А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Или же он заучивал написанный собственноручно текст, хотя фразы всегда выходили громоздкими и многословными.
В уме-то у него была полная ясность по поводу того, что он хотел высказать. Он бы рассказал о своей находке и о схеме “до востребования”. Он бы открыл свое желание путешествовать и то, что он намеревается еженедельно переправлять бумаги в новую точку — Канны, Палм-Бич, Виктория-Фоллс, указав, какого объема финансовое содержание позволит ему забирать корреспонденцию с крайним сроком в пять дней. Он бы также уведомил Клемента, что Элизабет, вероятно, слишком домоседка, чтобы в полной мере насладиться избранным им, Альбертом, с некоторых пор образом жизни, но все же, поскольку он чувствует к ней некоторую привязанность, ему хотелось бы думать, что в его отсутствие она будет мистером Клементом должным образом обеспечена.
Он должен сказать все это. Когда-нибудь. Он не терял надежды. В день, когда возобладают его мужество и желание иной жизни, он сделает, что задумал. День этот, однако, все не наступал.
Между тем отправка и получение письма с документами стали частью его недельной рутинной работы, включенной в привычный распорядок жизни, словно в этом и не было ничего необычного. Каждый понедельник, уходя на обед, он забирал письмо до востребования, в туалете кафе перекладывал бумаги в другой конверт и рвал старый и по пути с обеда кидал письмо в почтовый ящик. (Письмо приходило к Почтальону Тому во вторник. Соответственно, со среды до следующего понедельника проходило пять дней, и цикл начинался заново.) И этот понедельник ничем не отличался от прочих, за исключением насморка. Официантка Салли заметила, принеся ростбиф:
— Вы что-то неважно выглядите, мистер Уайт.
— Просто аллергия, — ответил Альберт.
— Сезонная — на пару суток, наверное, — сказала она.
Альберт согласился с ее диагнозом, доел еду, заплатил, оставив обычные двадцать пять центов чаевых, и вернулся в офис, сделав по пути две остановки. Первую — у почтового ящика, куда опустил конверт в очередной раз, а вторую — у лавочки, где купил пакетик салфеток.
Хотелось бы думать, что Официантка Салли права насчет длительности этой его аллергии, — сутки, сказала она, — но вообще-то он в этом сомневался. Исходя из прошлого опыта, он знал, что аллергия эта длится дня три — то есть до четверга, а после начнется улучшение.
Как бы не так. Закончился понедельник, за ним последовали вторник, среда и четверг, скверный и по погоде, и по его самочувствию. Альберт надел плащ и галоши и, захватив зонт, поплелся в офис с полной коробкой салфеток.
А в пятницу стало еще хуже. Элизабет, истой домохозяйке, которой более всего шел передник и яблочный пирог в руках, хватило одного взгляда утром на Альберта, чтобы тут же распорядиться:
— И не думай даже вставать. Я позвоню мистеру Клементу и скажу, что ты заболел.
Альберт и правда заболел. Он не мог пойти на работу — он даже не попытался запротестовать и встать, и ему было так плохо, что он почти забыл о письме, валявшемся где-то в недрах почты.
Он провалялся все выходные, проводя большую часть времени в дреме, лишь изредка собираясь с силами, чтобы приподняться, хлебнуть бульона или отпить чаю, и снова затем погружаясь в дремоту.
Часов в одиннадцать вечера в воскресенье Альберт вдруг пробудился после странного сна, в котором ему ясно привиделся конверт: плотный одинокий конверт покоился в почтовом ящике, а за ним тянулась рука — и рука эта принадлежала Бобу Харрингтону, вездесущему репортеру.
— Господи! — вскричал Альберт.
Элизабет, пока он болел, спала в другой постели и не слышала его.
— Завтра я должен поправиться, — громко произнес он, снова опуская голову на подушку, и полежал еще некоторое время, раздумывая об этом.
Но наутро лучше ему не стало. Его разбудил стук дождевых капель по окну спальни. Он сел, тотчас поняв, что все так же болен и немощен, и его охватила паника. Но он постарался ее подавить, решив сохранять хладнокровие.
Зашла Элизабет с вопросом, что бы ему хотелось на завтрак.
— Мне нужно позвонить, — сказал Альберт.
— Кому ты хочешь, чтобы я позвонила, милый?
