Трупы изуродованы. Полещука ещё можно узнать, но Воропаева изуродована до неузнаваемости. Николаев и Гусев получили приказ полковника Седова срочно вылететь в Симферополь.
Перед отъездом он позвонил домой Кириллу Воропаеву. Подозрения появились снова и с большей силой. Но Кирилл был на даче, находился в спокойном безмятежном настроении. Николаев не стал ему ничего рассказывать о произошедшем, лишь поручил лейтенанту Горелову вести постоянное наблюдение за ним…
«Вполне возможно, что Кирилл тут не при чем,» — подумал Николаев. — «А убить их могли из-за драгоценностей, которые они украли. Должны же они были их как-то реализовывать. А это очень даже непросто…»
… В девятом часу вечера Николаев и Константин Гусев прилетели в аэропорт Симферополя. Там их встретил сотрудник местного угрозыска Клементьев, высокий малоразговорчивый человек лет тридцати пяти.
… — И именно тогда вы познакомились с отцом, дядя Паша? — спросил Гришка.
— Да, — тяжело вздохнул Николаев. — Были мы с ним знакомы полтора года. А виделись всего-то несколько раз в жизни…Но людей, отважней и порядочней твоего отца, Гришка, я видел мало… И окончательную истину в этой темной истории раскрыл именно он… Хотя точка в ней ещё далеко не поставлена…
3.
— Сегодня рано утром их обнаружил прохожий, — рассказывал Клементьев, уверенно крутя баранку «Волги» по дороге из Симферополя в Ялту. — Позвонил в милицию. Их нашли в кустах неподалеку от гостиницы «Ялта». Да… зрелище малоприятное. Сами увидите. Сразу в морг поедем?
— Разумеется…
… В морге рядком лежали два трупа — высокого, за метр девяносто ростом мужчины и невысокой женщины. Сотрудник морга открыл лица. Николаев вздрогнул. Константин Гусев невольно сделал движение рукой к лицу, словно желая закрыть глаза. Но устыдился этого движения и резко опустил руку.
— … твою мать, — протянул он.
В мужчине Николаев моментально узнал Полещука. Это была их третья встреча. Первый Полещук был импозантный мужчина в черном кожаном пальто, с коротко подстриженными фатовскими усиками, второй — прохожий в Ясенево в сером пальтишке и потрепанной ушанке, сгорбленно спешащий к подходящему автобусу, третий — этот страшный труп с избитым в кровь лицом.
На женщину же вообще невозможно было глядеть без содрогания. Лицо её представляло собой некое кровавое месиво, левый глаз был выбит, и только светлые растрепанные волосы с запекшейся кровью были признаком чего-то человеческого.
— От чего наступила смерть? — мрачно спросил Николаев.
— Оба были зверски избиты, могли умереть и от этого, — ответил Клементьев. — Плюс ножевая рана у женщины под левой грудью и две ножевые раны у мужчины, одна в сердце и другая в живот.
— Вскрытие было?
— Завтра будут результаты.
— Надо проводить опознание. Женщина изуродована до неузнаваемости, — сказал Николаев. — Что было найдено при них?
— Они были раздеты и ограблены. Верхней одежды на них не было, а у нас в Ялте ещё довольно прохладно. Мужчина был в светлом костюме, женщина в свитере и джинсах. Эксперт определил, что смерть наступила где-то во втором часу ночи.
— Возможно, возвращались из ресторана, — предположил Николаев.
— В карманах пиджака мужчины не было бумажника, зато лежал паспорт. Вот он.
… Этот паспорт Николаев уже держал в руках. Тридцать первого декабря прошлого года. «Полещук Андрей Афанасьевич, 1966 года рождения, украинец, прописан: Москва, проспект Вернадского…»
Были ещё ключи от какой-то квартиры, расческа, пачка сигарет «Кэмел», зажигалка, носовой платок.
— Около женщины валялась сумочка, денег там тоже не было. Косметичка. И тоже паспорт.
«Воропаева Елена Эдуардовна, 1969 года рождения, русская, прописана: Москва, улица Горького…»
Николаев внимательно вгляделся в фотографию. Совсем детское лицо, ведь фотография-то была сделана в шестнадцатилетнем возрасте. Красивое лицо с правильными чертами лица, ничего особенно примечательного, разве что глаза… Взгляд какой-то напряженный, взгляд немолодой женщины, словно она знает что-то такое, чего другие не знают. Но… с другой стороны, на фотографиях, особенно на документах, люди получаются совсем другими, чем в жизни, напряженными, неестественными.
