Во время артналета на авиабазу он, как и Атвуд, был контужен, но относительно легко. После обстрела у него пропала какая-то металлическая коробка, как он утверждал, с образцами продукции. Грэг интересовался у военнослужащих, причем неоднократно в течение двух суток подряд и настойчиво, не находил ли кто металлический предмет размером 10х5х5 дюймов, то есть примерно такой, как в твоих снах.
— Это уже понятно, — кивнул я, — неясно только, за каким чертом она была привезена во Вьетнам?
— Не спеши, — сказал Чудо-юдо с легким раздражением. — Выяснили и это. Чалмерс контактировал во Вьетнаме с неким Нгуен Ван Линем. Но не с первым секретарем ЦК КПВ с такой же фамилией, а помещиком, владельцем плантации, на которой росла небезызвестная травка с запахом жасминового чая. То есть та, что получила название «зомби» и стала исходным сырьем для всех препаратов этой серии. У него было несколько встреч с Линем. Наши при посредстве классовых браточков попробовали этого Линя прибрать, но вьетнамские друзья перестарались и положили Линя наповал. Кроме того, американцы их маленько прищучили, выжгли плантацию напалмом. Но семена «зомби» все-таки к нам попали. И кое-какие документы Линя — тоже. В результате удалось установить кое-какие интересные факты. В частности, то, что Чалмерс познакомился с Линем через тогдашнего командира роты, где служил Ричард Браун…
— Помню Утенка Дональда… — И правда, Дональда Салливэна, которого Браун вытащил из болот дельты Меконга в мае 1971 года, я хорошо помнил. Тем более что в августе 1994 года, по непроверенным данным, его застрелил.
— Не сомневаюсь, — хмыкнул отец. — Но это так, к слову. В бумагах, изъятых у Линя, оказалось письмо Чалмерса, в котором тот уведомляет своего вьетнамского друга о приезде. Причем там говорилось насчет «одной вещи», по поводу которой Чалмерс хотел бы получить консультацию. В письме была точная дата приезда, и нет никаких сомнений, что речь шла именно о том визите Грэга во Вьетнам, когда он потерял коробку. Однако Чалмерс после двух дней безуспешных поисков коробки на авиабазе не стал встречаться с Линем, а вернулся в Штаты. Наши ребята сделали логический вывод, что «вещь» и «коробка» — это одно и то же и что главной целью этого, кстати, последнего визита Чалмерса во Вьетнам была «консультация» с Линем. А раз «коробка» исчезла, то и темы для разговора не было. Поскольку через некоторое время Линь был убит, а плантация сожжена, Чалмерс во Вьетнам больше не ездил. Правда, ему удалось найти контакт с нашей общей знакомой Эухенией Дорадо, которая вывезла мешочек семян в Штаты.
— Тоже помню.
— Ну и хорошо. Может, еще увидитесь. Она у нас теперь главный технолог по производству сырья. Но по теме «Зомби» у нас сегодня нет проблем. А вот насчет Black Box так сказать не могу…
— Между прочим, мне Эухения говорила, что лично знала этого Линя.
— Точно так, знала. И именно благодаря ей до определенной степени осведомлены о том, что Грэг Чалмерс так и не узнал от Линя.
— То есть что-то о происхождении ящика?
— Именно так. Правда, это мы узнали гораздо позже — практически уже сейчас. А в семидесятых те, кто занимался этим ящиком, только догадывались, да и то, откровенно сказать, молчали «в тряпочку». Потому что доложить высшему руководству, что с американской военной базы похищен «техногенный предмет внеземного происхождения» — в одном отчете экспертов такой термин употребили, — было как-то неловко. Если бы наши ребята тогда вышли на Эухению, может быть, и нашли нужные формулировки для обоснования. Ан нет, тогда на эту медсестру никто и внимания не обращал. А она уже в те годы знала, что Black Box имеет внеземное происхождение. Хотя и не видела его никогда в жизни, даже так, как ты, во сне.
