Мне пришлось сделать подробное заявление, которое застенографировали, отпечатали на машинке и прочли мне вслух, прежде чем дать подписать, словно это было признание опасного преступника. Они вели себя так, будто это я был повинен в смерти Эллиса. Меня даже спросили, не было ли среди моих вещей мегафона! Атмосфера немного разрядилась, когда им удалось найти машину Эллиса и по пустой ячейке в наборе инструментов определить, что гаечный ключ все-таки принадлежал ему. Но окончательно их и это не убедила
Затем, около пяти часов, Бернс привел еще одного солидного мужчину, представив его как комиссара Добсона из Ярда. Он был мрачен, но вполне дружелюбен и, садясь передо мной, предложил мне сигарету. Бернс поднес к ней зажигалку. По этим признакам я понял, что мои дела не так уж плохи.
— Ну что ж, мистер Ренисон, — сказал комиссар, — я только что прочел ваше из ряда вон выходящее заявление. Вы не будете возражать, если теперь я задам вам несколько вопросов?
— Валяйте, — согласился я.
И он засыпал меня вопросами, начиная с моего первого приезда в Пепельный Берег. В основном его интересовали всякие мелочи, — но их выяснение заняло немало времени.
Под конец он удовлетворенно кивнул.
— Конечно, — заметил он, — вы с женой вели себя, скажем прямо, не совсем обычно. Однако вас извиняет результат — он совершенно невероятен.
После этой фразы я расслабился. Впервые они оказались целиком на моей стороне.
— У меня есть для вас новости, — продолжал комиссар. — Получив сообщение инспектора Бернса, мы решили обыскать дом Уильяма Эллиса… На его счет вы не ошиблись. Нами обнаружены неопровержимые доказательства, что на протяжении многих лет он был процветающим профессиональным шантажистом.
Я подумал о Кэрол. Как же она оказалась права!
— Документы он держал в сейфе. Там оказалась масса всевозможных бумаг и писем, касающихся сорока трех его жертв, и среди них немало весьма известных людей. Мы нашли также более двадцати тысяч фунтов наличными.
Я присвистнул.
— Да, он был вымогателем действительно крупного масштаба, — сказал Добсон. — Поэтому, когда миссис Рэмсден попыталась установить его личность, он рисковал не просто несколькими годами тюрьмы. На карту было поставлено все, что он успел сколотить, все его уютное существование. Он убил, чтобы сохранить это — то есть очень многое.
Я кивнул. А мне-то казалось, что у него не было веских мотивов!
— А как насчет Рэмсдена? — поинтересовался я. — Там было что-нибудь, имеющее отношение к нему?
— Да, письмо, — ответил комиссар. — Я так и подумал, что вы захотите взглянуть на него, и принес фотокопию. — Добсон достал из чемоданчика копию и протянул мне. Письмо было написано на бумаге отеля «Сцилла»и датировано 12 апреля 1960 года. Я быстро пробежал его глазами:
«Если, как вы сказали мне вчера по телефону, вы действительно видели все с другого края скалы, вам должно быть понятно, что мне нечего сказать в свое оправдание. Однако, если вы хотите узнать мою версию событий, прежде чем решить, предавать ли дело огласке, то вот она.
Мы дурачились на вершине скалы, совершенно не думая об опасности. Внезапно моя жена потеряла равновесие. Она стояла в тот момент к морю спиной и так и упала в пучину. Я перевесился, посмотрел вниз и сразу заметил ее в воде. Она пыталась плыть, но волнами ее болтало в узкой расщелине. Мне удалось найти кратчайший спуск со скалы на пляж: она была всего в нескольких метрах от меня и еще боролась за жизнь, хотя уже заметно слабела. Кругом бурлила вода и стоял страшный шум. Это был настоящий ад! Море всегда внушало мне страх. Вы видели, я стоял там, парализованный страхом. Поверьте, я действительно хотел броситься ей на помощь, но не мог заставить себя сдвинуться с места. По крайней мере сначала. А потом было уже поздно — ее поглотили волны. Теперь мне кажется, что я мог бы спасти ее, хоть я и не умею плавать. Мне только чудилось, что там глубоко, но потом я проверил — глубина оказалась небольшой, просто очень бурлила вода. Я схожу с ума от горя и стыда. Мне все равно, что теперь будет со мной. Воспоминание об этом ужасе будет длиться вечно, станет для меня пожизненным наказанием. И я его вполне заслужил. Однако, если вы разгласите то, что видели, вы доставите страдания и другим людям, особенно моему отцу. Я придумал красивую ложь не столько, чтобы спасти свое имя от бесчестия, сколько ради него. Поэтому если вы можете не предавать огласке известные вам факты, то я умоляю вас: не делайте этого.
