговор был бы мне больше по вкусу. Какое-то время я бы страдал, но затем вылечился бы.
Лиза отошла от Франка, походка ее была странной, какой-то семенящей, приниженной, трусливой...
– Что ты творишь, Франк, бедняга? Неужели тебе так нравится мучить себя?
Гесслер встал и принялся застегивать свое пальто. На этот раз он действительно собрался уйти. Франк понял это, но какая-то смутная вялость помешала ему вмешаться.
– Видите ли, – сказал Гесслер, – я считаю, что вы созданы для тюрьмы. Там, по крайней мере, вам не нужно принимать решений. Вы можете упиваться собственным разочарованием.
– Разве я просил вас вытаскивать меня оттуда? – отозвался он.
– Замолчи, – приказала Лиза, – есть границы, которые не следует переходить. Я согласна выдерживать твою бессмысленную ревность. Да, мне помогает в этом моя любовь к тебе. Пускай ты осыпаешь меня своими отвратительными шутками, унижаешь мое человеческое достоинство. Ты можешь оскорблять меня, избить меня. Но я не позволю тебе упрекать нас за то, что мы спасли тебя.
Франк сорвал очки с носа и принялся протирать их тельняшкой. При этом он лукаво посматривал на присутствующих, как шутник, готовящий веселую выходку.
– А почему вы считаете, что спасли меня? – спросил он.
Усевшись за стол, Лиза принялась играть с замками чемодана, затем, повернувшись к своему любовнику, прошептала:
– Если ты скучаешь по тюремным решеткам, еще не все потеряно, Франк.
Она указала на грязное стекло двери, за которым дождевые струи были похожи на серые перья.
– Тебе достаточно только спуститься по лестнице, подойти к первому попавшемуся полицейскому и сказать ему: "Это я". Даже если ты и произнесешь это по-французски, он поймет тебя. Иди же, Франк! Иди!
Паоло снова хотел было вмешаться, но раздумал: он знал, что Лиза права.
– Это вызов? – спросил Франк.
– Не для того я устраивала твой побег, чтобы провоцировать тебя, – ответила она.
После секундного замешательства Франк направился к двери. Все затаили дыхание. Открыв дверь, Франк увидел море людей в полицейской форме. Внезапно он почувствовал себя трусом.
Франк с такой силой захлопнул дверь, что задрожали стекла.
– Не надо было ждать меня, Лиза, – вздохнул Франк. – За эти пять лет я старался покончить с нашей историей. А ты хотела, чтобы она продолжалась, носилась с ней, как с писаной торбой. И теперь ты являешь ее на свет Божий и хочешь, чтобы я сразу пошел за тобой и за этой историей, забыв о том куске пути, который был пройден без меня!
– Сволочь! – закричал Паоло. – Ты перегибаешь палку! Мы тратим наши бабки, ломаем себе голову, рискуем шкурой, играем в Форт-Аламос со всей легавой сворой Гамбурга, а месье выдает нам в качестве благодарности: "Вы могли оставить меня там, где я был!"
После этого порыва он успокоился.
– Нужно реагировать, Франк! – заключил он.
– Реагировать! – повторил Франк, как будто впервые услышал это слово.
Он посмотрел по очереди на своих друзей, удивляясь, что они не понимают его. Почему он разучился говорить на том же языке, что и они?
– Я хотел бы, чтобы вы поняли меня, – умоляюще произнес Франк. – Ведь вы устроили не побег, а эксгумацию. Побег устраивают изнутри: копают яму, из ложки вытачивают нож, режут простыни на полосы, а главное – думают! Это – самое главное! Сбежать – это особый глагол. Нельзя сбежать кого-то: сам должен сбежать. Ведь никто даже не предупредил меня. Я был зажат своими стенами, как покойник досками гроба. Я даже не знал, что кто-то ходил по моей могиле! А вы вдруг хотите оживить меня, причем так же быстро, как умирают от закупорки сосудов! Невозможно! Я ведь целые годы подыхал там!
