Когорту крутили и так и эдак, разбивали на роты, взвода, солдат осматривали, допрашивали, но никто ничего сказать не мог. Когорту выстраивали вновь, личный состав пересчитывали и всегда получали на одного легионера больше. Идентификация личности по фотографическим портретам и отпечаткам пальцев результатов не дала.
Капрал пропал, словно его не было вовсе.
* * *
Перед развернутым строем водили престарелую мать капрала и других близких родственников. Мать плакала, утирала слезы и опознавала сына в каждом третьем легионере, так как все они были на одно лицо — одинаково стрижены и грязны. Родственники пожимали плечами, говорили, что если бы им показали капрала на фотографии в газете или в приемном кабинете в парадном кителе, в окружении ординарцев и порученцев, тогда бы они его опознали непременно.
Приглашенные из столицы консультанты невнятно бормотали что-то насчет мимикрии, то есть свойстве живых существ в случае опасности принимать форму и цвет окружающей их среды. Например, бабочка, заметившая близко от себя птицу… Возможно, что капрал…
Безуспешные поиски продолжались две недели. В армии начались нездоровые шатания. Поползли слухи, что капрал жив, что его нарочно упрятали в каземат с глаз долой…
Оправившийся от потрясения командующий, подождав день-другой, сказал:
— Слава богу!
Вызвал караульный взвод и с его помощью арестовал, разжаловал и отправил в штрафные когорты всех ставленников капрала. Многочисленных родственников капрала он собственноручно выволок за волосья из офицерской кухни и, надавав затрещин, отослал на рытье окопов. Капральскую мамашу публично объявил старой шлюхой, а самого капрала сыном шлюхи и негодяем, водившим за нос армию. Бронзовые бюсты капрала были спешно переплавлены в плевательницы, парадные портреты и биографические книги пущены на нужды армии. Звание капрала специальным приказом по армии было упразднено раз и навсегда. Капралы спешно спарывали лычки. Их попросту не стало.
Когорту, в рядах которой затерялся капрал, командующий отправил на разминирование нейтральной полосы, после чего остаток когорты — пятьдесят легионеров — был расформирован.
На том история с капралом и закончилась. А скоро и вовсе забылась…
А потом началась форменная чехарда.
* * *
— Я поеду на войну-у! Я хочу на войну! Я счас пой-ду-у! — капризничал император, стуча ножкой о пол.
— Ах, что вы такое говорите, ваше величество! — ахали офицеры генерального штаба и не пускали императора на войну. — Посмотрите, на улице холодно, дождик!
— Я хочу-у-у! — плакал император и отказывался за завтраком от манной каши.
— Взгляните, ваше величество, что мы вам принесли, — интриговали старшие офицеры и показывали спрятанных за спиной оловянных солдатиков.
На несколько минут лицо императора прояснялось. Он с увлечением возил и переставлял солдатиков по полу, отдавал строевые команды, пытался отгрызть солдатам оловянные головы. Но потом обиженно надувал губы, хлюпал сопливым носом и жаловался генералиссимусу на генералов:
— Они не пускают меня на войну! Я хочу на войну-у!
Генералиссимус промокал аксельбантами императорские слезы и говорил:
— Ваше величество! Мы обязательно отправимся на войну!
Поспим часик и непременно поедем. Ну не плачьте, ваше величество!
Император доверчиво смотрел на обвешанного знаками воинской доблести генералиссимуса.
— Прогони этих противных генералов, — просил он.
— Вот я вас! — грозно кричал генералиссимус, топая ногами. — У-у-у!
Император счастливо смеялся, видя, как разбегаются испуганные генералы генерального штаба, и тихо засыпал на плече бравого генералиссимуса. Спящего императора осторожно переносили на кровать.
Но, видно, в императора вселился бес.
Во время второго завтрака, между земляничным киселем и фруктовым пудингом, император нахмурился и сообщил присутствующим родственникам, офицерам, иностранным послам, прислуге, денщикам и журналистам свою высочайшую волю.
— Мы отбываем на войну, дабы собственноручно возглавить наступление! Мы так хотим!
Засим, не откладывая ни на минуту, император через казну выписал себе царские прогонные для следования на фронт и обратно.
Иностранные посланники захлопали в ладоши, пораженные государственной сметкой императора. Адъютанты закричали:
— Браво! Брависсимо! — Аплодисменты перерастали в бурную овацию.
