А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Гримстер вынул из кармана крошечную карту, найденную в перстне с корольком, поджег ее, щелкнув зажигалкой, подержал, пока пламя не начало лизать пальцы, и бросил в пепельницу. Диллинг обожал секреты, но всегда оставлял подсказку для сообразительных. Прингл понял бы все, лишь взглянув на карту. Гримстеру она не говорила ничего определенного, пока он не изгнал Диллинга из памяти Лили, пока Лили не отвезла его к сторожке, где они с Диллингом остановились. Но, оказавшись здесь, попав в этот парк, где названия «Уобернское аббатство» и «Бедфорд» попадались на каждом шагу, Гримстер сразу все уяснил. Фраза «Che sara sava», вариант испанского «Que sera sera», была девизом семьи Бедфордов. В Уоберне и квартала не пройдешь, не увидев воспроизведения изречения с их герба. «Чему быть, того не миновать». По одному девизу Прингл без труда установил бы, где зарыт чемоданчик, а точное место указывал изогнутый червяк в нижнем углу карты, который, как установил Гримстер, обозначал один из знаков зодиака — Льва. За проволочным ограждением проглядывался песчаный склон, который спускался к дороге, петлявшей по львиному загону. Гримстер выбрал изгиб дороги вокруг невысокого холма, который на западной стороне переходил в огромный песчаный карьер, густо заштрихованный на карте Диллинга. На гребне холма, почти сросшись, стояли два терновых куста, а немного ниже по склону — еще два, тоже бок о бок. На север от верхних кустарников, в вершине равностороннего треугольника с основанием в тридцать футов, равным расстоянию между парами кустов, и находится место, где на глубине примерно двух футов зарыт чемоданчик. От директора Гримстер узнал, что зоопарк открыли только в марте этого года. В феврале, когда сюда приезжал Диллинг, проволочное заграждение еще не было достроено, как не было и львов в загоне. Их привезли за две недели до открытия.
Видимо, Прингл, работавший здесь на строительстве дороги и оград, привозил сюда Диллинга, чтобы похвастаться зоопарком. Они оба любили животных. Диллинг, наверное, приметил в львином загоне подходящее место для тайника. Ему оставалось только приехать вечером, когда рабочие уже ушли, а сторожа еще не заступили на вахту. От места, где сидит сейчас Гримстер, Диллингу пришлось лишь пройти ярдов двести по склону холма, перейти две дороги и беспрепятственно добраться до терновника. Теперь дорога не так уж проста. Появился четырехметровый забор из прочной стальной сетки с крупными ячейками, который почти на метр загибался внутрь. За оградой, в двух с половиной метрах от нее, стоял второй забор из такой же сетки, но пониже, с колючей проволокой наверху, а за ним были львы — одни грелись на солнышке, безразлично поглядывая на проезжающие мимо машины, другие беспокойно сновали по склонам, третьи тяжелой равнодушной поступью ходили между автомобилями, не проявляя никакого интереса к запертым в них существам, вторгшимся в их владения. Диллингу, наверное, было лестно вверить свое сокровище под охрану львов — ведь и сам он родился под знаком Льва.
Проникнуть в загон было трудно, но возможно. Каждый вечер, когда туристы уезжали, львов увозили в фургонах на ночлег и запирали в особых бараках. С наступлением темноты зверей в загоне не оставалось, но через каждые два-три часа охранники с ружьями и карабинами на машине объезжали забор.
Гримстер решил попытать счастья сегодня же. Луны не будет, но свет ему не понадобится. В четвертый раз он оглядел местность, вплоть до терновника на гребне песчаного холма, запомнил все до мелочей — холмы и пригорки, каждое дерево, кустик и кочку.