Паоло утер крупную слезу со своих морщинистых щек.
– Вот видите, Лиза, – прошептал человечек. – Мы все предусмотрели, все, кроме его реакции.
* * *
Пожарным удалось завести якоря под фургон. Пронзительно завизжали лебедки, цепи напряглись, и из тины показалась темная туша автомобиля.
Комиссар следил за операцией, сунув руки в карманы, из перекошенного рта торчала вечная сигара.
Подошедший к нему полицейский в форме щелкнул каблуками.
– Должен сообщить вам кое-что, герр комиссар, – сказал он.
Комиссар с интересом посмотрел на него.
– В чем дело?
– В помещении склада находится группа мужчин и одна женщина.
– Ну и что? – заинтересованно спросил комиссар.
– Я задал им те же вопросы, что и остальным людям в этом районе...
– Ну и что?
– Все они утверждали, что ничего не видели, и я ушел, подумав, что все нормально. Только одна деталь зацепилась в моей памяти. Сначала я мысленно зафиксировал ее, не придав значения...
– Что за деталь?
– На одном из мужчин были форменные брюки.
– Морская форма?
– Нет, герр комиссар. Полицейская форма!
– Вы уверены?
– Более или менее, герр комиссар!
Комиссар посмотрел на поднимающийся из воды фургон.
– Немедленно оцепить этот склад, – приказал он. – Никого не выпускайте, но не входите туда, пока мы не осмотрим фургон.
Где-то на башне пробило половину восьмого. Полицейский посмотрел на часы.
– Колокол прозвонил на пять минут раньше, – сказал он.
* * *
В комнату ворвался Варнер.
– Есть! Корабль пристает к берегу.
– Не так уж плохо! – вздохнул Фредди, пьянея от облегчения.
– Что он сказал? – спросил Паоло.
– Пришла наша посудина!
Варнер пустился в длинную тираду. Когда он закончил, Франк повернулся к Гесслеру.
– Что это значит?
– Он говорит, что поставил мешки на причал и вы должны спрятаться за ними, чтобы вас не заметили, пока не доставят ящик. Полицейских полным-полно.
– Пора двигаться, – решила Лиза, надевая плащ. – Пойдем, Франк!
Франк кивнул.
– Паоло и Фредди, идите первыми, мы пойдем за вами.
– Главное – не канительтесь! Идет? – обеспокоенно отозвался Паоло.
И он поднес два пальца к уху, как бы отдавая честь, но вышло похожим на пируэт.
– Я лично говорю вам "спасибо", Гесслер, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Я помогу тебе, – с жаром пообещала Лиза.
– Ты думаешь, мне когда-нибудь удастся забыть эти пять лет?
– Да, Франк.
– Я говорю не о своих пяти годах, – поправил беглец, приподнимая подбородок Лизы, – а о твоих.
– Я знаю.
– Когда-нибудь я снова начну верить тебе?
Она покачала головой.
– В глубине души ты уже веришь мне, Франк!
– Ты скажешь мне: "Я никогда не спала с Гесслером", и это прозвучит так очевидно, да?
– Я никогда не спала с Гесслером, Франк!
– И ты не испытываешь никаких чувств к нему?
Она медленно, с опаской посмотрела на адвоката. Выпрямившись на стуле, сложив руки на коленях, Гесслер, казалось, ничего не слышал.
– Ничего, Франк, только глубокую признательность!
– Это также, – сказал он, – нужно будет забыть. Ну, это совсем просто.
– Я забуду!
– А немецкий? – внезапно спросил он.
– Что немецкий?
– Ты и язык забудешь?
– Как будто никогда и не знала его, любимый.
– Ты мне клянешься?
– Клянусь тебе!
– Ты больше никогда не вспомнишь об Ауссан-Альстере, покрытом льдом?
– Никогда, – пообещала она.
Лиза как будто перешла в другое измерение. Все вернулось на круги своя, их окружал совершенно благостный мир. Несмотря на внешнюю опасность, они ощущали полнейшую безмятежность.