— Интересно…
— Да-да, представь себе. Линь считал себя вполне культурным человеком, учился в Париже, был женат на филиппинке, прекрасно говорил не только по-французски, но и по-испански, и по-английски. Изучал историю своей провинции, фольклор, религиозные культы разных народностей и племен Вьетнама, в том числе добуддийские. А Эухения — этакая симпатичная смуглая молодушка, и с ней, наверно, даже без плотских вожделений пообщаться было приятно. Вот господин Линь и рассказывал ей всякие «преданья старины глубокой», а она на ус мотала, если можно так сказать. В частности, рассказал он ей некую полубыль-полулегенду о том, что у одного из племен имелся примерно до 1934 года таинственный «Растущий камень» в форме черного прямоугольного параллелепипеда. Якобы некогда, не то десять, не то двадцать веков назад. Силы Добра и Силы Зла вели в небе над Центральным плато ожесточенную битву. И некий знахарь, собиравший целебные травы, нашел на земле по окончании битвы черный камень необычно правильной формы. Маленький, не больше мыши. Знахарь решил, что такой камень может послужить украшением жилища, и оставил его у себя. Через какое-то время наблюдательный знахарь обнаружил увеличение размеров камня. Само собой, знахарь камень обожествил, диалектически связал его с происшедшим на его глазах воздушным боем и попытался с помощью этого Божьего дара установить нужные контакты…
Я молча усмехнулся. Припомнилось, как когда-то, давным-давно, отец в том же стиле рассказывал мне, Ленке и Зинке о происхождении религиозных культов у первобытных людей. Ностальгией какой-то повеяло, приятным прошлым.
— В общем, «камень», как оказалось, умел исполнять желания. С тех пор, само собой, в доме рис не переводился, много поколений жило счастливо столько лет, сколько не надоедало. Говорили, что если желаний было много, то камень замедлял свой рост или даже уменьшался. Ну а если люди от него не требовали лишнего, продолжал расти.
— Это мне знакомо… По снам.
— Приятная восточная сказочка по мотивам «Шагреневой кожи» господина Оноре де Бальзака. Эухения ее так и воспринимала до тех пор, пока Линь не сообщил ей, что сам лично в 1934 году, будучи десятилетним мальчиком, видел этот «камень». Как раз в это время в доме его деда останавливался некий француз, руководивший геологической экспедицией. Не знаю уж, как ей там Линь транскрибировал фамилию француза, Куок Ай Нинь или еще как-то, хотя при его языковых познаниях, между прочим, он мог и вполне правильно назвать, но Эухения запомнила ее как Курракиньо…
— Куракин! — Дурак бы не догадался, да и то вряд ли. Я аж крякнул от удивления.
— Резонно. Хотя и не твой нынешний знакомый, а его отец. Василий Андреевич Куракин, возможно, даже действительно потомок княжеского рода. В общем, он принял этот «Растущий камень» за какой-то неизвестный науке минерал и увез в Париж. Докладывать о нем ученым коллегам Куракин-старший не спешил. Он намеревался устроить научную сенсацию и выступить с докладом аж во Французской академии наук, предварительно изучив все свойства данного «минерала» в лаборатории, которую оборудовал у себя дома. Само собой, он тщательно скрывал, где и каким образом нашел «камень», да и вообще ничего о нем не говорил. На следующий год он снова отправился в Индокитай, где погиб от змеиного укуса. Вероятно, он пытался найти месторождение таинственного «минерала».
— А его там не грохнули случайно?
— Нет, это никакого отношения к камню не имело. Роковая случайность, не более. С ним были два других геолога, охрана из солдат колониальной армии, какие-то чиновники… Все произошло на глазах десятка людей и было задокументировано. Но никто из его спутников не знал, что, помимо официального плана работ, у Куракина была еще одна цель. Про «камень» нигде и ничего не упоминалось.
