Без кулака обойтись не можешь? А потом и нас, и вас в одну кучу валят. Все плохие. Все морды бьют.
– Ну-ну, – вступил в разговор Доставнин. – Ты поосторожней, милый. Я про тебя такого нагорожу.
– Кого сейчас сажали в изолятор?
– Питона… – медленно произнес Колотов. – Савельева Александра Васильевича… Мы его…
– Вот, вот, мы его, – перебил Трапезин. – Два пинка в живот, а потом головой о стену.
– Это он тебе наговорил? – спросил Доставнин с улыбкой. – А ты веришь? Нехорошо. При мне беседа была. Тихая беседа была, вежливая. И чаем его, бедолагу, напоили, вон как этого. – Он кивнул на съеженного на стуле Гуляя. – И папироску дали. Все по-человечески. Мы ж грамотные, мы ж законы изучали, дипломы за это изучение получали. Так? Нет? – Доставнин повернулся к своим сотрудникам. Те строго покачали головами.
– Ну а что касательно заявления, – с серьезной ласковостьюпродолжал Доставнин, – то у нас здесь в дежурке двое общественников без дела томятся. Преданные ребята. Так они в один момент подтвердят, что следователь городской прокуратуры Трапезин, встретив в коридоре отделения задержанного Савельева, завел его в камеру, треснул по голове от озлобления на его несговорчивость. Простите, я не сложно излагаю? – Доставнин чуть подался вперед, преданно заглядывая Трапезину в глаза.
«Во шпарит, – подумал Колотов. – Школа…»
Трапезин несколько раз будто в нервном тике дернул верх ней губой, обвел тяжелым взглядом улыбающихся оперативников, проговорил веско:
– Ну-ну. Только учти, у меня есть средства. Но иные. Законные. И я не премину ими воспользоваться, – повернулся резко, насколько позволяла комплекция, и вышел из кабинета, Доставнин вздохнул и сказал негромко:
– Вот теперь по коням.
В квартире на Петровской проживала пожилая фасовщица из центрального гастронома. Она подтвердила, что Василий Ника-норович квартировал у нее неделю, но с час назад собрал ве-щинки и съехал, сказал, обязательно позвонит, она верит, что позвенит, не может не позвонить. Им было так хорошо. Вечерами – чай, тихие беседы, телевизор. Тепло и уютно. Дом. Впервые за десять лет дом. Надоело суетиться, озираться, подозревать. Хочется просто жить. Фасовщица плакала и курила длинные иностранные сигареты. Колотое оставил на квартире засаду и поехал в управление.
На площади возле входа в управление стояли большая тупорылая машина с голубым фургоном и забрызганный осенней грязью автобус. От машины к дверям управления тянулись толстые черные провода. Задние дверцы фургона то и дело раскрывались, оттуда выходили и через какое-то время входили обратно неряшливо одетые люди с деловитыми лицами, из фургона они тащили в управление маленькие прожекторы на длинных ножках и мотки провода, обратно возвращались вялые, с сигаретами в зубах. Внутри фургона что-то гудело и сизо светилось, и пахло оттуда дешевым табаком и горелой изоляцией. Колотов постоял с минуту, наблюдая за происходящим, потом пожал плечами и, перешагнув, через провода, вошел в управление.
– Эй, Колотушка, – крикнул из дежурки белобровый капитан Мильняк. – В кино хошь сыматься? Могу сосватать. Я теперь большой кинематографист.
– А… Кино, значит, – пробормотал Колотов. – Этого только не хватало. Работать надо.
На лестнице горячо спорили две симпатичные девушки, они говорили непонятные кинематографические слова, но друг друга явно понимали. Колотов мрачно попросил разрешения пройти. Девушки пропустили его, умолкли, и через мгновенье захихикали ему в спину. «Унылый красавец», – различил он тихий голосок.
– Балаган! – не сдержался Колотов и быстро зашагал по коридору. Теперь ему вслед хохотали уже откровенно.
Доставнин был в кабинете не один. На кресле развалился вальяжный малый в джинсах и тертой кожаной куртке. Он внимательно слушал Доставнина и ногтем большого пальца поглаживал черные аккуратные усы. Доставнин извинился перед гостем, повернул лицо к Колотову, спросил нетерпеливо:
– Ну?