– И ты забудешь, каким выглядит парк зимой, с изморозью и деревьями из мрамора?
– Навсегда забуду!
Он грубо оттолкнул ее. Лицо его исказилось.
– И ты надеешься, что я поверю тебе, Лиза?
– Франк!
– Лгунья! Грязная лгунья! Шлюха и лгунья!
Зажав уши руками, она качала головой.
– О! Нет! Перестань! Я схожу с ума!
– До недавнего времени ты лгала мне. Неужели ты хочешь, чтобы сейчас я поверил тебе?
– Я не лгала тебе, Франк!
– Ты говорила мне, что встречалась с Гесслером раз в неделю, а надо было сознаться, что вы виделись каждый день. Ты говорила мне, что приходила в его кабинет, хотя на самом деле он являлся в твою комнату!
Внезапно его голос прервался рыданием.
– В твою комнату! – подавленно повторил Франк. – А я никогда и не видел твоей комнаты, Лиза! Никогда! Хотя ты и рассказывала мне об обоях, об обстановке, о картинах на стенах...
– Это – как с твоей камерой, – возразила Лиза. – Я ведь тоже никогда не видела ее. И все же камеру легко представить себе! Даже слишком легко: я так и не смогла сделать этого!
Она продолжала с нарастающим пылом:
– Именно в этой камере ты не отвечал на мои письма! Ты молчал, сидя у себя в камере, а я сходила с ума от этого молчания. Ты мучаешься вопросом, не изменила ли я тебе. А я спрашиваю себя, не забыл ли ты меня.
– Забыл? – переспросил он.
Вышло похожим на стон. Когда Франку становилось плохо, Лиза все прощала своего любовнику. Он был хрупким ребенком, ребенком, потерявшимся в этом мире. Одинокий ребенок.
– Ни на мгновение я не забывал тебя, – продолжал он. – Лиза! Ни на долю секунды!
– Ты сам сказал это, – заметила молодая женщина. – Видишь ли, Франк, чтобы убедить друг друга, у нас остались только слова. Этого могло бы хватить. Я бы хотела, чтобы их хватило, но именно ты решил, что одних слов недостаточно!
Подошедший Паоло положил им руки на плечи.
– Ты должен поверить ей, Франк!
Фредди не хотел оставаться в стороне.
– Превосходно, – одобрил он. – Раз уж ты сказал, что мы присяжные заседатели, вот наш вердикт: вы должны поверить друг другу!
Паоло счел нужным продолжить.
– Ты забываешь, что в течение этих пяти лет мы тоже видели Лизу. Конечно, не каждый день. Раз в пять или шесть месяцев. Когда видишься с кем-то каждый день, то не замечаешь изменений, происшедших в этом человеке. Но если раз в пять или шесть месяцев, то это бросается в глаза, Франки. Ты согласен?
– Куда ты клонишь? – спросил Франк.
– А вот куда: Лиза не менялась. Правда, Фредди?
Фредди ласково посмотрел на Лизу. Он всегда испытывал некоторую нежность к подружке Франка.
– Точно, – поспешил ответить он, – всегда такая же молодая!
– Ну что за м...к! – протестующе выкрикнул Паоло. – Я толкую о ее внутреннем настроении. Понял, дубина? Ее отношение к тебе, Франк, совершенно не менялось. Чувствовалось, что годы нисколько не изменили ее чувств к тебе. Нисколько! Я должен был сказать тебе это... Наверное, я должен был раньше сделать это, но такая мысль не пришла мне в голову.
С улицы донесся резкий звук сирены. Выглянувший наружу Фредди выругался.
– Пожарные с автокраном! – объяснил он. – Спорим, что они уже нашли фургон?
– Им понадобится не меньше двадцати минут, чтобы вытащить его из воды. Пока же они не знают, внутри фургона Франк или нет!