После гибели Куракина-старшего его жена и сын, которому в 1935 году было всего четыре года, переехали в Германию, где обитал некто Николай Михайлович Воронцов, сын белого офицера, умершего в 1926 году. Николай Воронцов приехал в Германию совсем юным — он был 1909 года рождения. Воспитывался по-немецки, хотя и числился православным. С гитлеровцами сблизился очень рано, еще до их прихода к власти, где-то в 1929-1930 годах. Полагают, что на почве ярого антисемитизма. Он активно занимался нацистской пропагандой среди белоэмигрантов, упирая на норманнскую теорию происхождения русской государственности, общность исторических корней русской и германской династий, роль немцев в европеизации России и так далее. Особо много сторонников не нашел, но сумел зарекомендовать себя перед фашистами. Ему даже было разрешено носить фамилию с приставкой «фон» и называться граф Николас фон Воронцофф, хотя вообще-то гитлеровцы и своих аристократов не очень жаловали.
Вот за этого графа и вышла молодая вдова Василия Куракина в 1936 году. При этом она продала свой дом во Франции, а все движимое имущество перевезла в Берлин. В том числе и коллекцию минералов, среди которых находился в отдельном контейнере «Растущий камень». Любовь эта оказалась очень недолгой. Уже через год Куракина с сыном вернулись во Францию, почти сбежали, судя по всему, потому что большая часть их имущества и «камень» в том числе остались у фон Воронцоффа. Поскольку геологические коллекции Василия Куракина были собраны не только в Индокитае, но и в других заморских территориях Франции, очень хорошо описаны и снабжены подробными картами, германские спецслужбы, с которыми вовсю сотрудничал фон Воронцофф, проявили к ним интерес.
— И они попали к Алоизу Эрлиху?! — догадался я.
— Не сразу, — осадил мою поспешность Сергей Сергеевич. — Долгое время «камень» просто лежал вместе с другими образцами пород и минералов в одном из германских университетов. Его не спеша изучали, сверяли с другими данными, полученными из французских архивов в 1940 году. С прицелом на далекое будущее. Возможно, даже на случай возможной разборки с Японией после «окончательного разгрома еврейско-большевистских и плутократических сил». В 1941-1942 годах о практических вопросах не очень думали, поскольку Французский Индокитай был оккупирован японцами и делиться с ними информацией немцы не спешили. А позже, в 1943 году, стало вовсе не до того. Заинтересовались тогда, когда стали искать «Wunderwaffe» — «чудо-оружие». Немного позже заговорили о «Vergeltungswaffe» — «оружии возмездия». «Фау-1», «Фау-2»… И какой-то патриотически настроенный ученый, обнаруживший в коллекции Куракина минерал, на котором даже алмаз не оставлял царапин, написал доклад аж на имя самого фюрера, где скрупулезно описал «минерал» и предложил использовать его для изготовления бронебойных снарядов и сверхпрочной танковой брони. Его тут же забрали вместе с «камнем», дали лабораторию, штат сотрудников и, конечно, поставили плановое задание: дать данные о химсоставе и примерную технологию производства в течение полугода. Само собой, ученый-патриот ни хрена не сделал, был обвинен в саботаже и отправлен в KL — то бишь в концлагерь. А непонятную хреновину в начале 1944 года определили на подземный завод «Зигфрид», располагавшийся в горе под той самой войсковой частью, где тебе тридцать восемь лет спустя пришлось службу нести. Помнишь тетрадку, которую вы с Танечкой прибрали у цыгана Бахмаченко?
— Конечно.
— Там упоминалась лаборатория «V-5» («Фау-5»), которая, как стало ясно из этой тетрадочки, никак не была связана с основной деятельностью завода «Зигфрид». Не забыл?
— Нет.
— Два года назад я еще не знал, чем занимался «Зигфрид» и чем занималась «V-5». Теперь, после того, как друзья обеспечили меня информацией, знаю. «Зигфрид» делал всего лишь детали для самолетов-снарядов «V-1» и ракет «V-2». А вот лаборатория «V-5», укрытая в недрах этой шарашки, занималась делами, которые секретились даже больше, чем работы по атомной бомбе.
— Ни фига себе!
