— А от меня — близко.
Глава восьмая
АНАНАС ДЛЯ ГРУППЕНФЮРЕРА
— Закрой дверь, — сказал гость. — И сядь.
Я послушно закрыл и сел. С глушителем не спорят.
— Узнал? — спросил гость.
— Узнал, — ответил я.
Год общего режима не делает человека краше, даже если это не полный год. По всем правилам, человеку со сдобным именем Миша Булкин оставалось еще топтать зону месяца четыре. Невзирая на высокий чин группенфюрера СС, присвоенный Мишей себе самому за большие заслуги в деле организации Добровольного Общества Настоящих Нацистов «Мертвая голова». Тех самых, у которых лагерь труда и отдыха назывался почему-то фермерским хозяйством «Цветочное». Цветочки они, возможно, и разводили — но только в перерывах между учебными стрельбами. Интересно все-таки, отчего же добровольного нациста Мишу так рано выпустили на свободу? Амнистии вроде никакой не было. Или начальство снизошло-таки к чину? Группенфюреры, пусть и самодельные, на дороге не валяются. Тем более, если у группенфюрера есть своя группа совсем маленьких фюрерчиков, которые уже выучились давить сапогами бессловесных бомжей и шмалять из кустарно склепанных шмайссеров в белый свет, как в копеечку.
Стараясь не вертеть головой, я обежал глазами захваченный Булкиным номер. В пределах видимости никаких дополнительных фюрерчиков я не заметил. Можно предполагать, что цветочный нацист возник здесь в единственном экземпляре, в сопровождении одного только пистолета с глушителем. И то хлеб, как говорится. Точнее, булка.
— Сбежал? — поинтересовался я.
— Освободили — ухмыльнулся группенфюрер. — За примерное поведение.
Когда Булкин ухмылялся, его физиономия вступала в разительное противоречие со стандартами Истинного Арийца, установленными в третьем рейхе. И когда он не ухмылялся, наблюдалось, кстати, то же самое. Тридцатисемилетний группенфюрер был черняв, глазки его не имели должной степени арийской голубизны. Вдобавок булкинский рот имел странную форму акульей пасти, набитой острыми, но разнокалиберными зубами. Впрочем, последний атрибут иметь настоящему нацисту отнюдь не возбранялось. Лишь бы кусать умел. «Кто же тебе подал команду „фас!“, Булкин? — подумал я. — Ведь не сам же ты меня нашел в далеком Саратове? Кто-то помог, удружил, подсказал…»
— Освободили, значит, — раздумчиво повторил я. — И давно?
— Недавно, — группенфюрер вновь осклабился, продемонстрировав мне свои истинно арийские зубы. — И сразу вот тебя стал искать, по старой-то дружбе. Как-никак крестник, лично в зону меня законопатил.
— А как разыскал?
— Добрые люди наводочку дали и командировочные, — объяснил мой старый знакомый. — Ты вот десятым поездом приехал, а я следом за тобой, четырнадцатым. Разница в два часа.
Так я и думал! Не перевелись на Руси добрые люди. Ценят своих группенфюреров, лелеют, в командировки посылают за свой счет. Знать бы мне, что они пишут в командировочных удостоверениях? Убыл — прибыл, убыл — прибыл. Печати и подписи. Цель поездки — вот что меня кровно сейчас интересует.
— И много нынче платят добрые люди? — поинтересовался я у Булкина.
— Может, и много, — подумав, сообщил группенфюрер. — Но я ведь борзеть не стал. Я бы им, гражданин Лаптев, самолично приплатил за такой подарок. Если бы лишние деньги были. Мне ведь в кайф тебя встретить… Помнишь анекдот про садиста и мазохиста?
— Не помню, — отозвался я.
— Вот и я до конца не помню, — с сожалением проговорил Булкин. — Но очень смешной анекдот. Ты, Лаптев, случайно не мазохист?
— Случайно нет, — утешил я самопального группенфюрера. — Так чего хотели добрые люди? Чтобы ты меня по старой-то дружбе кончил? Тогда ты, Булкин, классно лопухнулся…
Последнюю загадочную фразу я произнес на тот случай, если неистинного арийца действительно наняли меня шлепнуть. Авось задумается. Своя шкура, как известно, ближе к телу. В минуты опасности башка моя неплохо работает. Сейчас я уже мог бы во всех подробностях живописать Булкину, где и почему именно он лопухнулся и что будет с ним самим ровно через полчаса после того, как его пуля превратит меня в хладный труп.