Колотов кивнул на малого. Доставнин махнул рукой, мол, не мешает.
– Глухо, – сообщил Колотов. – Свалил, поганец. То ли позвонил ему кто, кроме Гуляя, то ли сам на вокзале был. Надо в адрес криминалиста направить, пусть пальцы снимет. Чем черт не шутит. Затем фоторобот Стилета с помощью сожительницы и Гуляя сделать. Немедленно.
– Хорошо, – кивнул Доставнин. – Я распоряжусь. И вот еще что… – Он оборвал себя, улыбнулся гостю, показал рукой на Колотова. – Простите, я не познакомил вас. Это наш лучший сыщик. Колотов Сергей Викторович. Он только что с трудной операции, задерживал опасных преступников. Там ранили нашего товарища. Но, слава богу, не опасно. А это, – гость встал, с воодушевлением протянул руку, обаятельно заулыбался, – кинорежиссер Капаров Андрей Владимирович.
– Очень рад, – поставленным голосом заговорил режиссер. – Уважаю вашу профессию. Искренне. Уважаю и благоговею, – черные влажные глаза режиссера весело ощупывали тяжелую фигуру оперативника. Колотов качнул головой, улыбнулся скупо, ему хотелось скорее пойти в свой кабинет, запереться там и вволю накуриться, а потом начать работать. – Вы видите жизнь наоборот, как сказал поэт, – продолжал режиссер. – Это страшно. Но далеко не каждому дано видеть так и не черстветь, не коснеть, а достойно делать свое дело. Именно поэтому вы благородны и прекрасны… – Последние слова он произнес для обоих собеседников.
– Ну это вы уж, пожалуй, чересчур, – смущенно заулыбался Доставнин, потом провел толстыми пальцами по волосам и неожиданно лихо закинул ногу на ногу, совсем как режиссер минуту назад. Колотов с глупым видом уставился на начальника. Доставнин кашлянул и ногу убрал.
– Андрей Владимирович снимает кино про будни уголовного розыска, – деловито сказал Доставнин. – Чтобы все было как в жизни, он хочет воспользоваться вместо декораций на некоторое время нашим зданием.
– Кино – важнейшее из искусств, – сказал Колотов.
– Ладно, – Доставнин махнул рукой, – иди работай. К концу дня напиши подробный рапорт о задержании и особенно о причинах ранения Зотова.
Колотов, довольный, развернулся и направился к двери.
– Погодите, – остановил его режиссер. Он подошел к оперативнику, несколько секунд смотрел ему в глаза, потом произнес смачно:
– Сволочь! – И резко от бедра выбросил руку вперед. Но тренированный Колотов оказался быстрее, он почти машинально выставил блок, отвел в сторону коснувшуюся уже его пиджака руку, жестко ухватил за кисть и крутанул. Капаров вскрикнул тускло и обреченно и согнулся, будто собрался истово кланяться Доставнину за хорошее его отношение. А Колотов уже по инерции взял руку режиссера на излом, ухватил его за волосы и со словами: «Что ж ты делаешь, гад!» – придавил кинематографиста к мягкой спинке кресла, стоявшего в углу кабинета.
Колотов почувствовал, как Капаров обмяк, ватной и податливой стала рука, и ему показалось, что он держит не человека, а полузадушенного куренка. Он брезгливо убрал руки, и Капаров рухнул в кресло.
– С ума сошел, медведь?! – брызгая слюной, заорал над ухом Доставнин. На багровом лбу его родничками бились синие жилки,
– Не надо ссориться, все нормально, – Капаров грузно поднимался. С силой массируя руку, он тряхнул красиво стриженной головой и улыбнулся. – Все просто отлично. У вас замечательная реакция и почти актерская пластика. Я это сразу заметил и решил проверить на деле. Я беру вас сниматься. – Он хотел бодро, по-дружески ткнуть Колотова в плечо, но передумал. – Проверка, – повторил он.
– Ну и методы, – заметил Доставнин.
– Вы большой профессионал, – сказал Колотое.
– У нас есть одна роль, – продолжал режиссер. – Прямо для вас. Я уже наметил актера, но вы будете достоверней. Я хочу правды, – он вскинул голову, – настоящей правды.
– Да, да, – Доставнин потрогал лоб, – сейчас это очень важно.