— А вот представь себе. Дело в том, что Гитлер при всем своем отрицательном отношении к церквям был мистиком, провиденциалистом, верил в Fatum, рок, предначертание звезд и другую, грубо говоря, хиромантию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Это уже понятно, — кивнул я, — неясно только, за каким чертом она была привезена во Вьетнам?
— Не спеши, — сказал Чудо-юдо с легким раздражением. — Выяснили и это. Чалмерс контактировал во Вьетнаме с неким Нгуен Ван Линем. Но не с первым секретарем ЦК КПВ с такой же фамилией, а помещиком, владельцем плантации, на которой росла небезызвестная травка с запахом жасминового чая. То есть та, что получила название «зомби» и стала исходным сырьем для всех препаратов этой серии. У него было несколько встреч с Линем. Наши при посредстве классовых браточков попробовали этого Линя прибрать, но вьетнамские друзья перестарались и положили Линя наповал. Кроме того, американцы их маленько прищучили, выжгли плантацию напалмом. Но семена «зомби» все-таки к нам попали. И кое-какие документы Линя — тоже. В результате удалось установить кое-какие интересные факты. В частности, то, что Чалмерс познакомился с Линем через тогдашнего командира роты, где служил Ричард Браун…
— Помню Утенка Дональда… — И правда, Дональда Салливэна, которого Браун вытащил из болот дельты Меконга в мае 1971 года, я хорошо помнил. Тем более что в августе 1994 года, по непроверенным данным, его застрелил.
— Не сомневаюсь, — хмыкнул отец. — Но это так, к слову. В бумагах, изъятых у Линя, оказалось письмо Чалмерса, в котором тот уведомляет своего вьетнамского друга о приезде. Причем там говорилось насчет «одной вещи», по поводу которой Чалмерс хотел бы получить консультацию. В письме была точная дата приезда, и нет никаких сомнений, что речь шла именно о том визите Грэга во Вьетнам, когда он потерял коробку. Однако Чалмерс после двух дней безуспешных поисков коробки на авиабазе не стал встречаться с Линем, а вернулся в Штаты. Наши ребята сделали логический вывод, что «вещь» и «коробка» — это одно и то же и что главной целью этого, кстати, последнего визита Чалмерса во Вьетнам была «консультация» с Линем. А раз «коробка» исчезла, то и темы для разговора не было. Поскольку через некоторое время Линь был убит, а плантация сожжена, Чалмерс во Вьетнам больше не ездил. Правда, ему удалось найти контакт с нашей общей знакомой Эухенией Дорадо, которая вывезла мешочек семян в Штаты.
— Тоже помню.
— Ну и хорошо. Может, еще увидитесь. Она у нас теперь главный технолог по производству сырья. Но по теме «Зомби» у нас сегодня нет проблем. А вот насчет Black Box так сказать не могу…
— Между прочим, мне Эухения говорила, что лично знала этого Линя.
— Точно так, знала. И именно благодаря ей до определенной степени осведомлены о том, что Грэг Чалмерс так и не узнал от Линя.
— То есть что-то о происхождении ящика?
— Именно так. Правда, это мы узнали гораздо позже — практически уже сейчас. А в семидесятых те, кто занимался этим ящиком, только догадывались, да и то, откровенно сказать, молчали «в тряпочку». Потому что доложить высшему руководству, что с американской военной базы похищен «техногенный предмет внеземного происхождения» — в одном отчете экспертов такой термин употребили, — было как-то неловко. Если бы наши ребята тогда вышли на Эухению, может быть, и нашли нужные формулировки для обоснования. Ан нет, тогда на эту медсестру никто и внимания не обращал. А она уже в те годы знала, что Black Box имеет внеземное происхождение. Хотя и не видела его никогда в жизни, даже так, как ты, во сне.