И Паоло посмотрел на свои часы. Это были старые никелированные часы в серых пятнах, с пожелтевшим циферблатом. Его первые в жизни часы. Паоло приобрел их на заработанные гроши еще в ту пору, когда честно трудился.
– Через какие-то четверть часика мы сможем спеть песенку "Прощай, мой миленький дружок, нас ждет уже кораблик".
Подавленное состояние Гесслера смущало Франка. Молчание и неподвижная поза адвоката угнетали его. Он казался Франку отвесной скалой, которую он тщетно пытается разбить.
– Ну так что же, господин преподаватель немецкого языка, – обратился он к Гесслеру, – почему вы ничего не говорите?
– Мне больше нечего сказать!
– А попрощаться с Лизой?
– Уже.
Вызывающая улыбка слетела с лица Франка, как маска, у которой оторвали резинку.
– Когда? – спросил он.
– Уже!
Франк яростно стукнул ногой по груде телефонов, валявшихся на полу. Ему хотелось все уничтожить, превратить в прах это грустное помещение, доки, сам город...
– Ты видишь, Лиза! Вот это мне и не нравится – эти подводные течения в ваших отношениях, эти вечные недомолвки. То он рассказывает тебе о филодендронах, то он утверждает, что уже попрощался с тобой, то он... С меня довольно! Все меня слышали? С меня довольно! А вообще-то, если бы у тебя хватило смелости сказать мне: "Да, я была его любовницей, я переспала с ним, чтобы заставить его мне помочь", такой честный разговор был бы мне больше по вкусу. Какое-то время я бы страдал, но затем вылечился бы.
Лиза отошла от Франка, походка ее была странной, какой-то семенящей, приниженной, трусливой...
– Что ты творишь, Франк, бедняга? Неужели тебе так нравится мучить себя?
Гесслер встал и принялся застегивать свое пальто. На этот раз он действительно собрался уйти. Франк понял это, но какая-то смутная вялость помешала ему вмешаться.
– Видите ли, – сказал Гесслер, – я считаю, что вы созданы для тюрьмы. Там, по крайней мере, вам не нужно принимать решений. Вы можете упиваться собственным разочарованием.
– Разве я просил вас вытаскивать меня оттуда? – отозвался он.
– Замолчи, – приказала Лиза, – есть границы, которые не следует переходить. Я согласна выдерживать твою бессмысленную ревность. Да, мне помогает в этом моя любовь к тебе. Пускай ты осыпаешь меня своими отвратительными шутками, унижаешь мое человеческое достоинство. Ты можешь оскорблять меня, избить меня. Но я не позволю тебе упрекать нас за то, что мы спасли тебя.
Франк сорвал очки с носа и принялся протирать их тельняшкой. При этом он лукаво посматривал на присутствующих, как шутник, готовящий веселую выходку.
– А почему вы считаете, что спасли меня? – спросил он.
Усевшись за стол, Лиза принялась играть с замками чемодана, затем, повернувшись к своему любовнику, прошептала:
– Если ты скучаешь по тюремным решеткам, еще не все потеряно, Франк.
Она указала на грязное стекло двери, за которым дождевые струи были похожи на серые перья.
– Тебе достаточно только спуститься по лестнице, подойти к первому попавшемуся полицейскому и сказать ему: "Это я". Даже если ты и произнесешь это по-французски, он поймет тебя. Иди же, Франк! Иди!
Паоло снова хотел было вмешаться, но раздумал: он знал, что Лиза права.
– Это вызов? – спросил Франк.
– Не для того я устраивала твой побег, чтобы провоцировать тебя, – ответила она.
После секундного замешательства Франк направился к двери. Все затаили дыхание. Открыв дверь, Франк увидел море людей в полицейской форме. Внезапно он почувствовал себя трусом.
Франк с такой силой захлопнул дверь, что задрожали стекла.
– Не надо было ждать меня, Лиза, – вздохнул Франк. – За эти пять лет я старался покончить с нашей историей. А ты хотела, чтобы она продолжалась, носилась с ней, как с писаной торбой. И теперь ты являешь ее на свет Божий и хочешь, чтобы я сразу пошел за тобой и за этой историей, забыв о том куске пути, который был пройден без меня!