Офицеры штаба, расталкивая друг друга локтями, побежали в канцелярию выписывать командировочные.
Императорский каприз обрел форму приказа. Теперь отменить его не смог бы и сам император, потому что деньги были получены и застегнуты в кошельки.
В столовой раскатали оперативную карту.
— Какой участок фронта соблаговолит посетить его величество?
— спросили генералы. Император не понял.
— Ваше величество, куда вы поедете? — перевел генералиссимус.
— Сюда, где зелененько, — соблаговолил выбрать император, ткнув оттопыренным пальчиком прямехонько в высоту № 6725.
Генералы разбежались по штабам готовиться к отъезду.
— Командующего на провод! — потребовал генерал связи.
— Усилить паек в боевых порядках! — распорядился начальник продовольственного снабжения.
— Обставить квартиры офицеров инкрустированной мебелью! — приказал главный квартирмейстер.
— Выслать вагон шпаклевки для текущего ремонта артиллерийского парка! — отдал распоряжение командующий артиллерией.
— Переместить в квадрат высоты № 6725 боевые крейсера и вспомогательные миноноски! — приказал адмирал.
Командующему фронтом была отправлена срочная, сугубо конфиденциальная шифрограмма: «Ближайшее время ожидается прибытие ряда высокопоставленных особ целью ознакомления дел вверенном вам участке фронта. Обеспечьте надлежащий прием. Готовность доложить!»
* * *
Командующий сдавленно ахнул и вызвал командиров когорт.
— Через 24 часа высота должна блестеть как золотой дублон! Я не знаю, как вы этого добьетесь, но если через 24 часа я сумею обнаружить в боевых порядках и ближнем тылу хотя бы одну пылинку, хотя бы одну соринку, хотя бы одного дурно пахнущего солдата, хотя бы одну свободно порхающую муху — можете считать, что война для вас уже закончилась!
Я не знаю, как вы умудритесь отловить мух. Меня этому в академиях не учили. Это не моего ума дело. Я не занимаюсь мухами!
Я занимаюсь старшими офицерами! И знаете, как я ими занимаюсь?
Вот так, вот так и вот так! — растер между сжатыми ладонями воображаемого офицера командующий. — Если у кого-то появились вопросы, прошу держать их при себе! Это армия, а не богадельня!
Ваши проблемы — это ваши проблемы! Я командующий, я должен командовать, а не бегать по передовой задрав хвост, словно взбесившийся кобель! Я ясно выражаюсь?
Мое дело — раздавать медали или отдавать под суд. Остальное меня не касается!
Если кто-то сомневается в себе, если кто-то решил, что не способен за 24 часа исполнить приказ, пусть сейчас, здесь, не откладывая напишет подробный рапорт и… подотрется им в нужнике!
Подотрется и застрелится! Мне не нужны капитулянтские бумажонки, которым грош цена! Мне нужна работа! Победа любой ценой! Если для достижения цели мне потребуется расстрелять 500 солдат, я расстреляю 1000 солдат. Если выполнению приказа будут мешать ваши паршивые жизни, я собственноручно пристрелю половину из вас, а вторую половину заставлю работать за двоих!
Все! Все свободны! Через 24 часа я провожу осмотр позиций!
Всю следующую ночь и весь следующий день солдаты выскабливали, надраивали свои окопы, свои блиндажи, свои мундиры.
Назначенные командирами добровольцы под огнем противника бегали по нейтральной полосе, засыпая песком воронки, крася белой эмалью неразорвавшиеся снаряды и мины, полируя колючую проволоку.
Парламентеры от каждой из когорт под белыми флагами перешли в расположение противника с целью заключения суточного перемирия для производства работ. Чтобы отчетность у противника не пострадала, недобор потерь в живой силе и технике, случившийся в подразделениях за время перемирия, командиры обязались компенсировать в первый же день боев.
Но враг проявил принципиальность, на временное прекращение огня не согласился и продолжал захламлять нейтральную полосу трупами своих солдат и неразорвавшимися снарядами.
* * *
Ординарцы императора укладывали в дорожные чемоданы запасные ползунки, именное оружие, ордена, банки с ананасовым вареньем…
* * *
Генералиссимус пригласил начальника тайной полиции.