— Интересно…
— Да-да, представь себе. Линь считал себя вполне культурным человеком, учился в Париже, был женат на филиппинке, прекрасно говорил не только по-французски, но и по-испански, и по-английски. Изучал историю своей провинции, фольклор, религиозные культы разных народностей и племен Вьетнама, в том числе добуддийские. А Эухения — этакая симпатичная смуглая молодушка, и с ней, наверно, даже без плотских вожделений пообщаться было приятно. Вот господин Линь и рассказывал ей всякие «преданья старины глубокой», а она на ус мотала, если можно так сказать. В частности, рассказал он ей некую полубыль-полулегенду о том, что у одного из племен имелся примерно до 1934 года таинственный «Растущий камень» в форме черного прямоугольного параллелепипеда. Якобы некогда, не то десять, не то двадцать веков назад. Силы Добра и Силы Зла вели в небе над Центральным плато ожесточенную битву. И некий знахарь, собиравший целебные травы, нашел на земле по окончании битвы черный камень необычно правильной формы. Маленький, не больше мыши. Знахарь решил, что такой камень может послужить украшением жилища, и оставил его у себя. Через какое-то время наблюдательный знахарь обнаружил увеличение размеров камня. Само собой, знахарь камень обожествил, диалектически связал его с происшедшим на его глазах воздушным боем и попытался с помощью этого Божьего дара установить нужные контакты…
Я молча усмехнулся. Припомнилось, как когда-то, давным-давно, отец в том же стиле рассказывал мне, Ленке и Зинке о происхождении религиозных культов у первобытных людей. Ностальгией какой-то повеяло, приятным прошлым.
— В общем, «камень», как оказалось, умел исполнять желания. С тех пор, само собой, в доме рис не переводился, много поколений жило счастливо столько лет, сколько не надоедало. Говорили, что если желаний было много, то камень замедлял свой рост или даже уменьшался. Ну а если люди от него не требовали лишнего, продолжал расти.
— Это мне знакомо… По снам.
— Приятная восточная сказочка по мотивам «Шагреневой кожи» господина Оноре де Бальзака. Эухения ее так и воспринимала до тех пор, пока Линь не сообщил ей, что сам лично в 1934 году, будучи десятилетним мальчиком, видел этот «камень». Как раз в это время в доме его деда останавливался некий француз, руководивший геологической экспедицией. Не знаю уж, как ей там Линь транскрибировал фамилию француза, Куок Ай Нинь или еще как-то, хотя при его языковых познаниях, между прочим, он мог и вполне правильно назвать, но Эухения запомнила ее как Курракиньо…
— Куракин! — Дурак бы не догадался, да и то вряд ли. Я аж крякнул от удивления.
— Резонно. Хотя и не твой нынешний знакомый, а его отец. Василий Андреевич Куракин, возможно, даже действительно потомок княжеского рода. В общем, он принял этот «Растущий камень» за какой-то неизвестный науке минерал и увез в Париж. Докладывать о нем ученым коллегам Куракин-старший не спешил. Он намеревался устроить научную сенсацию и выступить с докладом аж во Французской академии наук, предварительно изучив все свойства данного «минерала» в лаборатории, которую оборудовал у себя дома. Само собой, он тщательно скрывал, где и каким образом нашел «камень», да и вообще ничего о нем не говорил. На следующий год он снова отправился в Индокитай, где погиб от змеиного укуса. Вероятно, он пытался найти месторождение таинственного «минерала».
— А его там не грохнули случайно?
— Нет, это никакого отношения к камню не имело. Роковая случайность, не более. С ним были два других геолога, охрана из солдат колониальной армии, какие-то чиновники… Все произошло на глазах десятка людей и было задокументировано. Но никто из его спутников не знал, что, помимо официального плана работ, у Куракина была еще одна цель. Про «камень» нигде и ничего не упоминалось.
