— Наркотик повезли на исследование, — устало произнес я.
— Без справки материал не приму! Не имею права. Все.
А что, формально он прав. Нельзя принимать материал без справки об исследовании наркотика. Нет справки — нет возбуждения уголовного дела. Нет следственных действий. Нет работы. Ситуация дурацкая. Все знают, что это героин. Задокументировано, что «вещество белого цвета», как значится в протоколе, барыга продавал именно как героин. Но нет бумажки об исследовании. Возбуждение уголовного дела превращается в священнодействие. Ибо если дело возбуждено, оно сразу превращается в важный фактор статистики. От него зависят показатели. А показатель статистики — это как идол. На него надо молиться. Его надо лелеять. И как идол он требует жертв.
— Мы понимаем, — кивнул я. — Возбудите дело, когда справка будет. Но вы хоть посмотрите: в порядке материал, что еще сделать надо.
Следователь хмуро пролистнул за две минуты набравшуюся толстую кипу листов. Буркнул:
— Все нормально. Я пошел.
— Вы нам очень помогли, — саркастически воскликнул Арнольд.
— Спокойной ночи, — с этими словами следователь исчез, и больше его никто не видел.
— Ублюдок, — кинул Арнольд, как только дверь захлопнулась. Но можно не сомневаться, что следак все слышал.
Справку об исследовании Князь привез часа в три ночи. Следователя опять нет. В ОВД — ночная тишь да гладь. А дежурный заявляет:
— Я задержанного сейчас отпущу. Я его мамашу знаю. Завтра здесь вся адвокатура и прокуратура будет. А мне это надо? Мне надо по шее получать?
А что, действительно, капитану это надо? Что какая-то там ликвидированная наркоточка по сравнению с целостностью и безопасностью его шеи?
— А я тебя с работы выгоню, тварь такая, — прошипел я, наклоняясь над окошком.
— Оскорбляете.
— Да? — Я выразительно сжал кулак. — Я тебе еще и в лоб дам.
— Но…
Я поглядел на дежурного взором удава, и он затих. В четвертом часу появился местный опер — эдакий улыбающийся живчик. Выслушав нас, он заметался по кабинету и на ходу радостно сообщил:
— Отлично, что вы ее повязали. Так я и знал, что там торг идет. Адвокатша. Денег тьма… Знаете что, мужики, пока мы ее еще по всем бумагам не провели. Я с ней перетрещу. Десять штук «зелени» она сразу выложит. У нее есть. Поделим. — Поровну? — спросил я. — Ага, — кивнул опер.
— Отлично, — я встал. Опер замедлил свой бег и остановился напротив меня. Тут я ему и дал в лоб — слегонца, чтобы без членовредительства, но достаточно, чтобы размазать по стенке.
— Это тебе вместо десяти тысяч баксов, скотина… Он встряхнул головой, заныл, схватившись за лоб:
— Ты чего? Охренел?
Я взял его за рубаху, встряхнул.
— Таких, как ты, сволочей, не гнать из ментовки, а сразу убивать надо! Еще тебя увижу, покатаешься на красивой белой машине. На «Скорой». Понял?
— Понял.
— А теперь… — я кивнул Арнольду. Он понял меня с полуслова, открыл дверь кабинета. И я пинком под зад вышвырнул опера.
— Вот мразь. Поделим поровну, — покачал головой Асеев.
В дверь постучали.
— Кто? — рявкнул я.
— Можно? — в дверь просунулась физиономия ментенка. — Это, можно…
| — Чего тебе? — крикнул Арнольд.
— Это… Мегера ко мне в коридоре подходит. И знаете, что говорит?
— Ну?
— Типа, говорит: «Мы с тобой еще посчитаемся, козел».
О времена. О нравы. О бывшие прокуроры…
— Заколебал ты своим нытьем, — заорал Арнольд. — Испарись!
К утру новый дежурный следак из отделения все-таки возбудил дело. Романов надавил на свои многочисленные связи, и дело передали в следственное управление города. Оно досталось старому товарищу нашего отдела Коле Лукошину. Парень честный, с отлично развитым «классовым чутьем», въедливый, горящий на работе. А что еще оперу от следователя желать?
Я не выспался, голова немного побаливала, но не впервой. На том свете отоспимся. Но это не скоро будет. На этом свете у меня еще полно дел и делишек. Одно из них — найти, откуда Кукиш брал порченый героин.
Кукиша поместили в комфортабельную камеру в изоляторе временного содержания УВД Центрального района. Переговорить я с ним решил с глазу на глаз, выждав немного времени. Вид его меня не порадовал.
Он съежился на привинченной к полу табуретке, обхватив себя руками, будто в помещении было не плюс двадцать дять, а минус двадцать пять градусов. Трясло его еще больше. Он был похож на юродивого в момент припадка. Он колотил ногой по полу, как мартовский заяц лапой по пню.
— Трясучка? — посочувствовал я.
— Фашисты, — ответил он.
— Почему? — поинтересовался я.
— Вы меня пытаете, — ответил он. И был не прав. Не мы из него наркомана сделали.
— Знаешь, что твой героин порченый? — поинтересовался я. — От него люди мрут.
— Врут!
— Кто?
— Люди!
— Как они могут врать, если они умерли?
— Хороший героин! Сам пробовал!
— Бацилле ты давал?
— Никому ничего не давал. Держал порошок для собственного употребления, — четко оттарабанил Кукиш, как мама учила.
— Да брось придуриваться. Не видишь, у меня даже бумаги нет. Писать не на чем. А память мою к делу не подошьешь. Так?
— И что?
— А то, что мы без протокола беседуем, чтобы вместе разобраться… Так у Бациллы твой героин был?
— Мой… Не мог он им травануться.
— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злост-ИЬ1Й отравитель. — Никого я не травил. — Откуда зелье взял? — Не скажу.
— Почему?
— А на фига?
— Заручишься моей дружбой.
— И чего твоя дружба стоит?
Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.
— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?
— Ну?
— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.
— И чего?
— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.
— Все равно не скажу.
— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?
— Мне плевать! Я тебя ненавижу!
— А почему именно меня?
— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора! Я вздохнул и произнес:
— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори. Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки — его не колышат. Его колышит только пакетик с героином.
Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.
— Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.
— Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?
— Он.
— Ты чего, у него затовариваешься?
— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.
— А ты их Бацилле сплавил?
— Да.
Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.
— А он у кого взял? — спросил я.
— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.
— Погоди, разговор еще не закончен.
— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.
— А что ты еще можешь сказать?
— Тютя от ментовки хоронится.
— Это я знаю, — усмехнулся я.
— А где хоронится — знаешь?
— Нет. Но хотел бы знать.
— Скажу… Давай…
Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.
— Так где Тютя хоронится? — спросил я.
— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.
— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.
— Ну, семнадцать.
— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.
— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.
— Он самый.
— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».
— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.
Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…
Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.
— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.
— Его еще найти надо, — сказал я.
— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.
Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.
— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.
Мы вошли в подъезд.
— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?
— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!
— Тренироваться надо, — поддел я.
— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.
— Не Тютя погулять вышел?
— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.
Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.
— Что-то есть, — сказал я.
За дверью слышалось какое-то шуршание.
— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?
Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.
— Они… — прохрипел он.
Он дернулся. И прохрипел послабее:
— Они!.. Быстрее!
Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?
Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:
— Что?
— Кто выходил сейчас? — крикнул я.
— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».
— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.
Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».
Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.
— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.
А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.
— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.
Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24