Артур Рэмсден».
Передо мною было последнее недостающее звено — секрет Артура. Дать своей жене утонуть у себя на глазах, не шевельнув пальцем, чтобы спасти ее… Даже не попытавшись!.. Трудно себе представить нечто более позорное.
Некоторое время я сидел молча. Такой вариант мне прежде и в голову не приходил, но теперь, когда я все знал, эта трагедия четко определила ход дальнейшей жизни Артура. Становилась понятной его замкнутость, нелюдимость — особенно в первые годы после несчастного случая, — как и его неистовая энергия. Через какие же душевные муки прошел он, человек совестливый, казня себя за минутную трусость, которая привела к непоправимому! А я ничуть не сомневался, что это была именно минутная слабость, паралич воли. Всей остальной своей жизнью Артур доказал, что он не трус. После такой трагедии вполне можно было скатиться до никчемных рефлексий, а он вместо этого взялся за труд, чтобы реабилитировать себя в собственных глазах. Ему нелегко далось восстановление дартмурской фермы, но он добился этого. Он мужественно переносил свою болезнь и фактически поборол ее. В Пепельном Береге он даже заставил себя заняться парусным спортом, купался, хотя при этом питал ненависть к воде. Нет, стержень в этом человеке был крепкий. К тому времени, когда он встретил Фэй, он уже почти вернул себе самоуважение, а ее любовь могла только ускорить окончательное самоутверждение. Как вдруг история пятнадцатилетней давности снова обрушилась на него всем своим позором. Эллис угрожал рассказать о ней Фэй. Неудивительно, что Артур был так подавлен и мрачен, когда мы впервые побывали у них в гостях.
Конечно, размышлял я, он мог уйти из когтей Эллиса, сам во всем признавшись. Это было бы трудное признание, но она ведь так любила его, что он вполне мог рассчитывать на сострадание и поддержку. Она бы поняла допущенную им слабость и простила ради своей любви к нему.
Но вот нам раз малости к себе он от нее и не хотел. Как и любому мужчине, ему необходимо было ее уважение. Именно уважение было ему дороже всего на свете, ведь ради него он так упорно трудился, да и жил все эти годы. Мысль, что он может потерять его, пасть в глазах Фэй, была для него непереносима. До известной степени я мог это понять, но только до известной степени…
Молча я вернул копию комиссару.
— Печальная история… — сказал он со вздохом. — Боюсь, — продолжил он, — что полную картину событий нам никогда не восстановить, хотя можно догадаться, как все случилось. Эллис был тогда совсем молод и, как я предполагаю, карьеру шантажиста начал именно тогда. Он стал свидетелем гибели жены Рэмсдена по чистой случайности. С его складом ума он сразу понял открывшиеся перед ним возможности, особенно после того, как Рэмсден публично солгал. Узнав из газет, что отец Рэмсдена богат, он получил дополнительный стимул. Он позвонил ему и побудил дать письменные объяснения, чтобы иметь на руках неопровержимую улику. Рэмсден был слишком убит горем, чтобы почуять опасность. Эллис условился с ним, где оставить письмо. Обращает на себя внимание, что оно никому лично не адресовано — Рэмсден наверняка не знал имени шантажиста. Сразу после этого с него по телефону потребовали денег, которые отчаявшийся Рэмсден дал или пообещал. Бедолага? Можно себе представить, в каком он был состоянии.