— Не-а, — с глубокой печалью в голосе ответил Булкин. — Добрые люди не желают пока тебя кончать. Гума-а-анные они, Лаптев. И мне, главное, строго-настрого это делать запретили. Хоть я, между прочим, бесплатно брался, из чистого интереса.
— Ну, ты молодец, — похвалил я. — Щедрой души человек. Чего же хотят добрые люди?
— Предупредить хотят, — объявил группенфюрер Б. — Чтобы ты больше не лез в это дело. Чтобы не искал то, чего не надо. Тогда все будет хорошо. Понял, Лаптев?
— Не понял, — честно ответил я. — Твои гуманисты, похоже, в детстве сказок перечитались. Не ходи туда, не знаю куда. Не приноси то, не знаю что. А попроще нельзя?
— Можно и попроще, — согласился Булкин. — Тебе ведено передать, чтобы ты бросил поиски крайнего мужика с фотографии…
— Мужика по фамилии… — Я сделал вид, что припоминаю, и понадеялся на разговорчивость группен-фюрера. Однако ему, как видно, эти таинственные добряки отцедили информации ровно столько, сколько необходимо.
— Не знаю я никакой фамилии, — недовольно буркнул гость. — Сказали, что крайнего и с фотографии. Все. Передали, что сами его найдут и чтобы ты, гэбэшный придурок, не мешался под ногами.
— Так прямо и сказали гэбэшный придурок? — уточнил я.
— Примерно так, — ухмыльнулся Булкин. — Что гэбэшный — помню точно. А что придурок — это я уж сам додумался.
— Молодец, — снова поощрил я группенфюрера. — Теперь спрячь свой пистолетик. Сам же сказал: добрые люди не велели меня трогать. Ты предупредил? Предупредил. Я понял. Мужика искать не буду, под ногами мешаться тоже не буду. Ты сделал свое дело, иди за командировочными…
Щедрой души Булкин пистолет свой не спрятал. Наоборот — он, кажется, всерьез изготовился к стрельбе, деловито поводя глушителем в разные стороны и, очевидно, выбирая лучшее место, куда пальнуть. Лично мне все места было одинаково жалко.
— Ты дотошный, Лаптев, — проговорил этот стрелок-любитель. — Я таких знаю. Еще когда ты у нас в «Цветочном» свой шмон наводил, я твою натуру вычислил. Хрен ты откажешься. Добрых людей ты можешь обмануть, но меня, Мишу Булкина, — уже нет. Я уйду, а ты начихаешь на предупреждение? Так, выходит?
Я промолчал.
— Та-ак, — ответил сам себе группенфюрер. — Придется мне все-таки добрым людям помочь. Бескорыстно помочь, Лаптев! Чувствуешь момент?
— Но тебе же не велели… — осторожно начал я. Я уже успел привыкнуть к мысли, что убивать меня сейчас не будут.
— Правильно, — с акульей своей ухмылкой перебил Булкин. — Запрет — значит запрет. Но насмерть я тебя и не буду. Умереть не умрешь, зато помучаешься. Мелочь, но мне приятно. И добрым людям, я смекаю, выйдет сплошная польза. Если у тебя, Лаптев, будет пуля в руке, пуля в ноге, пуля где-нибудь еще… — группенфюрер плотоядно захихикал, — то тебе уж не до поисков будет. Очень-очень долго.
Похоже, Булкин не шутил. Мне стало как-то очень неуютно после таких веселеньких слов.
— Добрым людям такая самодеятельность не понравится, — поспешно сказал я. — Наверняка не понравится.
— Да пошли они! — легко отмахнулся Булкин. — Свидетелей-то нет. Может, это ты сам. Неосторожное обращение с оружием и все такое… Ну, выбирай, куда сначала — в руку или в ногу?
Хорошенький вопрос? Мне не нравился ни тот, ни другой вариант. Кресло, на котором я сидел, было хорошее, на колесиках. Во время моей непринужденной беседы с группенфюрером я сумел незаметно — как я надеялся — подъехать к его креслу чуть поближе. Но чуть еще не достаточно для внезапного прыжка. Сейчас я на него прыгну, он выстрелит, и одному богу известно, куда попадет. Хорошо бы в потолок. Или, на самый крайний случай, в руку… Правда, выстрел в руку мне так и так гарантирован. Но что, если в голову? За голову будет обидно. Как Верещагину из «Белого солнца» — за державу. Причем мне даже будет гораздо обиднее. И знаете почему? Потому что держава — большая и общая, а голова — маленькая и своя.