– Сволочь! – закричал Паоло. – Ты перегибаешь палку! Мы тратим наши бабки, ломаем себе голову, рискуем шкурой, играем в Форт-Аламос со всей легавой сворой Гамбурга, а месье выдает нам в качестве благодарности: "Вы могли оставить меня там, где я был!"
После этого порыва он успокоился.
– Нужно реагировать, Франк! – заключил он.
– Реагировать! – повторил Франк, как будто впервые услышал это слово.
Он посмотрел по очереди на своих друзей, удивляясь, что они не понимают его. Почему он разучился говорить на том же языке, что и они?
– Я хотел бы, чтобы вы поняли меня, – умоляюще произнес Франк. – Ведь вы устроили не побег, а эксгумацию. Побег устраивают изнутри: копают яму, из ложки вытачивают нож, режут простыни на полосы, а главное – думают! Это – самое главное! Сбежать – это особый глагол. Нельзя сбежать кого-то: сам должен сбежать. Ведь никто даже не предупредил меня. Я был зажат своими стенами, как покойник досками гроба. Я даже не знал, что кто-то ходил по моей могиле! А вы вдруг хотите оживить меня, причем так же быстро, как умирают от закупорки сосудов! Невозможно! Я ведь целые годы подыхал там!
Паоло утер крупную слезу со своих морщинистых щек.
– Вот видите, Лиза, – прошептал человечек. – Мы все предусмотрели, все, кроме его реакции.
* * *
Пожарным удалось завести якоря под фургон. Пронзительно завизжали лебедки, цепи напряглись, и из тины показалась темная туша автомобиля.
Комиссар следил за операцией, сунув руки в карманы, из перекошенного рта торчала вечная сигара.
Подошедший к нему полицейский в форме щелкнул каблуками.
– Должен сообщить вам кое-что, герр комиссар, – сказал он.
Комиссар с интересом посмотрел на него.
– В чем дело?
– В помещении склада находится группа мужчин и одна женщина.
– Ну и что? – заинтересованно спросил комиссар.
– Я задал им те же вопросы, что и остальным людям в этом районе...
– Ну и что?
– Все они утверждали, что ничего не видели, и я ушел, подумав, что все нормально. Только одна деталь зацепилась в моей памяти. Сначала я мысленно зафиксировал ее, не придав значения...
– Что за деталь?
– На одном из мужчин были форменные брюки.
– Морская форма?
– Нет, герр комиссар. Полицейская форма!
– Вы уверены?
– Более или менее, герр комиссар!
Комиссар посмотрел на поднимающийся из воды фургон.
– Немедленно оцепить этот склад, – приказал он. – Никого не выпускайте, но не входите туда, пока мы не осмотрим фургон.
Где-то на башне пробило половину восьмого. Полицейский посмотрел на часы.
– Колокол прозвонил на пять минут раньше, – сказал он.
* * *
В комнату ворвался Варнер.
– Есть! Корабль пристает к берегу.
– Не так уж плохо! – вздохнул Фредди, пьянея от облегчения.
– Что он сказал? – спросил Паоло.
– Пришла наша посудина!
Варнер пустился в длинную тираду. Когда он закончил, Франк повернулся к Гесслеру.
– Что это значит?
– Он говорит, что поставил мешки на причал и вы должны спрятаться за ними, чтобы вас не заметили, пока не доставят ящик. Полицейских полным-полно.
– Пора двигаться, – решила Лиза, надевая плащ. – Пойдем, Франк!
Франк кивнул.
– Паоло и Фредди, идите первыми, мы пойдем за вами.
– Главное – не канительтесь! Идет? – обеспокоенно отозвался Паоло.
И он поднес два пальца к уху, как бы отдавая честь, но вышло похожим на пируэт.
– Я лично говорю вам "спасибо", Гесслер, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15