Он уехал из парка, нашел укромную тропинку, окаймлявшую сухое болото, поросшее вереском. Здесь он оставил машину, вынув из багажника купленное в Лейтоне утром — сто ярдов тонкой, крепкой нейлоновой веревки, прут из толстой, но мягкой проволоки и остро отточенный нож. В машине остались только маленькая саперная лопатка и кусачки. Гримстер размотал веревку и стал резать ее на куски нужной длины. Он работал сосредоточенно, ничто не нарушало тишины, кроме птичьих криков да кроличьих шорохов… И вдруг он вспомнил, когда в последний раз делал то же самое. Это было в Веллингтоне, они с Гаррисоном после многих ошибок сплели, наконец, веревочную лестницу, чтобы спуститься в каменоломню и подобраться к гнезду пустельги с птенцами. Хотя Гаррисон и в те дни был неуклюж, он настоял, что полезет сам, и Гримстер до сих пор помнит, как он ругался, увидев, что их усилия пропали даром, потому что птенцы уже улетели. В школе Гаррисон мечтал поймать молодую пустельгу и приручить ее — на всю жизнь сохранил он тягу к запретному и опасному…
Работа заняла у Гримстера два часа. Закончив, он взобрался на одну из сосен, на высоту футов тридцати, привязал лестницу к веткам и спустился по ней, чтобы проверить крепость узлов и перекладин. Он давным-давно убедился: не стоит оставлять на волю случая то, что можно проверить заранее. Но никто не может жить сам по себе, ни от кого не завися, будь он семи пядей во лбу и трижды осторожен. Как бы глубоко и тщательно он ни изучал и ни продумывал все наперед, возможность ошибиться появится при первом же столкновении с другими людьми. Гримстер тщательно отрепетировал вылазку, которую собирался предпринять вечером, стараясь заранее предусмотреть каждое движение.
(Львов и в самом деле, как правило, вывозили по ночам из загона. Но из каждого правила бывает исключение. Когда у львицы начиналась течка и ее друг становился наиболее нетерпеливым, его не увозили в барак, потому что там он норовил затеять драку с другими самцами, пытавшимися завладеть львицей. Льва оставляли в загоне одного. Сейчас он лежал под деревом на дальней стороне за холмом с терновником, поближе к львиным баракам, протянувшимся вдоль одного из внутренних заборов.)
В десять вечера Гримстер покинул гостиницу. Под пиджак он надел темный свитер. Лили осталась в отеле. Джон сказал ей, что у него назначена деловая встреча. Пусть она ложится спать, не дожидаясь его. Он может вернуться очень поздно.
Лили сидела в гостиной, читала и никак не могла решить, выпить перед сном еще рюмочку ликера или нет. Наконец решила побаловать себя. Она чувствовала, что имеет на это право. С того времени, как она была продавщицей в Акфилде, пройден большой путь. Тогда она была наивной деревенской девчонкой. Сейчас она женщина, опытная, много повидавшая и теперь вовлеченная в историю, от рассказа которой у всех в гостинице наверняка глаза бы повылазили из орбит. Она повзрослела, она изменилась. Она стала личностью, в жизни ей пока везло и, без сомнения, повезет еще больше. Все начал Гарри, и она всегда будет ему благодарна. Но не больше. Там, где Гарри был непредсказуем и упрям, Джонни прямолинеен и уступчив. И тело у него другое, нигде ни капельки жира. А у Гарри оно было мягкое, почти женское. У Джонни же одни мускулы… Она зажмурилась с рюмкой ликера в руках, вспомнила о теле Джонни, о близости с ним и мысленно обругала себя за это. Боже, можно подумать, что ее интересует только секс. Нет, все дело в личности Джонни, в его характере, добром, нежном и понимающем, — это так подкупает. Он настоящий джентльмен, не чета Гарри. Это каждому видно. Как сразу видно, что миссис Харроуэй — леди. Джонни обязательно расскажет ей о своей семье, учебе в школе и университете, обо всем… Не нужно торопить события. Не нужно приставать к нему с расспросами. Всему свое время. Как приятно заглянуть в будущее. Лили представила, как Джонни рассказывает ей о Вальде. На миг отвлеклась и прислушалась к себе — не ревнует ли, и обнаружила, что нет. Она просто выслушает его, и ей не придется вымучивать подобающее выражение лица, выдавливать нужные фразы. Все получится само собой — она же любит и понимает Джонни. По-настоящему. Неважно, что все началось с какого-то глупого гипноза и что, сообразив, в чем загвоздка, она не знала, как о ней сказать, поэтому, следуя здравому смыслу, и выбрала подходящий момент. Должна же любовь как-то начаться. Заглянув в прошлое, Лили поняла, что по-настоящему все началось уже тогда, когда она впервые увидела его — аккуратного, подтянутого, сильного, без единого изъяна. Конечно, когда она получит деньги за бумаги Диллинга, придется вести себя осторожно. Джонни гордый человек. Он хорошо обеспечен, но она будет богаче. Тут главное не ошибиться. Может быть, он захочет оставить службу… Возможно, у него, как у большинства мужчин, есть заветная мечта заняться любимым делом. Она сможет купить ему ферму или еще что-нибудь. Лили немного помечтала о ферме, где все лето светит солнце, и о лондонской квартире, где им станет скучно и захочется перемен. Боже, как ей повезло! А начинала с грязными похотливыми парнями в машинах… Та жизнь была не для нее, это уж точно…
"Завтра же, — решила Лили, — пойду и куплю себе подарок, огромный флакон самых дорогих духов — «Радость» фирмы «Жана Пату». Почему бы и нет? Ведь она несказанно всему рада. Тому, что Джонни рядом. Тому, что она никогда не разлучится с ним. Она зажмурилась, и все ее тело заныло от желания быть с Джонни.