Все эти варианты прокрутились в моих мозгах довольно быстро — за секунду-другую, а потом времени не осталось, и пора было прыгать.
Мое сальто-мортале предупредил громкий и настойчивый стук в дверь. Булкин состроил зверское выражение на лице (с его-то физиономией это было совсем не трудно) и поднес палец к губам.
Я дисциплинированно промолчал.
Стук повторился.
— Заказ из ресторана будем оплачивать? — раздался из-за двери недовольный мужской голос.
— Какой еще заказ? — прошипел озадаченный группенфюрер. — Надо сказать, чтобы он убирался. Тем временем стук усилился.
— Назаказывали, а денег не платят… — злобно сказал голос из-за двери. — Вот сейчас с милицией приду.
Такое развитие событий группенфюрера Булкина устроить не могло.
— Ладно, — раздраженным шепотом проговорил он мне. — Впусти, оплати и гони в шею. Только без героизма, а то я этого козла гостиничного точно пристрелю…
— Все! — возвестил за дверью голос. — Иду за милицией!
Булкин накрыл свой пистолет казенным полотенцем и сделал мне знак.
— Сейчас открою! — крикнул я в ответ, поднимаясь с места. Группенфюрер следил за каждым моим движением, а потому сейчас мой прыжок в его сторону мог бы кончиться печально. Поэтому мне пришлось подчиниться и открыть дверь. К слову сказать, никаких заказов в номер я не делал. И вообще считаю это барством и бесполезной тратой денег. Вроде купания ананасов в шампанском.
— Так-то лучше… — удовлетворенно сообщил мне голос.
Весело скрипя, из раскрытой двери прямо на меня стала наезжать ресторанная тележка. Тележка была нагружена чрезвычайно аппетитной снедью: красиво расфасованными бутербродами и салатами в корзиночках из фольги. В центре этого вкусного натюрморта возвышались две бутылки шампанского, неправдоподобно большой ананас и двухэтажный торт. Торт украшала загадочная шоколадная надпись ТРАХ — 25.
Группенфюрер за моей спиной удивленно зацокал языком при виде этого неожиданного великолепия. На мгновение он позабыл о своих каннибальских планах отстрелить мне одну конечность за другой. Конечно, подумал я, это тебе не лагерная баланда и не тюремные макароны… Сам я, впрочем, больше не удивлялся внезапному появлению продовольственного подарка на колесиках.
Потому что немедленно узнал коротышку-официанта в белом форменном пиджаке с чужого плеча. Официант ногой захлопнул дверь, поднял на меня глаза, легонько подмигнул и сварливо произнес:
— Поглядели? Гоните денежки! Меня еще клиенты ждут.
Настала пора импровизировать мне.
— Ананас мы не заказывали, — твердо сказал я и обернулся к группенфюреру Булкину. — Ведь правда?
Ошалевший Булкин настороженно кивнул, готовый в любую секунду пустить в ход пистолет, спрятанный под полотенцем. Я от души понадеялся, что маленький официант наблюдателен. Хватило ведь у него ума прикатить сюда эту тележку!
— Что значит не заказывали? — заговорил официант на повышенных тонах. — Вам же русским языком было сказано: ананас прилагается к шампанскому. Подарочный комплект. Поэта Северянина читали?
— Не читали и читать не хотим! — я тоже повысил голос и вновь обернулся к Булкину, словно ища у него поддержки.
— Забирай свой фрукт и быстрее проваливай отсюда, — подал, наконец, голос Группенфюрер. — А остальное тебе оплатят. Понял?
Мордочка официанта сморщилась.
— Да куда же я его возьму, без комплекта? — плаксиво пробормотал он. — Поглядите, какой красавец!
Он поднял обеими руками заморский фрукт и протянул его мне.
— Не надо мне его совать! — я с негодованием отстранился, начиная догадываться, что сейчас произойдет. Булкин, ожидая от меня какого-нибудь подлого маневра, выпустил из поля зрения коротышку-официанта. В тот же миг с воплем «Нет, вы его возьмете!» официант оттолкнул ногой тележку и метнул ананас прямо в голову неистинного арийца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Глава восьмая
АНАНАС ДЛЯ ГРУППЕНФЮРЕРА
— Закрой дверь, — сказал гость. — И сядь.
