- Тогда мы придумаем что-нибудь другое! Но никак не отреагировать они не могут - у них сейчас напряжены нервы, любое появление полицейского их тревожит, тем более, что мы демонстрируем неподдельных интерес - бинокль видно издалека!
Обедая предусмотрительно захваченными в дорогу бутербродами, старший инспектор говорил:
- Вчера вечером я ещё раз внимательно просмотрел все материалы по делу, их не так уж и много. Скажите, Боксон, каким образом в утренних сумерках вам удалось рассмотреть, что у нападавших был именно белый "форд"?
- В свете наших фар я видел эмблему - синий овал на белой поверхности. Почему-то это отпечаталось в памяти, хотя конкретную модель автомобиля я не смог различить.
- Наши парни проверили все местные белые "форды" - ни на одном из них следов крови или пуль не имеется. Наверное, какой-то со стороны...
- Наверное!.. Но почему вы мне все это рассказываете? Только не ссылайтесь на старческую болтливость...
- Не буду!.. - засмеялся Дамерон. - Все очень просто, Боксон - вы единственная зацепка в этом деле! Кстати, вы так и не вспомнили, какая информация могла подставить вас под обстрел?
- Нет, господин старший инспектор, но думаю об этом постоянно!..
- Точно, на вашем лице иногда появляется такое же выражение, как у школьника, умножающего в уме трехзначные числа...
"Да, господин старший инспектор, - подумал Боксон, - вы совершенно правы меня непрерывно терзает мысль: неужели Пелларес остался жив? У Хорхе глаза были полуоткрыты, он-то наверняка был мертв, но вот Пелларес... Неужели он где-то здесь?" И сказал вслух:
- Я хочу посетить Бельгию. Вы не будете мне препятствовать?
- А зачем вам Бельгия? - спросил старший инспектор.
- Мне нужно сделать несколько телефонных звонков, а на вашей территории любые мои разговоры будут вам известны через несколько минут...
- Ого! - Дамерон засмеялся. - Ваше нахальство непревзойденно! Как и ваше умение стрелять из пистолета... - вдруг добавил он и посмотрел в глаза Боксона.
- Мы не были с вами в тире, господин старший инспектор, - не отвел взгляд Боксон, - вы не можете знать моих стрелковых способностей...
- Но вы же сами сказали, что умеете стрелять... - напомнил Дамерон. - Я ведь с вами по прежнему предельно откровенен...
- Я это заметил, и это меня пугает... - проговорил Боксон.
- Не пугайтесь, - продолжил старший инспектор, - на сегодняшний день у меня против вас никаких улик. Оставалась надежда на показания очнувшегося господина Трэйтола, но после того, как вы с ним переговорили, я не уверен в его искренности. Что я имею на сегодняшний день? Кучу гильз и несколько пуль от трех пистолетов, пустую обойму, образцы крови двух человек, сообщение о белом "форде", одного раненого американца и не вызывающий сомнения факт перестрелки. Если завтра на местное отделение фермерского банка какие-нибудь придурки с обрезами совершат налет, то дело об этой перестрелке будет отложено до следующей аналогичной, и я не уверен, что тогда на дороге не останется трупов. Я допустил вероятность вашей абсолютной непричастности. Но в таком случае пять пуль в ваш "БМВ" говорят об особой опасности преступников - они не хотели оставлять случайных свидетелей...
- Так как насчет моей поездки в Бельгию?
- Мне, конечно, нетрудно найти какое-нибудь основание для запрета, но тогда вы перестанете быть моим союзником, а без вас я могу рассчитывать только на случайность... Какие гарантии, что вы вернетесь?..
- Если честно - никаких, - сознался Боксон.
Остановив машину около одной из ферм, Дамерон сказал:
- Вот это - ферма "Банлу". Хирург Люсьен Банлу живет здесь.
Боксон долго смотрел в бинокль. Потом передал его Дамерону со словами:
- Первое: если бы я прятал раненых, я никогда бы не оставил их в доме хирурга. Второе: здесь большой амбар, конюшня, вероятно, большие подвалы, но над домом всего две трубы - полагаю, жилых отапливаемых помещений немного. Выделить теплую комнату для двух раненых - трудновато...