— Нет, — отвечал Альберт твердо, — я должен позвонить сам.
— Милый, да я с радостью...
Альберт злился редко, но, уж когда на него находило, он становился невыносим.
— Твоя радость меня не волнует, — выдавил он саркастически и гнусаво из-за заложенного носа, — мне нужно позвонить, а тебя я всего лишь прошу помочь мне спуститься в гостиную.
Элизабет по доброте душевной запротестовала, но, увидев в конце концов, что Альберта не переубедить, сдалась. Он был слаб, как котенок, и, тяжело опираясь на нее, спустился вниз по лестнице в гостиную. В полном изнеможении он опустился в кресло рядом с телефоном. Элизабет меж тем отправилась на кухню — приготовить то, что она называла “хорошеньким яичком всмятку”.
"Хорошенькое яичко всмятку”, — скрипел зубами Альберт. Его душила ярость. В жизни он не чувствовал себя столь физически слабым, и в жизни не испытывал он столь страстного желания крушить всех и вся. Окажись мистер Клемент сейчас тут, уж Альберт все бы выложил ему. Никогда еще не было ему так плохо.
Он едва мог поднять телефонный справочник, и перелистывание страниц требовало невероятных усилий. И конечно же для начала он искал не ту букву. Наконец, найдя нужный номер, он набрал его и, услышав голос, сказал:
— Попросите, пожалуйста, Тома.
— Которого Тома?
— Да не знаю я! Тома!
— Мистер, у нас тут три Тома. Если вам нужен Том Скильцовски — это одно, если нужен...
— Том, который до востребования!
— А, тогда это Том Кеннебенк. Подождите.
Альберт прождал три минуты. Время от времени он переспрашивал в трубку, но ответа не получал. Он уже думал, что их разъединили, и собирался перезвонить, но послышались отдаленные голоса — если б он сделал, как хотел, то при снятой трубке на том конце вновь дозвонился бы не скоро.
Терпение его было вознаграждено, когда в трубке раздался голос Почтальона Тома:
— Алло? Кто говорит?
— Алло, привет, Том, — Альберт старался говорить бодро, — это знаете кто — Альберт Уайт.
— А! Как вы там, мистер Уайт?
— Да не очень здорово, Том, в том-то и дело. Я весь уик-энд провел в постели и...
— Ну вот, мистер Уайт. То-то вы были сам не свой на той неделе.
— Ну да. Я...
— Я это понял сразу, как вас увидел. Помните? Я вам еще сказал, что вы ужасно выглядите?
— Да-да, вы правы, Том, — Альберт едва сдерживался, — я вот насчет чего, — заторопился он, пресекая дальнейшие разглагольствования на медицинские темы, — я насчет письма для меня.
— Сейчас погляжу. Подождите. — И не успел Альберт ответить, как Том бросил трубку и пошел смотреть.
Пока Альберт в бессильной ярости ждал, когда этот дурень вернется, вошла Элизабет с дымящейся чашкой чаю, приговаривая:
— Ну-ка, попей, милый. Это тебе придаст сил. — Она поставила чашку рядом с телефоном и пристроилась рядом, сложив руки на животе. — Что-то важное? — смущенно спросила она.
Альберту приходило в голову, что рано или поздно придется все это Элизабет объяснять. Каким образом — он и понятия не имел, уповая лишь на то, что придумает что-нибудь до того, как начнет действовать. Но сейчас надо было хотя бы вести себя естественно. Состроив подобие улыбки, он пояснил:
— Это все, понимаешь, дела. Кое-что надо сегодня сделать. Как там яйцо?
— Сейчас будет готово. — И она заторопилась обратно на кухню.
Через минуту объявился Почтальон Том:
— Вот ваше письмо, мистер Уайт. Сами знаете от кого.
— Том, послушайте меня внимательно. Я сегодня болен, но завтра, надеюсь, будет получше. Придержите пока письмо. Не отсылайте его Бобу Харрингтону.
— Минутку, мистер Уайт.
— Том!..
Но тот опять исчез.
Вошла Элизабет, показывая жестом, что все готово. Альберт, силясь улыбнуться, махнул рукой, отсылая ее обратно. Тут воротился Том, приговаривая:
— Так, ну вот, мистер Уайт, это письмо у нас со вторника. Элизабет еще не сдвинулась с места. Альберт яростно замахал в ее сторону, чтобы она убиралась.