Я послушно закрыл и сел. С глушителем не спорят.
— Узнал? — спросил гость.
— Узнал, — ответил я.
Год общего режима не делает человека краше, даже если это не полный год. По всем правилам, человеку со сдобным именем Миша Булкин оставалось еще топтать зону месяца четыре. Невзирая на высокий чин группенфюрера СС, присвоенный Мишей себе самому за большие заслуги в деле организации Добровольного Общества Настоящих Нацистов «Мертвая голова». Тех самых, у которых лагерь труда и отдыха назывался почему-то фермерским хозяйством «Цветочное». Цветочки они, возможно, и разводили — но только в перерывах между учебными стрельбами. Интересно все-таки, отчего же добровольного нациста Мишу так рано выпустили на свободу? Амнистии вроде никакой не было. Или начальство снизошло-таки к чину? Группенфюреры, пусть и самодельные, на дороге не валяются. Тем более, если у группенфюрера есть своя группа совсем маленьких фюрерчиков, которые уже выучились давить сапогами бессловесных бомжей и шмалять из кустарно склепанных шмайссеров в белый свет, как в копеечку.
Стараясь не вертеть головой, я обежал глазами захваченный Булкиным номер. В пределах видимости никаких дополнительных фюрерчиков я не заметил. Можно предполагать, что цветочный нацист возник здесь в единственном экземпляре, в сопровождении одного только пистолета с глушителем. И то хлеб, как говорится. Точнее, булка.
— Сбежал? — поинтересовался я.
— Освободили — ухмыльнулся группенфюрер. — За примерное поведение.
Когда Булкин ухмылялся, его физиономия вступала в разительное противоречие со стандартами Истинного Арийца, установленными в третьем рейхе. И когда он не ухмылялся, наблюдалось, кстати, то же самое. Тридцатисемилетний группенфюрер был черняв, глазки его не имели должной степени арийской голубизны. Вдобавок булкинский рот имел странную форму акульей пасти, набитой острыми, но разнокалиберными зубами. Впрочем, последний атрибут иметь настоящему нацисту отнюдь не возбранялось. Лишь бы кусать умел. «Кто же тебе подал команду „фас!“, Булкин? — подумал я. — Ведь не сам же ты меня нашел в далеком Саратове? Кто-то помог, удружил, подсказал…»
— Освободили, значит, — раздумчиво повторил я. — И давно?
— Недавно, — группенфюрер вновь осклабился, продемонстрировав мне свои истинно арийские зубы. — И сразу вот тебя стал искать, по старой-то дружбе. Как-никак крестник, лично в зону меня законопатил.
— А как разыскал?
— Добрые люди наводочку дали и командировочные, — объяснил мой старый знакомый. — Ты вот десятым поездом приехал, а я следом за тобой, четырнадцатым. Разница в два часа.
Так я и думал! Не перевелись на Руси добрые люди. Ценят своих группенфюреров, лелеют, в командировки посылают за свой счет. Знать бы мне, что они пишут в командировочных удостоверениях? Убыл — прибыл, убыл — прибыл. Печати и подписи. Цель поездки — вот что меня кровно сейчас интересует.
— И много нынче платят добрые люди? — поинтересовался я у Булкина.
— Может, и много, — подумав, сообщил группенфюрер. — Но я ведь борзеть не стал. Я бы им, гражданин Лаптев, самолично приплатил за такой подарок. Если бы лишние деньги были. Мне ведь в кайф тебя встретить… Помнишь анекдот про садиста и мазохиста?
— Не помню, — отозвался я.
— Вот и я до конца не помню, — с сожалением проговорил Булкин. — Но очень смешной анекдот. Ты, Лаптев, случайно не мазохист?
— Случайно нет, — утешил я самопального группенфюрера. — Так чего хотели добрые люди? Чтобы ты меня по старой-то дружбе кончил? Тогда ты, Булкин, классно лопухнулся…
Последнюю загадочную фразу я произнес на тот случай, если неистинного арийца действительно наняли меня шлепнуть. Авось задумается. Своя шкура, как известно, ближе к телу. В минуты опасности башка моя неплохо работает. Сейчас я уже мог бы во всех подробностях живописать Булкину, где и почему именно он лопухнулся и что будет с ним самим ровно через полчаса после того, как его пуля превратит меня в хладный труп.