- Правильно, Боксон. - Дамерон тоже долго смотрел в бинокль, и, усаживаясь в автомобиль, сказал: - Поедем, посмотрим, на ферму доктора Гальпена.
- Помнится, вы говорили, что доктор Гальпен унаследовал дом в городе...
- Именно так, но заодно ему досталась ферма за городом. Земли он сдал в аренду, а вот на ферме появляется лишь время от времени - зимой там делать нечего...
Дорога к ферме Гальпена была засыпана снегом, машина продвигалась с трудом. Они не доехали до ворот двести метров.
- Что скажете? - спросил Дамерон, когда Боксон отвел бинокль от глаз.
- Снега, конечно, много, но выпал он в последние двое суток - сугробы по обочинам гораздо выше, чем на дороге. Перед воротами эти же двое суток назад кто-то убирал снег, чтобы ворота открыть. Ставни на окнах закрыты и снег с них давно не стряхивали, следовательно, их так же давно не открывали. Все остальные подробности можно узнать внутри, но помня ваш рассказ о двух неконтролируемых "кольтах" сорок пятого калибра, я без оружия туда не пойду даже в вашем сопровождении.
- Поехали домой, господин Боксон. - старший инспектор убрал бинокль в футляр. - Если вы кому-то здесь интересны, то он вас уже увидел. Простите, что пришлось отнять у вас столько времени...
- Если мной интересуются, то меня увидели... Недурственно! Вы лично будете охранять меня? - невозмутимо осведомился Боксон.
- Нет, но пара моих парней всегда будет неподалеку. Сегодня вам предстоит встреча с сестрой господина Трэйтола, не ругайте, пожалуйста, местных полицейских слишком громко...
Глава третья. Брюссельский поворот.
1
Аделина Линс Трэйтол к своему двадцать второму дню рождения имела два исключения из двух университетов, два замужества и два последующих развода. Все остальное тоже было по двое: два брата, два аборта, две автомобильных аварии, два ареста за употребление наркотиков. Два раза она решительно меняла жизнь: первый раз уехала в Калифорнию в общину хиппи, второй раз - уехала в Нью-Йорк делать карьеру актрисы на Бродвее. В первом случае старший брат Эдвард нашел её за несколько дней и дал почитать строго конфиденциальный, но предельно реалистичный ведомственный доклад о движении хиппи вообще и о калифорнийских общинах в частности. Чтения полусотни страниц машинописного текста оказалось достаточно - Аделина без оглядки убежала обратно домой, в фамильное имение в штате Вирджиния, и затихла на пару месяцев. Во втором случае её повезло меньше - пожилой ассистент режиссера одного из бродвейских театров пообещал её значительную роль в предполагаемом спектакле. В благодарность ошалевшая от такого счастья Аделина прыгнула к нему в постель. Через непродолжительное время будущая актриса убедилась в своей беременности и бисексуализме супруга. Побывав в неподходящий час за кулисами, она с удивлением узнала, что этот служитель Мельпомены очень близко дружит с театральным электриком арабского происхождения, а об Аделине отзывается как о провинциальной дешевке с неиссякаемым родительским кредитом: "Представляете, впервые за двенадцать лет наконец-то исчезла задолженность за газ, электричество и воду!" Через пару месяцев после развода, аборта и вдохновляющего прощального скандала, к финалу которого сбежался весь квартал и приехали пожарные, пожалевший Аделину преподаватель актерского ремесла порекомендовал ей поискать какую-нибудь другую профессию: "Ведь вы так молоды, весь мир лежит перед вами!.."