После гибели Куракина-старшего его жена и сын, которому в 1935 году было всего четыре года, переехали в Германию, где обитал некто Николай Михайлович Воронцов, сын белого офицера, умершего в 1926 году. Николай Воронцов приехал в Германию совсем юным — он был 1909 года рождения. Воспитывался по-немецки, хотя и числился православным. С гитлеровцами сблизился очень рано, еще до их прихода к власти, где-то в 1929-1930 годах. Полагают, что на почве ярого антисемитизма. Он активно занимался нацистской пропагандой среди белоэмигрантов, упирая на норманнскую теорию происхождения русской государственности, общность исторических корней русской и германской династий, роль немцев в европеизации России и так далее. Особо много сторонников не нашел, но сумел зарекомендовать себя перед фашистами. Ему даже было разрешено носить фамилию с приставкой «фон» и называться граф Николас фон Воронцофф, хотя вообще-то гитлеровцы и своих аристократов не очень жаловали.
Вот за этого графа и вышла молодая вдова Василия Куракина в 1936 году. При этом она продала свой дом во Франции, а все движимое имущество перевезла в Берлин. В том числе и коллекцию минералов, среди которых находился в отдельном контейнере «Растущий камень». Любовь эта оказалась очень недолгой. Уже через год Куракина с сыном вернулись во Францию, почти сбежали, судя по всему, потому что большая часть их имущества и «камень» в том числе остались у фон Воронцоффа. Поскольку геологические коллекции Василия Куракина были собраны не только в Индокитае, но и в других заморских территориях Франции, очень хорошо описаны и снабжены подробными картами, германские спецслужбы, с которыми вовсю сотрудничал фон Воронцофф, проявили к ним интерес.
— И они попали к Алоизу Эрлиху?! — догадался я.
— Не сразу, — осадил мою поспешность Сергей Сергеевич. — Долгое время «камень» просто лежал вместе с другими образцами пород и минералов в одном из германских университетов. Его не спеша изучали, сверяли с другими данными, полученными из французских архивов в 1940 году. С прицелом на далекое будущее. Возможно, даже на случай возможной разборки с Японией после «окончательного разгрома еврейско-большевистских и плутократических сил». В 1941-1942 годах о практических вопросах не очень думали, поскольку Французский Индокитай был оккупирован японцами и делиться с ними информацией немцы не спешили. А позже, в 1943 году, стало вовсе не до того. Заинтересовались тогда, когда стали искать «Wunderwaffe» — «чудо-оружие». Немного позже заговорили о «Vergeltungswaffe» — «оружии возмездия». «Фау-1», «Фау-2»… И какой-то патриотически настроенный ученый, обнаруживший в коллекции Куракина минерал, на котором даже алмаз не оставлял царапин, написал доклад аж на имя самого фюрера, где скрупулезно описал «минерал» и предложил использовать его для изготовления бронебойных снарядов и сверхпрочной танковой брони. Его тут же забрали вместе с «камнем», дали лабораторию, штат сотрудников и, конечно, поставили плановое задание: дать данные о химсоставе и примерную технологию производства в течение полугода. Само собой, ученый-патриот ни хрена не сделал, был обвинен в саботаже и отправлен в KL — то бишь в концлагерь. А непонятную хреновину в начале 1944 года определили на подземный завод «Зигфрид», располагавшийся в горе под той самой войсковой частью, где тебе тридцать восемь лет спустя пришлось службу нести. Помнишь тетрадку, которую вы с Танечкой прибрали у цыгана Бахмаченко?
— Конечно.
— Там упоминалась лаборатория «V-5» («Фау-5»), которая, как стало ясно из этой тетрадочки, никак не была связана с основной деятельностью завода «Зигфрид». Не забыл?
— Нет.
— Два года назад я еще не знал, чем занимался «Зигфрид» и чем занималась «V-5». Теперь, после того, как друзья обеспечили меня информацией, знаю. «Зигфрид» делал всего лишь детали для самолетов-снарядов «V-1» и ракет «V-2». А вот лаборатория «V-5», укрытая в недрах этой шарашки, занималась делами, которые секретились даже больше, чем работы по атомной бомбе.
— Ни фига себе!
— А вот представь себе. Дело в том, что Гитлер при всем своем отрицательном отношении к церквям был мистиком, провиденциалистом, верил в Fatum, рок, предначертание звезд и другую, грубо говоря, хиромантию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80