— Не-а, — с глубокой печалью в голосе ответил Булкин. — Добрые люди не желают пока тебя кончать. Гума-а-анные они, Лаптев. И мне, главное, строго-настрого это делать запретили. Хоть я, между прочим, бесплатно брался, из чистого интереса.
— Ну, ты молодец, — похвалил я. — Щедрой души человек. Чего же хотят добрые люди?
— Предупредить хотят, — объявил группенфюрер Б. — Чтобы ты больше не лез в это дело. Чтобы не искал то, чего не надо. Тогда все будет хорошо. Понял, Лаптев?
— Не понял, — честно ответил я. — Твои гуманисты, похоже, в детстве сказок перечитались. Не ходи туда, не знаю куда. Не приноси то, не знаю что. А попроще нельзя?
— Можно и попроще, — согласился Булкин. — Тебе ведено передать, чтобы ты бросил поиски крайнего мужика с фотографии…
— Мужика по фамилии… — Я сделал вид, что припоминаю, и понадеялся на разговорчивость группен-фюрера. Однако ему, как видно, эти таинственные добряки отцедили информации ровно столько, сколько необходимо.
— Не знаю я никакой фамилии, — недовольно буркнул гость. — Сказали, что крайнего и с фотографии. Все. Передали, что сами его найдут и чтобы ты, гэбэшный придурок, не мешался под ногами.
— Так прямо и сказали гэбэшный придурок? — уточнил я.
— Примерно так, — ухмыльнулся Булкин. — Что гэбэшный — помню точно. А что придурок — это я уж сам додумался.
— Молодец, — снова поощрил я группенфюрера. — Теперь спрячь свой пистолетик. Сам же сказал: добрые люди не велели меня трогать. Ты предупредил? Предупредил. Я понял. Мужика искать не буду, под ногами мешаться тоже не буду. Ты сделал свое дело, иди за командировочными…
Щедрой души Булкин пистолет свой не спрятал. Наоборот — он, кажется, всерьез изготовился к стрельбе, деловито поводя глушителем в разные стороны и, очевидно, выбирая лучшее место, куда пальнуть. Лично мне все места было одинаково жалко.
— Ты дотошный, Лаптев, — проговорил этот стрелок-любитель. — Я таких знаю. Еще когда ты у нас в «Цветочном» свой шмон наводил, я твою натуру вычислил. Хрен ты откажешься. Добрых людей ты можешь обмануть, но меня, Мишу Булкина, — уже нет. Я уйду, а ты начихаешь на предупреждение? Так, выходит?
Я промолчал.
— Та-ак, — ответил сам себе группенфюрер. — Придется мне все-таки добрым людям помочь. Бескорыстно помочь, Лаптев! Чувствуешь момент?
— Но тебе же не велели… — осторожно начал я. Я уже успел привыкнуть к мысли, что убивать меня сейчас не будут.
— Правильно, — с акульей своей ухмылкой перебил Булкин. — Запрет — значит запрет. Но насмерть я тебя и не буду. Умереть не умрешь, зато помучаешься. Мелочь, но мне приятно. И добрым людям, я смекаю, выйдет сплошная польза. Если у тебя, Лаптев, будет пуля в руке, пуля в ноге, пуля где-нибудь еще… — группенфюрер плотоядно захихикал, — то тебе уж не до поисков будет. Очень-очень долго.
Похоже, Булкин не шутил. Мне стало как-то очень неуютно после таких веселеньких слов.
— Добрым людям такая самодеятельность не понравится, — поспешно сказал я. — Наверняка не понравится.
— Да пошли они! — легко отмахнулся Булкин. — Свидетелей-то нет. Может, это ты сам. Неосторожное обращение с оружием и все такое… Ну, выбирай, куда сначала — в руку или в ногу?
Хорошенький вопрос? Мне не нравился ни тот, ни другой вариант. Кресло, на котором я сидел, было хорошее, на колесиках. Во время моей непринужденной беседы с группенфюрером я сумел незаметно — как я надеялся — подъехать к его креслу чуть поближе. Но чуть еще не достаточно для внезапного прыжка. Сейчас я на него прыгну, он выстрелит, и одному богу известно, куда попадет. Хорошо бы в потолок. Или, на самый крайний случай, в руку… Правда, выстрел в руку мне так и так гарантирован. Но что, если в голову? За голову будет обидно. Как Верещагину из «Белого солнца» — за державу. Причем мне даже будет гораздо обиднее. И знаете почему? Потому что держава — большая и общая, а голова — маленькая и своя.