– Мне работать надо, – Колотову уже все надоело, и он понемногу пятился к двери,
– Я вас умоляю, – режиссер приложил руки к груди и сделав плаксивое лицо, посмотрел на Доставнина. Начальник не устоял: кинематограф – великая сила. Он приказал Колотову:
– Поступаешь в распоряжение товарища режиссера. На какое-то время замкни свою группу на меня. Все.
– Да я не могу, – Колотое растерялся. – Мне нельзя. У меня мениск…
Просторный кабинет на первом этаже, где располагалась канцелярия ГАИ, на несколько дней отдали киношникам. Они там не стали почти ничего менять – все должно быть как в жизни, – только вместо маленького портрета Дзержинского повесили большой, а на противоположную стену портрет Ленина – тоже большой. Гаишники кабинет оставили прибранным, как и полагается дисциплинированным работникам, а Капаров, наоборот, оглядев помещение, распорядился набросать на столы бумаги, папки, скрепки, а вымытые пепельницы наполнить окурками; шторы и вовсе велел снять – для большей сухости кадра.
– Достоверно? – спросил он Колотова, показывая ему кабинет.
– Вам видней, – дипломатично ответил Колотов.
– Я хотел, чтобы вам было видней, – настаивал режиссер.
– А мне все видно, – отозвался Колотов. – Здесь светло.
– Н-да, – неопределенно заметил Капаров. – Ну хорошо, – он подозвал ассистента, вертлявого, парня в мешковатой куртке, взял у него розовую папку. – Вот сценарий, вот ваш герой, ваш текст, – он раскрыл папку. – Ваша роль эпизодическая, с основным действием почти не связана. Просто в одной из сцен герой картины входит в кабинет и застает там своего коллегу, то есть вас за допросом жулика, угнавшего автомобиль. Жулик не хочет сознаваться и называть сообщников, а вы его раскалываете. Понятно? Читайте. Я скоро приду.
Капаров вернулся через полчаса возбужденный.
– Ну как? – спросил он, блеснув творческим зарядом в черных глазах,
– Это неправда, – Колотов отодвинул от себя сценарий.
– Что значит – неправда? – опешил режиссер.
– Мы так не говорим, – сказал Колотов.
– А как вы говорите? – творческий заряд в глазах Капарова растаял, появился нетворческий.
– По-другому.
– Точнее,
– Ну, по-другому, и все.
– У нас консультанты из центрального аппарата. Они что – дилетанты? – В глазах режиссера появилось такое же выражение, как некоторое время назад, когда он задумывал ударить Колотова в живот.
– Нет, конечно, – устало ответил Колотов. – Но все равно это неправда.
– Что конкретно?
– Ну вот, смотрите. – Колотов наклонился над папкой и зачитал: – «Вы будете говорить или нет? – Петров пристально и сурово посмотрел задержанному в глаза. – Лучше признавайтесь сразу. Это в ваших интересах. Суд примет во внимание ваше чистосердечное признание и смягчит наказание. В противном случае ваша участь незавидная. Наш суд строг с теми, кто не хочет осознать своей вины…»
– Ну и что здесь неверного? – Капаров с сочувствием учителя к нерадивому школьнику посмотрел на Колотова.
– Да нет… вроде все верно… – Колотов потрогал лоб, он почему-то был в испарине. – Но… неверно…
– Господи, – режиссер вздохнул. – Ну хорошо, а как бы сказали вы?
Колотов пожал плечами и посмотрел в окно. В стоящую у тротуара «Волгу» быстро усаживались ребята из БХСС.
– Ну подумайте, вспомните, – режиссер присел на краешек стола перед Колотовым. – Как вы допрашиваете? Какие слова произносите? Каким тоном? Как это было в последний раз?
Колотов вспомнил, как он говорил с Питоном, а потом с Гуляем, вспомнил слова и слабо усмехнулся – хорошо говорил, действенно.
– Вспомнили? – обрадовался Капаров, заметив тень усмешки на лице Колотова.
Колотов кивнул.
– Сейчас попробую, – сказал он и сосредоточился. Прошла минута.
– Ну, – торопил режиссер. – Ну представьте, что я преступник.
Колотов встал, посмотрел на Капарова недобро, открыл рот, обнажив крепкие зубы, и замер так, потом выдохнул и сказал:
– Бриться надо каждый день, у вас щетина быстро растет.