— Но затем Эллису пришлось исчезнуть? — предположил я.
— Конечно. Не представив свои доказательства во время разбирательства и получив за это отступные, он уже не мог угрожать, что предъявит их властям. Возможно, он вымогал деньги еще несколько раз, пока не умер отец Рэмсдена. После этого в его руках уже не было достаточно веских козырей. На время он отложил письмо Рэмсдена в сторону и занялся другими жертвами, на которых мог легче влиять. Он явно вошел во вкус этого занятия — сравнительно простого и очень прибыльного. А вот стоило Рэмсдену жениться вторично, и Эллис оказался тут как тут…
— Как же Эллис пронюхал об этом?
— Не забывайте, что Фэй Рэмсден была актрисой и ее замужество наверняка не обошла вниманием пресса. Эллис не пропустил бы этого известия, шантажисты — это самые внимательные читатели газет. Он вспомнил Рэмсдена, снова извлек на свет божий его письмо, понял, что если Рэмсден сохранил эту тайну от жены, то для шантажа открываются новые возможности, выждал некоторое время и приехал сюда на разведку. Достаточно было телефонного звонка, чтобы выяснить, что Рэмсден ничего жене не сказал и готов платить за молчание. Ну а потом последовало все остальное…
Я был согласен с его версией. Мне казалось, что сейчас мы как никогда близко подошли ко всей правде об этой истории, но меня по-прежнему что-то не удовлетворяло.
— Знаете, — сказал я, подумав, — мне понятно, почему Артур попал на крючок шантажиста в первый раз — он был молод, наивен, испуган. Потеряв жену и чувствуя неискупимую вину, он действительно находился тогда в ужасном состоянии. Но потом-то он это преодолел. Он взял себя в руки, характер его окреп, появилась твердость духа. Он знал, что проявил слабость, и дал себе слово, что больше этого не повторится. Помню, однажды он сказал мне: «Жизнь — это борьба. Стоит один раз поддаться, и все кончено…»В этом наблюдении, конечно, не было ничего нового, но он сказал это с таким чувством, словно для него это главная жизненная заповедь. И теперь мне непонятно, как человек, который столь хорошо усвоил урок, преподанный ему жизнью, мог так легко поддаться на шантаж, когда Эллис объявился вторично.
— Если он считал, что на карту поставлено его счастье, его можно понять, — отозвался Добсон.
— Но какого счастья можно было ожидать, оказавшись в рунах шантажиста? У него не было бы и минуты покоя. А прогулки по ночам сразу же омрачили его семейную жизнь… Нет, это все же непостижимо…
Добсон пожал плечами.
— Но тем не менее все так и было, — сказал он. — Видимо, открыть жене правду казалось ему худшим из вариантов. Унижения он бы не вынес.
— Ему нужно было бороться. Эллис не мог быть уверен, крепка ли его власть над Рэмсденом, пока не проверил этого. Он не мог знать, что Артур предпочтет откупиться, но скрыть свой позор от жены. Встретив сопротивление, он бы сам почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Артур мог попытаться поторговаться с ним. Я бы на его месте сказал: «Если вы от меня отвяжетесь, я ничего не предприму, но если будете продолжать, я разоблачу вас как шантажиста, каковы бы ни были для меня последствия». Как вы думаете, пошел бы Эллис на риск в таком случае?
— Рэмсден не мог его разоблачить, потому что даже не знал, кто он.
Верно, об этом я как-то забыл…
— Но даже если это так, — настаивал я, — Артуру не нужно было так легко сдаваться. Он мог потянуть время и потихоньку выяснить личность Эллиса.
— Как?
— Ну, он мог, к примеру, устроить засаду в том месте, где оставлял деньги, как позже сделала Фэй.
— Наверное, на это у него не хватило смелости.
— Но ведь он пятнадцать лет доказывал сам себе, что он не трус! Как раз это и был отличный шанс окончательно утвердиться в собственных глазах.
Добсон нахмурился.