— Я за ним зайду через день-два, — произнес он в трубку.
— Вам бы лучше позвонить мистеру Харрингтону, — посоветовал Том, — чтоб он выслал его вам, как только получит назад.
— Том, подержите его для меня!
— Не могу, мистер Уайт. Помните, мы об этом говорили. Вы же сами сказали — обязательно отошлите обратно, если я не заберу за пять дней.
— Но я болею! — взревел Альберт. Элизабет стояла как вкопанная, и Альберт понимал, что ей до смерти хочется узнать, в чем тут дело.
— Мистер Уайт, — произнес Том беззаботно, чем привел Альберта в еще большее бешенство, — если вы больны, все равно вы никакими подпольными делами заниматься не сможете. Разве что под одеялом. Хи-хи.
— Том, ну вы же меня знаете! Голос-то мой вы узнаете, правда?
— Ну конечно, мистер Уайт.
— Ну так письмо-то адресовано мне, так ведь?
— Мистер Уайт, почтовые правила гласят, что...
— Да к чертям ваши правила!
Элизабет была в изумлении. Почтальон Том тоже выразительно замолк. Да Альберт и сам был несколько ошарашен.
— Извините, Том, — вымолвил он, — я не хотел, просто я немного расстроился и плохо себя чувствую, ну и...
— Да что вы, жизнь не кончена, мистер Уайт. — Судя по голосу, Почтальон Том явно пытался его утешить. — Не уволит вас мистер Харрингтон, раз вы болеете.
Тут при виде так и не вышедшей из комнаты Элизабет Альберта осенило.
— Слушайте, Том. Я сейчас за письмом пошлю жену. — Это означало, что придется раскрыть Элизабет всю правду либо хоть часть ее, ничего другого не оставалось. — Я ей дам какие-нибудь свои документы, ну хоть водительские права, или записку от меня, или...
— Невозможно, мистер Уайт. Вы разве не помните, сами же мне говорили, чтобы никому кроме вас лично писем не отдавать, невзирая ни на какие там телефонные звонки и прочее.
Разумеется, Альберт это помнил, черт подери. Но есть же разница!
— Том, прошу вас, как вы не понимаете, — снова начал он.
— Мистер Уайт, слушайте, вы же взяли с меня слово...
— А, чтоб тебя! — заорал Альберт, признавая свое поражение, и швырнул трубку.
— Что случилось, Альберт? — обратилась к нему Элизабет. — Я в жизни тебя таким не видела.
— Не приставай ко мне, — отвечал тот мрачно. — Не приставай хоть сейчас.
Он опять перелистал телефонный справочник и, найдя номер “Геральд стейтсмен”, набрал его и попросил Боба Харрингтона.
Телефонистка попросила подождать.
В тот же миг Альберт представил себе воочию этот разговор. Он скажет журналисту, что к нему вернется письмо, которое тот никогда не посылал, и попросит его не вскрывать? Попросить об этом ушлого репортера? Попросить такую ищейку не вскрывать письмо, попавшее к нему столь причудливым и таинственным образом? Все равно что положить льву в рот сырое мясо, наказав не есть его.
И Альберт повесил трубку, грустно покачав головой.
— Просто не знаю, что делать, — сказал он.
— Вызвать доктора Френсиса? — предложила Элизабет. Доктору Френсису звонили еще в пятницу, он проконсультировал Элизабет по телефону и, связавшись с аптекой, распорядился, что доставить на дом Уайтам. О нем говорили — и не без оснований, — что он не позвонил бы сам, даже если бы пациентом была собственная его жена. Но тут Альберт, осененный новой идеей, воскликнул:
— Да! Позвони! Попроси его приехать немедленно! А я пока, — он чуть притих, — съем твое яйцо.
Доктор Френсис пришел часа в два, скинул мокрый плащ — погода была жуткая — и спросил недовольным тоном:
— Ну, что за срочность?
Альберт, лежавший на диване в гостиной на первом этаже, под кучей одеял, позвал его:
— Доктор! Я тут!
— Ну, так я же вам все выписал в пятницу.
— Доктор, — торопливо начал Альберт, — мне необходимо сегодня попасть на почту. Это вопрос жизни и смерти. Прошу вас, дайте мне что-нибудь — что угодно, лишь бы я смог туда добраться.
1 2 3