Дата рождения — четвертое марта. Значит, вчера ей исполнилось двадцать четыре года. Они, наверное, шли откуда-то, где отмечали этот день. Может быть, из ресторана «Ялта»? Неужели шли оттуда пешком? Или их кто-то подвозил, высадили из машины и убили. Тоже вполне возможно. У них ведь могла быть с собой крупная сумма денег. А Полещук, как рассказывают, был большой любитель кутить и сорить деньгами. Могли заметить.
— Вам сняли номер в гостинице «Ялта», — сказал Клементьев. — Сейчас я вас туда отвезу. А мне обратно в Симферополь…
…Уютный двухместный номер на десятом этаже гостиницы. Первым делом, войдя в номер, Николаев вышел на лоджию, закурил. Вдали было море, и, хотя уже совершенно стемнело, присутствие моря ощущалось, чувствовалось его соленое дыхание. Николаев курил на свежем воздухе и чувствовал, как все глубже и глубже в его сердце проникает тревога. Это муторное дело приобретало все новые и новые очертания, все более зловещие, кровавые. Кружилась голова от морского воздуха и от обилия самых разнообразных мыслей, будоражащих мозг.
На следующий день экспертиза показала наличие в крови обоих погибших средней дозы алкоголя. Смерть наступила в результате кровоизлияния, полученного от многочисленных ушибов или от ножевых ранений. И того и другого было достаточно для летального исхода. Скончались они между часом и двумя ночи, причем, женщина несколько раньше.
Фотографии Лены Воропаевой и Андрея Полещука были развешаны у отделений милиции всего Крымского полуострова. В милицию обращались люди, которые утверждали, что видели людей, похожих на них. Буквально день назад поступили сообщения, что Лену и Андрея видели в Гурзуфе и в Никитском Ботаническом саду. Наверняка, их бы на днях нашли. Но…
К вечеру на опознание приехали Вера Георгиевна и Кирилл Воропаев. Николаев с Клементьевым встречали их в Симферопольском аэропорту. Родителей Полещука решено было не вызывать.
На эту пару невозможно было смотреть без чувства щемящей жалости. Субтильная Вера Георгиевна в стареньком демисезонном пальтеце и беретке, бледная как смерть, буквально зеленого цвета, вцепилась в рукав кашемирового пальто Кирилла, ища в нем поддержки и в то же время поглядывала на него с лютой ненавистью. Кирилл тоже был бледен, но старался держаться молодцом.
— Пока не выражаю вам своих соболезнований, — сухо произнес Николаев. — Вы должны опознать либо не опознать в погибшей свою дочь и свою жену. Простите меня, Вера Георгиевна, я должен предупредить вас — зрелище ужасное, вам сделают сердечный укол. Держитесь — опознание совершенно необходимо для следствия, для того, чтобы найти и наказать убийцу. Иначе мы бы вас не тревожили.
— Я все понимаю, все понимаю…, — бормотала Вера Георгиевна. — Я постараюсь, постараюсь быть выдержанной.
Кирилл сидел на заднем сидении машины, мчавшей их в Ялту и молчал, глядя в боковое стекло. О чем он думал? Что скрывалось за его молчанием? Николаев никак не мог уловить ход его мыслей. Да это и невозможно. Может быть, уловить ход его мыслей и означало полностью раскрыть все это чрезвычайно запутанное и муторное, кровавое дело.
— Сначала мы вам предъявим для опознания труп мужчины, которого мы считаем Андреем Полещуком. Возможно, на завтра мы вызовем его родителей, хотя личность этого человека практически не вызывает сомнений. Ну а потом… Пригласите сюда врача.
Вере Георгиевне сделали укол. Вопросительно посмотрели на Кирилла. Тот отрицательно покачал головой. Тогда открыли труп мужчины. Кирилл вздрогнул, Вера Георгиевна побледнела ещё больше, хотя, казалось, уже некуда.
— Он, — прошептала она. — Он, Андрюша Полещук. Бедный…
— Да, это Полещук, — скривив пухлые губы, подтвердил Кирилл, слегка покачивая головой, как китайский болванчик.