— С моей точки зрения, — сказал он, — это все равно было неосуществимо. Ему, вероятно, пришлось бы прождать всю ночь, пока шантажист придет за деньгами. Мы теперь знаем, что Фэй Рэмсден долго ждать не пришлось, но Артур-то в этом не мог быть уверен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Затем, около пяти часов, Бернс привел еще одного солидного мужчину, представив его как комиссара Добсона из Ярда. Он был мрачен, но вполне дружелюбен и, садясь передо мной, предложил мне сигарету. Бернс поднес к ней зажигалку. По этим признакам я понял, что мои дела не так уж плохи.
— Ну что ж, мистер Ренисон, — сказал комиссар, — я только что прочел ваше из ряда вон выходящее заявление. Вы не будете возражать, если теперь я задам вам несколько вопросов?
— Валяйте, — согласился я.
И он засыпал меня вопросами, начиная с моего первого приезда в Пепельный Берег. В основном его интересовали всякие мелочи, — но их выяснение заняло немало времени.
Под конец он удовлетворенно кивнул.
— Конечно, — заметил он, — вы с женой вели себя, скажем прямо, не совсем обычно. Однако вас извиняет результат — он совершенно невероятен.
После этой фразы я расслабился. Впервые они оказались целиком на моей стороне.
— У меня есть для вас новости, — продолжал комиссар. — Получив сообщение инспектора Бернса, мы решили обыскать дом Уильяма Эллиса… На его счет вы не ошиблись. Нами обнаружены неопровержимые доказательства, что на протяжении многих лет он был процветающим профессиональным шантажистом.
Я подумал о Кэрол. Как же она оказалась права!
— Документы он держал в сейфе. Там оказалась масса всевозможных бумаг и писем, касающихся сорока трех его жертв, и среди них немало весьма известных людей. Мы нашли также более двадцати тысяч фунтов наличными.
Я присвистнул.
— Да, он был вымогателем действительно крупного масштаба, — сказал Добсон. — Поэтому, когда миссис Рэмсден попыталась установить его личность, он рисковал не просто несколькими годами тюрьмы. На карту было поставлено все, что он успел сколотить, все его уютное существование. Он убил, чтобы сохранить это — то есть очень многое.
Я кивнул. А мне-то казалось, что у него не было веских мотивов!
— А как насчет Рэмсдена? — поинтересовался я. — Там было что-нибудь, имеющее отношение к нему?
— Да, письмо, — ответил комиссар. — Я так и подумал, что вы захотите взглянуть на него, и принес фотокопию. — Добсон достал из чемоданчика копию и протянул мне. Письмо было написано на бумаге отеля «Сцилла»и датировано 12 апреля 1960 года. Я быстро пробежал его глазами:
«Если, как вы сказали мне вчера по телефону, вы действительно видели все с другого края скалы, вам должно быть понятно, что мне нечего сказать в свое оправдание. Однако, если вы хотите узнать мою версию событий, прежде чем решить, предавать ли дело огласке, то вот она.
Мы дурачились на вершине скалы, совершенно не думая об опасности. Внезапно моя жена потеряла равновесие. Она стояла в тот момент к морю спиной и так и упала в пучину. Я перевесился, посмотрел вниз и сразу заметил ее в воде. Она пыталась плыть, но волнами ее болтало в узкой расщелине. Мне удалось найти кратчайший спуск со скалы на пляж: она была всего в нескольких метрах от меня и еще боролась за жизнь, хотя уже заметно слабела. Кругом бурлила вода и стоял страшный шум. Это был настоящий ад! Море всегда внушало мне страх. Вы видели, я стоял там, парализованный страхом. Поверьте, я действительно хотел броситься ей на помощь, но не мог заставить себя сдвинуться с места. По крайней мере сначала. А потом было уже поздно — ее поглотили волны. Теперь мне кажется, что я мог бы спасти ее, хоть я и не умею плавать. Мне только чудилось, что там глубоко, но потом я проверил — глубина оказалась небольшой, просто очень бурлила вода. Я схожу с ума от горя и стыда. Мне все равно, что теперь будет со мной. Воспоминание об этом ужасе будет длиться вечно, станет для меня пожизненным наказанием. И я его вполне заслужил. Однако, если вы разгласите то, что видели, вы доставите страдания и другим людям, особенно моему отцу. Я придумал красивую ложь не столько, чтобы спасти свое имя от бесчестия, сколько ради него. Поэтому если вы можете не предавать огласке известные вам факты, то я умоляю вас: не делайте этого.