Мир лежал перед Аделиной Линс Трэйтол в такой вызывающей позе, что не воспользоваться этим было бы попросту грешно. И она воспользовалась - вышла замуж во второй раз. Второй избранник был молод, гетеросексуален, отчаянно нагл и зарабатывал на жизнь игрой на электрогитаре в прокуренном и грязном ночном клубе на Пятой авеню. Брак зарегистрировали в Лас-Вегасе, куда на несколько часов слетали из Нью-Йорка. Через две недели новый муж заразил Аделину гонореей и, вернувшись от врача, Аделина увидела супруга в жарких объятиях пожилой афро-американки. Это зрелище настолько повлияло на рассудок несчастной новобрачной, что она в тот же день приобрела первую порцию кокаина - от героина её спас страх перед внутривенными инъекциями. День вообще оказался неудачным - вечером она угодила в облаву, имела неосторожность бурно протестовать и беззастенчиво требовать соблюдения каких-то там гражданских прав, так что отпечатки её пальцев навечно попали в каталог нью-йоркской полиции. Второй развод стоил гораздо дороже первого - отвергнутый супруг пытался шантажировать семью вирджинских плантаторов оглаской всех подробностей в газетах штата, и тогда в дело опять вступил старший брат Эдвард. Он переговорил с некоторыми своими приятелями из Йельского университета, и неразумный шантажист, получивший некоторую сумму на лечение многочисленных переломов (его били бейсбольными битами), исчез в бездонно-бесконечном лабиринте острова Манхэттэн.
Чтобы смягчить переживания, Аделина предприняла двухгодичное путешествие по Европе. Лондон ей показался дорогим и скучным, особенно её ошарашило несовершенство английских водопроводных устройств - отсутствовал смеситель, холодная и горячая вода текли из отдельных кранов. В Париже было весело, там она познакомилась с революционными интеллектуалами, но их бесконечно-бредовые рассуждения о развитии общественного сознания наскучили ей ещё раньше, чем завывания спившихся молодых живописцев о новых формах в изобразительном искусстве. В парижской богеме рекомендовалось быть личностью - или быть никем. Личность из Аделины не получилась - её не воспринимали иначе, чем очередную тупую, но богатую американку, которой непременно следовало продать какую-нибудь срочно намалеванную мазню под видом внезапно обнаруженного шедевра. А на Лазурном берегу Аделину буквально осаждали десятки профессиональных любовников. Одна пожилая соотечественница (её покойный супруг владел лесоразработками в штате Монтана) посоветовала Аделине поскорее сделать выбор, а то отвергнутые французские мужчины уступят свое место французским женщинам - лесбийская любовь в том сезоне была необычайно развита, в моду как раз вошли испанки - они умели любить страстно, беззаветно и недорого, и почти неподдельно страдали от ревности. Аделина послушала мудрый совет и на пляже выбрала себе юношу по имени Франсуа. Мальчик оказался весьма старательным, но не выдержал и трех дней - Аделина поймала его в момент исследования её кошелька. Франсуа объяснил свое любопытство поисками аспирина - "стрелка на барометре скачет вверх-вниз, чертовски болит голова..." Столь нелепое объяснение было признано неправдоподобным, и Франсуа ушел чуть ли не в слезах - его долг сутенеру рос с каждым днем. Потом случилось Монте-Карло - там профессиональные мужчины выходили на работу в смокингах, но, разглядев скромные ставки Аделины, особой активности не проявили. После Монте-Карло путешествующая американка посетила Германию. В Мюнхене она попала на "октоберфест" - грандиозный пивной праздник, выпила несколько кубометров пенного напитка и обнаружила новую беременность. Аборт в голландской клинике (обнаружилось, что в тишайшей Швейцарии аборты запрещены аж с 1942-го года), круиз по северной Италии и несколько месяцев в Риме прошли без приключений.
Вернувшись в Штаты, Аделина опять какое-то время бездельничала в имении родителей, а потом вновь поступила в университет, начала изучать историю искусств в университете Ричмонда. Впоследствии она предполагала стать хозяйкой картинной галереи.
Поступившее из Франции известие о тяжелом ранении брата Эдварда пробудили в ней невероятные запасы энергии. Одномоментно был решен вопрос о необходимости поездки, и уже через сорок восемь часов после получения телеграммы Аделина Трэйтол вошла в вестибюль больницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29