Ночное небо скрыли облака. Когда машина въехала в ворота парка, под колесами зашуршал гравий. На ночь зоопарк закрыть было невозможно — шоссе пролегало прямо посреди него. Вдоль пологого склона Гримстер поднялся к развилке, миновал ее, пропустил левое ответвление, уходившее к возвышенности над львиным загоном, проехал еще двести ярдов и остановился под деревьями у самой дороги. Выключил фары и закурил. Свет проходивших мимо машин изредка падал на него. Времени у Гримстера было много. Он хотел дождаться, когда движение замрет, и только потом ехать. Машина его ничьего любопытства не привлечет. Каждый решит, что в ней уединилась какая-нибудь парочка. А вылазка за чемоданчиком займет не больше часа. Гримстер не тревожился. Все, что можно, было продумано и проверено. Оставалось лишь исполнить задуманное. Возбуждение теперь охватывало Гримстера только в постели с Лили. Даже мысль о том, что сначала нужно расстроить планы сэра Джона, а потом уничтожить его, уже не будоражила воображение Гримстера. Он желал лишь восстановить справедливость. Он хотел убить сэра Джона не для того, чтобы снять с души груз утраты, а потому, что сэр Джон отнял у Вальды жизнь — единственную во всем мире жизнь, за которую, если бы обстоятельства вынудили, Гримстер не пожалел бы своей. Ничего святого за душой у Гримстера не было. Ему не раз случалось убивать. Его руками или на его глазах творилось такое, во что мало кто поверил бы. Вполне понятно, почему Диллинг не доверял ни сэру Джону, ни Копплстоуну. То, что Ведомство станет обманывать и убивать по любому указанному сэром Джоном или его начальниками поводу, никогда не беспокоило Гримстера, не волнует и теперь. Правила были придуманы не им, он всегда принимал их, принимает и сейчас, но решил, что действовать по ним больше не станет. Раньше он согласился бы и с обманом, и с убийством Лили. Ему не было никакого дела до девушки. Но ей повезло. Кости выпали в ее пользу, потому что именно благодаря Лили Гримстер узнал правду о смерти Вальды. И должен отплатить за это добром, прежде чем убьет сэра Джона.
Гримстер взглянул на часы. Одиннадцать ночи. Он погасил сигарету и, сняв пиджак, вылез из машины. В темноте он почувствовал дуновение ветра от пролетавшей мимо летучей мыши, она, чиркнув его крылом по щеке, юркнула под деревья. Из кармана брюк Гримстер вынул рулетки и кусачки. Обмотав вокруг лопаты и прута веревочную лестницу, он сунул ее под мышку. Потом перешел шоссе и медленно, осторожно двинулся по короткой, объеденной коровами траве к дороге, которая начиналась в трехстах ярдах впереди и вела к «Сторожке Трасселера» через львиный загон. На этой стороне шоссе, всего в нескольких ярдах позади, стоял огромный дуб — он находился почти у самого изгиба ограды, спускавшейся по склону от шоссе вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33