Артур Рэмсден».
Передо мною было последнее недостающее звено — секрет Артура. Дать своей жене утонуть у себя на глазах, не шевельнув пальцем, чтобы спасти ее… Даже не попытавшись!.. Трудно себе представить нечто более позорное.
Некоторое время я сидел молча. Такой вариант мне прежде и в голову не приходил, но теперь, когда я все знал, эта трагедия четко определила ход дальнейшей жизни Артура. Становилась понятной его замкнутость, нелюдимость — особенно в первые годы после несчастного случая, — как и его неистовая энергия. Через какие же душевные муки прошел он, человек совестливый, казня себя за минутную трусость, которая привела к непоправимому! А я ничуть не сомневался, что это была именно минутная слабость, паралич воли. Всей остальной своей жизнью Артур доказал, что он не трус. После такой трагедии вполне можно было скатиться до никчемных рефлексий, а он вместо этого взялся за труд, чтобы реабилитировать себя в собственных глазах. Ему нелегко далось восстановление дартмурской фермы, но он добился этого. Он мужественно переносил свою болезнь и фактически поборол ее. В Пепельном Береге он даже заставил себя заняться парусным спортом, купался, хотя при этом питал ненависть к воде. Нет, стержень в этом человеке был крепкий. К тому времени, когда он встретил Фэй, он уже почти вернул себе самоуважение, а ее любовь могла только ускорить окончательное самоутверждение. Как вдруг история пятнадцатилетней давности снова обрушилась на него всем своим позором. Эллис угрожал рассказать о ней Фэй. Неудивительно, что Артур был так подавлен и мрачен, когда мы впервые побывали у них в гостях.
Конечно, размышлял я, он мог уйти из когтей Эллиса, сам во всем признавшись. Это было бы трудное признание, но она ведь так любила его, что он вполне мог рассчитывать на сострадание и поддержку. Она бы поняла допущенную им слабость и простила ради своей любви к нему.
Но вот нам раз малости к себе он от нее и не хотел. Как и любому мужчине, ему необходимо было ее уважение. Именно уважение было ему дороже всего на свете, ведь ради него он так упорно трудился, да и жил все эти годы. Мысль, что он может потерять его, пасть в глазах Фэй, была для него непереносима. До известной степени я мог это понять, но только до известной степени…
Молча я вернул копию комиссару.
— Печальная история… — сказал он со вздохом. — Боюсь, — продолжил он, — что полную картину событий нам никогда не восстановить, хотя можно догадаться, как все случилось. Эллис был тогда совсем молод и, как я предполагаю, карьеру шантажиста начал именно тогда. Он стал свидетелем гибели жены Рэмсдена по чистой случайности. С его складом ума он сразу понял открывшиеся перед ним возможности, особенно после того, как Рэмсден публично солгал. Узнав из газет, что отец Рэмсдена богат, он получил дополнительный стимул. Он позвонил ему и побудил дать письменные объяснения, чтобы иметь на руках неопровержимую улику. Рэмсден был слишком убит горем, чтобы почуять опасность. Эллис условился с ним, где оставить письмо. Обращает на себя внимание, что оно никому лично не адресовано — Рэмсден наверняка не знал имени шантажиста. Сразу после этого с него по телефону потребовали денег, которые отчаявшийся Рэмсден дал или пообещал. Бедолага? Можно себе представить, в каком он был состоянии.
— Но затем Эллису пришлось исчезнуть? — предположил я.