Николаев подошел к Вере Георгиевне и взял её под руку.
— Держитесь, Вера Георгиевна, — произнес он, чувствуя, как мурашки бегут у него по спине. — Я понимаю вас, я отец, но умоляю — держитесь…
— Не беспокойтесь за меня, — ледяным тоном сказала Вера Георгиевна. — Я выдержу. Я все выдержу.
Но когда открыли труп женщины, душераздирающий крик наполнил мертвецкую. Вера Георгиевна бросилась к телу дочери, ломая себе руки, упала перед ним на колени.
— Леночка! Леночка! Доченька!!! — глаза её так расширились, что, казалось, они вот-вот вылезут из орбит. — Доченька!!! Что они с тобой сделали?!!! Что они с тобой сделали?!!! Маленькая моя… эти ручки, эти ножки… эта родинка на правой ручке и пятнышко на левой коленке. Сколько раз я целовала это пятнышко, когда купала, когда укладывала спать. Я думала, ты будешь счастливой… Господи, господи… — Она стала говорить как-то нараспев, словно причитать, и несколько взрослых мужчин, глядящих на это, слушающих это, чувствовали, что плачут, что слезы текут у них по щекам. Константин Гусев просто рыдал навзрыд, уже не стесняясь своих спазмов.
— Прекрати, — шепнул ему Николаев, вытирая слезу со щеки.
— Глазик, глазик родной, его больше нет, его выбили, — продолжала причитать Вера Георгиевна. — Это что же такое делается? Что это делается такое? — вскочила она с колен и бросилась на мужчин, потрясая сухими кулачками перед их носами. — Вы, блюстители порядка, почему вы не можете нас защитить, защитить наших детей, почему с нами такое делают? Павел Николаевич, я же вам сказала, что они в Крыму, почему вы их не нашли?! Какой же вы дурак!!! Вы Полещука тогда не узнали! Ужас!!! Какой ужас!!!
Николаев и Гусев взяли её под руки и отвели в сторону.
— Вы узнаете свою жену Елену в этой женщине? — спросил Клементьев у Кирилла. Тот задумчиво глядел на труп.
— Конечно, узнаю. Разве муж может не знать тело своей жены, все его интимные подробности, пятнышко, например, это родимое. — Кирилл говорил монотонно, словно зомбированный. — Это она. Но лицо… Кто же мог такое сделать с лицом женщины? Молодой женщины?
— Слава Богу, что это не ты! — вдруг яростно выкрикнула Вера Георгиевна. — Но именно ты принес ей несчастье! — Она снова взглянула на труп и закричала: — Доченька моя! Ягодка моя! Я теперь совсем одна, совсем… Кто это сделал? Кто? Найдите же его, Павел Николаевич, родненький, найдите, умоляю вас… — Она бросилась перед Николаевым на колени на холодный пол мертвецкой. — Умоляю вас, найдите и отдайте мне, я сама…, — она зашипела при этих словах, — сама выцарапаю ему глаза, выдеру волосы, разрежу на куски. Только найдите этих бандитов…
Испуганные Николаев и Гусев подняли её с пола, стали выводить из мертвецкой. За ними, находясь в совершенной прострации, шагал Кирилл. Губы его беззвучно шевелились.
— Я не хочу уходить! — кричала Вера Георгиевна. — Я же больше никогда не увижу свою доченьку, я не смогу поцеловать её родимое пятнышко…
— Вы увидите её, увидите, если захотите, — сказал Николаев. — Ее отвезут в Москву и там вы её похороните.
— Хоронить её придется в закрытом гробу. И никогда я её больше не увижу. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел Леночку в таком виде, — вдруг спокойно произнесла окаменевшая от горя женщина. — Так что, дайте, я на неё ещё раз посмотрю и поцелую в последний разочек.
Она подошла к дочери, опустилась на колени и поцеловала родимое пятнышко у неё на ноге.
— Прощай, доченька, спи спокойно. Я найду того, кто сделал это, клянусь тебе, найду. Всю жизнь посвящу этому, — чеканными словами произнесла она.
Ошеломленные страшной сценой, Николаев и Гусев курили на улице одну сигарету за другой. Клементьев же отошел в сторону и ходил взад-вперед, заложив руки за спину и о чем-то напряженно думая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37