1 2 3 4 5 6
– Ну-ну, – вступил в разговор Доставнин. – Ты поосторожней, милый. Я про тебя такого нагорожу.
– Кого сейчас сажали в изолятор?
– Питона… – медленно произнес Колотов. – Савельева Александра Васильевича… Мы его…
– Вот, вот, мы его, – перебил Трапезин. – Два пинка в живот, а потом головой о стену.
– Это он тебе наговорил? – спросил Доставнин с улыбкой. – А ты веришь? Нехорошо. При мне беседа была. Тихая беседа была, вежливая. И чаем его, бедолагу, напоили, вон как этого. – Он кивнул на съеженного на стуле Гуляя. – И папироску дали. Все по-человечески. Мы ж грамотные, мы ж законы изучали, дипломы за это изучение получали. Так? Нет? – Доставнин повернулся к своим сотрудникам. Те строго покачали головами.
– Ну а что касательно заявления, – с серьезной ласковостьюпродолжал Доставнин, – то у нас здесь в дежурке двое общественников без дела томятся. Преданные ребята. Так они в один момент подтвердят, что следователь городской прокуратуры Трапезин, встретив в коридоре отделения задержанного Савельева, завел его в камеру, треснул по голове от озлобления на его несговорчивость. Простите, я не сложно излагаю? – Доставнин чуть подался вперед, преданно заглядывая Трапезину в глаза.
«Во шпарит, – подумал Колотов. – Школа…»
Трапезин несколько раз будто в нервном тике дернул верх ней губой, обвел тяжелым взглядом улыбающихся оперативников, проговорил веско:
– Ну-ну. Только учти, у меня есть средства. Но иные. Законные. И я не премину ими воспользоваться, – повернулся резко, насколько позволяла комплекция, и вышел из кабинета, Доставнин вздохнул и сказал негромко:
– Вот теперь по коням.
В квартире на Петровской проживала пожилая фасовщица из центрального гастронома. Она подтвердила, что Василий Ника-норович квартировал у нее неделю, но с час назад собрал ве-щинки и съехал, сказал, обязательно позвонит, она верит, что позвенит, не может не позвонить. Им было так хорошо. Вечерами – чай, тихие беседы, телевизор. Тепло и уютно. Дом. Впервые за десять лет дом. Надоело суетиться, озираться, подозревать. Хочется просто жить. Фасовщица плакала и курила длинные иностранные сигареты. Колотое оставил на квартире засаду и поехал в управление.
На площади возле входа в управление стояли большая тупорылая машина с голубым фургоном и забрызганный осенней грязью автобус. От машины к дверям управления тянулись толстые черные провода. Задние дверцы фургона то и дело раскрывались, оттуда выходили и через какое-то время входили обратно неряшливо одетые люди с деловитыми лицами, из фургона они тащили в управление маленькие прожекторы на длинных ножках и мотки провода, обратно возвращались вялые, с сигаретами в зубах. Внутри фургона что-то гудело и сизо светилось, и пахло оттуда дешевым табаком и горелой изоляцией. Колотов постоял с минуту, наблюдая за происходящим, потом пожал плечами и, перешагнув, через провода, вошел в управление.
– Эй, Колотушка, – крикнул из дежурки белобровый капитан Мильняк. – В кино хошь сыматься? Могу сосватать. Я теперь большой кинематографист.
– А… Кино, значит, – пробормотал Колотов. – Этого только не хватало. Работать надо.
На лестнице горячо спорили две симпатичные девушки, они говорили непонятные кинематографические слова, но друг друга явно понимали. Колотов мрачно попросил разрешения пройти. Девушки пропустили его, умолкли, и через мгновенье захихикали ему в спину. «Унылый красавец», – различил он тихий голосок.
– Балаган! – не сдержался Колотов и быстро зашагал по коридору. Теперь ему вслед хохотали уже откровенно.
Доставнин был в кабинете не один. На кресле развалился вальяжный малый в джинсах и тертой кожаной куртке. Он внимательно слушал Доставнина и ногтем большого пальца поглаживал черные аккуратные усы. Доставнин извинился перед гостем, повернул лицо к Колотову, спросил нетерпеливо:
– Ну?
Колотов кивнул на малого. Доставнин махнул рукой, мол, не мешает.