— Конечно. Не представив свои доказательства во время разбирательства и получив за это отступные, он уже не мог угрожать, что предъявит их властям. Возможно, он вымогал деньги еще несколько раз, пока не умер отец Рэмсдена. После этого в его руках уже не было достаточно веских козырей. На время он отложил письмо Рэмсдена в сторону и занялся другими жертвами, на которых мог легче влиять. Он явно вошел во вкус этого занятия — сравнительно простого и очень прибыльного. А вот стоило Рэмсдену жениться вторично, и Эллис оказался тут как тут…
— Как же Эллис пронюхал об этом?
— Не забывайте, что Фэй Рэмсден была актрисой и ее замужество наверняка не обошла вниманием пресса. Эллис не пропустил бы этого известия, шантажисты — это самые внимательные читатели газет. Он вспомнил Рэмсдена, снова извлек на свет божий его письмо, понял, что если Рэмсден сохранил эту тайну от жены, то для шантажа открываются новые возможности, выждал некоторое время и приехал сюда на разведку. Достаточно было телефонного звонка, чтобы выяснить, что Рэмсден ничего жене не сказал и готов платить за молчание. Ну а потом последовало все остальное…
Я был согласен с его версией. Мне казалось, что сейчас мы как никогда близко подошли ко всей правде об этой истории, но меня по-прежнему что-то не удовлетворяло.
— Знаете, — сказал я, подумав, — мне понятно, почему Артур попал на крючок шантажиста в первый раз — он был молод, наивен, испуган. Потеряв жену и чувствуя неискупимую вину, он действительно находился тогда в ужасном состоянии. Но потом-то он это преодолел. Он взял себя в руки, характер его окреп, появилась твердость духа. Он знал, что проявил слабость, и дал себе слово, что больше этого не повторится. Помню, однажды он сказал мне: «Жизнь — это борьба. Стоит один раз поддаться, и все кончено…»В этом наблюдении, конечно, не было ничего нового, но он сказал это с таким чувством, словно для него это главная жизненная заповедь. И теперь мне непонятно, как человек, который столь хорошо усвоил урок, преподанный ему жизнью, мог так легко поддаться на шантаж, когда Эллис объявился вторично.
— Если он считал, что на карту поставлено его счастье, его можно понять, — отозвался Добсон.
— Но какого счастья можно было ожидать, оказавшись в рунах шантажиста? У него не было бы и минуты покоя. А прогулки по ночам сразу же омрачили его семейную жизнь… Нет, это все же непостижимо…
Добсон пожал плечами.
— Но тем не менее все так и было, — сказал он. — Видимо, открыть жене правду казалось ему худшим из вариантов. Унижения он бы не вынес.
— Ему нужно было бороться. Эллис не мог быть уверен, крепка ли его власть над Рэмсденом, пока не проверил этого. Он не мог знать, что Артур предпочтет откупиться, но скрыть свой позор от жены. Встретив сопротивление, он бы сам почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Артур мог попытаться поторговаться с ним. Я бы на его месте сказал: «Если вы от меня отвяжетесь, я ничего не предприму, но если будете продолжать, я разоблачу вас как шантажиста, каковы бы ни были для меня последствия». Как вы думаете, пошел бы Эллис на риск в таком случае?
— Рэмсден не мог его разоблачить, потому что даже не знал, кто он.
Верно, об этом я как-то забыл…
— Но даже если это так, — настаивал я, — Артуру не нужно было так легко сдаваться. Он мог потянуть время и потихоньку выяснить личность Эллиса.
— Как?
— Ну, он мог, к примеру, устроить засаду в том месте, где оставлял деньги, как позже сделала Фэй.
— Наверное, на это у него не хватило смелости.
— Но ведь он пятнадцать лет доказывал сам себе, что он не трус! Как раз это и был отличный шанс окончательно утвердиться в собственных глазах.
Добсон нахмурился.
— С моей точки зрения, — сказал он, — это все равно было неосуществимо. Ему, вероятно, пришлось бы прождать всю ночь, пока шантажист придет за деньгами. Мы теперь знаем, что Фэй Рэмсден долго ждать не пришлось, но Артур-то в этом не мог быть уверен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24