Все эти варианты прокрутились в моих мозгах довольно быстро — за секунду-другую, а потом времени не осталось, и пора было прыгать.
Мое сальто-мортале предупредил громкий и настойчивый стук в дверь. Булкин состроил зверское выражение на лице (с его-то физиономией это было совсем не трудно) и поднес палец к губам.
Я дисциплинированно промолчал.
Стук повторился.
— Заказ из ресторана будем оплачивать? — раздался из-за двери недовольный мужской голос.
— Какой еще заказ? — прошипел озадаченный группенфюрер. — Надо сказать, чтобы он убирался. Тем временем стук усилился.
— Назаказывали, а денег не платят… — злобно сказал голос из-за двери. — Вот сейчас с милицией приду.
Такое развитие событий группенфюрера Булкина устроить не могло.
— Ладно, — раздраженным шепотом проговорил он мне. — Впусти, оплати и гони в шею. Только без героизма, а то я этого козла гостиничного точно пристрелю…
— Все! — возвестил за дверью голос. — Иду за милицией!
Булкин накрыл свой пистолет казенным полотенцем и сделал мне знак.
— Сейчас открою! — крикнул я в ответ, поднимаясь с места. Группенфюрер следил за каждым моим движением, а потому сейчас мой прыжок в его сторону мог бы кончиться печально. Поэтому мне пришлось подчиниться и открыть дверь. К слову сказать, никаких заказов в номер я не делал. И вообще считаю это барством и бесполезной тратой денег. Вроде купания ананасов в шампанском.
— Так-то лучше… — удовлетворенно сообщил мне голос.
Весело скрипя, из раскрытой двери прямо на меня стала наезжать ресторанная тележка. Тележка была нагружена чрезвычайно аппетитной снедью: красиво расфасованными бутербродами и салатами в корзиночках из фольги. В центре этого вкусного натюрморта возвышались две бутылки шампанского, неправдоподобно большой ананас и двухэтажный торт. Торт украшала загадочная шоколадная надпись ТРАХ — 25.
Группенфюрер за моей спиной удивленно зацокал языком при виде этого неожиданного великолепия. На мгновение он позабыл о своих каннибальских планах отстрелить мне одну конечность за другой. Конечно, подумал я, это тебе не лагерная баланда и не тюремные макароны… Сам я, впрочем, больше не удивлялся внезапному появлению продовольственного подарка на колесиках.
Потому что немедленно узнал коротышку-официанта в белом форменном пиджаке с чужого плеча. Официант ногой захлопнул дверь, поднял на меня глаза, легонько подмигнул и сварливо произнес:
— Поглядели? Гоните денежки! Меня еще клиенты ждут.
Настала пора импровизировать мне.
— Ананас мы не заказывали, — твердо сказал я и обернулся к группенфюреру Булкину. — Ведь правда?
Ошалевший Булкин настороженно кивнул, готовый в любую секунду пустить в ход пистолет, спрятанный под полотенцем. Я от души понадеялся, что маленький официант наблюдателен. Хватило ведь у него ума прикатить сюда эту тележку!
— Что значит не заказывали? — заговорил официант на повышенных тонах. — Вам же русским языком было сказано: ананас прилагается к шампанскому. Подарочный комплект. Поэта Северянина читали?
— Не читали и читать не хотим! — я тоже повысил голос и вновь обернулся к Булкину, словно ища у него поддержки.
— Забирай свой фрукт и быстрее проваливай отсюда, — подал, наконец, голос Группенфюрер. — А остальное тебе оплатят. Понял?
Мордочка официанта сморщилась.
— Да куда же я его возьму, без комплекта? — плаксиво пробормотал он. — Поглядите, какой красавец!
Он поднял обеими руками заморский фрукт и протянул его мне.
— Не надо мне его совать! — я с негодованием отстранился, начиная догадываться, что сейчас произойдет. Булкин, ожидая от меня какого-нибудь подлого маневра, выпустил из поля зрения коротышку-официанта. В тот же миг с воплем «Нет, вы его возьмете!» официант оттолкнул ногой тележку и метнул ананас прямо в голову неистинного арийца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59