– Глухо, – сообщил Колотов. – Свалил, поганец. То ли позвонил ему кто, кроме Гуляя, то ли сам на вокзале был. Надо в адрес криминалиста направить, пусть пальцы снимет. Чем черт не шутит. Затем фоторобот Стилета с помощью сожительницы и Гуляя сделать. Немедленно.
– Хорошо, – кивнул Доставнин. – Я распоряжусь. И вот еще что… – Он оборвал себя, улыбнулся гостю, показал рукой на Колотова. – Простите, я не познакомил вас. Это наш лучший сыщик. Колотов Сергей Викторович. Он только что с трудной операции, задерживал опасных преступников. Там ранили нашего товарища. Но, слава богу, не опасно. А это, – гость встал, с воодушевлением протянул руку, обаятельно заулыбался, – кинорежиссер Капаров Андрей Владимирович.
– Очень рад, – поставленным голосом заговорил режиссер. – Уважаю вашу профессию. Искренне. Уважаю и благоговею, – черные влажные глаза режиссера весело ощупывали тяжелую фигуру оперативника. Колотов качнул головой, улыбнулся скупо, ему хотелось скорее пойти в свой кабинет, запереться там и вволю накуриться, а потом начать работать. – Вы видите жизнь наоборот, как сказал поэт, – продолжал режиссер. – Это страшно. Но далеко не каждому дано видеть так и не черстветь, не коснеть, а достойно делать свое дело. Именно поэтому вы благородны и прекрасны… – Последние слова он произнес для обоих собеседников.
– Ну это вы уж, пожалуй, чересчур, – смущенно заулыбался Доставнин, потом провел толстыми пальцами по волосам и неожиданно лихо закинул ногу на ногу, совсем как режиссер минуту назад. Колотов с глупым видом уставился на начальника. Доставнин кашлянул и ногу убрал.
– Андрей Владимирович снимает кино про будни уголовного розыска, – деловито сказал Доставнин. – Чтобы все было как в жизни, он хочет воспользоваться вместо декораций на некоторое время нашим зданием.
– Кино – важнейшее из искусств, – сказал Колотов.
– Ладно, – Доставнин махнул рукой, – иди работай. К концу дня напиши подробный рапорт о задержании и особенно о причинах ранения Зотова.
Колотов, довольный, развернулся и направился к двери.
– Погодите, – остановил его режиссер. Он подошел к оперативнику, несколько секунд смотрел ему в глаза, потом произнес смачно:
– Сволочь! – И резко от бедра выбросил руку вперед. Но тренированный Колотов оказался быстрее, он почти машинально выставил блок, отвел в сторону коснувшуюся уже его пиджака руку, жестко ухватил за кисть и крутанул. Капаров вскрикнул тускло и обреченно и согнулся, будто собрался истово кланяться Доставнину за хорошее его отношение. А Колотов уже по инерции взял руку режиссера на излом, ухватил его за волосы и со словами: «Что ж ты делаешь, гад!» – придавил кинематографиста к мягкой спинке кресла, стоявшего в углу кабинета.
Колотов почувствовал, как Капаров обмяк, ватной и податливой стала рука, и ему показалось, что он держит не человека, а полузадушенного куренка. Он брезгливо убрал руки, и Капаров рухнул в кресло.
– С ума сошел, медведь?! – брызгая слюной, заорал над ухом Доставнин. На багровом лбу его родничками бились синие жилки,
– Не надо ссориться, все нормально, – Капаров грузно поднимался. С силой массируя руку, он тряхнул красиво стриженной головой и улыбнулся. – Все просто отлично. У вас замечательная реакция и почти актерская пластика. Я это сразу заметил и решил проверить на деле. Я беру вас сниматься. – Он хотел бодро, по-дружески ткнуть Колотова в плечо, но передумал. – Проверка, – повторил он.
– Ну и методы, – заметил Доставнин.
– Вы большой профессионал, – сказал Колотое.
– У нас есть одна роль, – продолжал режиссер. – Прямо для вас. Я уже наметил актера, но вы будете достоверней. Я хочу правды, – он вскинул голову, – настоящей правды.
– Да, да, – Доставнин потрогал лоб, – сейчас это очень важно.
– Мне работать надо, – Колотову уже все надоело, и он понемногу пятился к двери,
– Я вас умоляю, – режиссер приложил руки к груди и сделав плаксивое лицо, посмотрел на Доставнина. Начальник не устоял: кинематограф – великая сила. Он приказал Колотову:
– Поступаешь в распоряжение товарища режиссера. На какое-то время замкни свою группу на меня. Все.
– Да я не могу, – Колотое растерялся. – Мне нельзя. У меня мениск…
Просторный кабинет на первом этаже, где располагалась канцелярия ГАИ, на несколько дней отдали киношникам. Они там не стали почти ничего менять – все должно быть как в жизни, – только вместо маленького портрета Дзержинского повесили большой, а на противоположную стену портрет Ленина – тоже большой. Гаишники кабинет оставили прибранным, как и полагается дисциплинированным работникам, а Капаров, наоборот, оглядев помещение, распорядился набросать на столы бумаги, папки, скрепки, а вымытые пепельницы наполнить окурками; шторы и вовсе велел снять – для большей сухости кадра.
– Достоверно? – спросил он Колотова, показывая ему кабинет.
– Вам видней, – дипломатично ответил Колотов.
– Я хотел, чтобы вам было видней, – настаивал режиссер.
– А мне все видно, – отозвался Колотов. – Здесь светло.
– Н-да, – неопределенно заметил Капаров. – Ну хорошо, – он подозвал ассистента, вертлявого, парня в мешковатой куртке, взял у него розовую папку. – Вот сценарий, вот ваш герой, ваш текст, – он раскрыл папку. – Ваша роль эпизодическая, с основным действием почти не связана. Просто в одной из сцен герой картины входит в кабинет и застает там своего коллегу, то есть вас за допросом жулика, угнавшего автомобиль. Жулик не хочет сознаваться и называть сообщников, а вы его раскалываете. Понятно? Читайте. Я скоро приду.
Капаров вернулся через полчаса возбужденный.
– Ну как? – спросил он, блеснув творческим зарядом в черных глазах,
– Это неправда, – Колотов отодвинул от себя сценарий.
– Что значит – неправда? – опешил режиссер.
– Мы так не говорим, – сказал Колотов.
– А как вы говорите? – творческий заряд в глазах Капарова растаял, появился нетворческий.
– По-другому.
– Точнее,
– Ну, по-другому, и все.
– У нас консультанты из центрального аппарата. Они что – дилетанты? – В глазах режиссера появилось такое же выражение, как некоторое время назад, когда он задумывал ударить Колотова в живот.
– Нет, конечно, – устало ответил Колотов. – Но все равно это неправда.
– Что конкретно?
– Ну вот, смотрите. – Колотов наклонился над папкой и зачитал: – «Вы будете говорить или нет? – Петров пристально и сурово посмотрел задержанному в глаза. – Лучше признавайтесь сразу. Это в ваших интересах. Суд примет во внимание ваше чистосердечное признание и смягчит наказание. В противном случае ваша участь незавидная. Наш суд строг с теми, кто не хочет осознать своей вины…»
– Ну и что здесь неверного? – Капаров с сочувствием учителя к нерадивому школьнику посмотрел на Колотова.
– Да нет… вроде все верно… – Колотов потрогал лоб, он почему-то был в испарине. – Но… неверно…
– Господи, – режиссер вздохнул. – Ну хорошо, а как бы сказали вы?
Колотов пожал плечами и посмотрел в окно. В стоящую у тротуара «Волгу» быстро усаживались ребята из БХСС.
– Ну подумайте, вспомните, – режиссер присел на краешек стола перед Колотовым. – Как вы допрашиваете? Какие слова произносите? Каким тоном? Как это было в последний раз?
Колотов вспомнил, как он говорил с Питоном, а потом с Гуляем, вспомнил слова и слабо усмехнулся – хорошо говорил, действенно.
– Вспомнили? – обрадовался Капаров, заметив тень усмешки на лице Колотова.
Колотов кивнул.
– Сейчас попробую, – сказал он и сосредоточился. Прошла минута.
– Ну, – торопил режиссер. – Ну представьте, что я преступник.
Колотов встал, посмотрел на Капарова недобро, открыл рот, обнажив крепкие зубы, и замер так, потом выдохнул и сказал:
– Бриться надо каждый день, у вас щетина быстро растет.
1 2 3 4 5 6