— Вы головой, нет, вы погонами, — поправился генералиссимус, вспомнив, что голова военных, в отличие от их погон, ничего не стоит, — вы погонами отвечаете за жизнь его императорского величества! И вам даю неделю…
— Я разжалую вас в рядовые и пошлю в окопы врага простыми диверсантами! — пугал начальник тайной полиции своих заместителей. — Если хоть один волос покачнется на голове нашего императора… Даю пять дней…
Замначальники вызвали десять своих помощников, из которых двоих тут же, для острастки, разжаловали в капитаны.
— Ни один волос… Три дня… — повторили они приказ вышестоящих начальников.
Восемь помощников вызвали начальников оперативных отделов.
— В двухдневный срок предоставить план обеспечения безопасности… За каждый волос…
Через сутки черновой план мероприятий был представлен.
Предполагалось: из районов следования императорского кортежа выселить все гражданское население, в передовых войсках провести выбраковку неблагонадежных, в генеральный штаб войск противника заслать резидента для распознания коварных замыслов врага, в императорскую цирюльню внедрить своего человека с целью подсчета имеющихся у императора волос, перепроверить на лояльность окружающих его величество генералов и прислугу, поголовно, без всякого исключения, за исключением начальника тайной полиции.
Еще через сутки гражданское население было выслано в резервации, скот и имущество реквизированы в пользу армии, в штаб войск противника под видом уборщицы внедрен резидент, неблагонадежных перевешали, на императоре обнаружили и оприходовали согласно описи 99 волосков и еще, посредством разветвления сети платных осведомителей, установили, что: генералиссимус страдает ночным недержанием мочи, что командующий военно-воздушными силами втихую сожительствует с адъютантом командующего бронетанковыми войсками, что начальник штаба всецело находится под влиянием своей новой любовницы — танцовщицы столичного кабаре «У патриота», что адмирал по совместительству подрабатывает в штабе военно-морских сил противника, что начальник связи продал на сторону полевые АТС и телефонные аппараты без малого на 500 тысяч, что командующий артиллерией не имеет решительно никакого образования, что 25 лет он торговал пивом в розлив и свою должность с помощью тещи откупил в отделе кадров военного министерства за очень крупную сумму.
Отложив в сейф сведения, касающиеся недержания генералиссимуса, начальник тайной полициипредставил генералиссимусу доклад «К вопросу об обеспечении безопасности его величества» с приложением, касающимся вновь раскрытых фактов из жизни ближайшего императорского окружения.
— Занятно! Очень занятно! — оживился генералиссимус, с удовольствием ознакомившись с приложением. — Но в общем ничего предосудительного. Так, юнкерские шалости. Хи-хи. Вот только адмирал?
Командующего военно-морскимисиламивызвалик генералиссимусу.
— Так точно! — признался адмирал. — Служу!
— Как это понимать? — возмутился генералиссимус, силясь подсчитать, сколько денег гребет в двух кассах адмирал.
— Извольте заметить, я подавал в канцелярию рапорт о совместительстве, — объяснялся адмирал.
— Начальника канцелярии! — приказал генералиссимус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Капрал пропал, словно его не было вовсе.
* * *
Перед развернутым строем водили престарелую мать капрала и других близких родственников. Мать плакала, утирала слезы и опознавала сына в каждом третьем легионере, так как все они были на одно лицо — одинаково стрижены и грязны. Родственники пожимали плечами, говорили, что если бы им показали капрала на фотографии в газете или в приемном кабинете в парадном кителе, в окружении ординарцев и порученцев, тогда бы они его опознали непременно.
Приглашенные из столицы консультанты невнятно бормотали что-то насчет мимикрии, то есть свойстве живых существ в случае опасности принимать форму и цвет окружающей их среды. Например, бабочка, заметившая близко от себя птицу… Возможно, что капрал…
Безуспешные поиски продолжались две недели. В армии начались нездоровые шатания. Поползли слухи, что капрал жив, что его нарочно упрятали в каземат с глаз долой…
Оправившийся от потрясения командующий, подождав день-другой, сказал:
— Слава богу!
Вызвал караульный взвод и с его помощью арестовал, разжаловал и отправил в штрафные когорты всех ставленников капрала. Многочисленных родственников капрала он собственноручно выволок за волосья из офицерской кухни и, надавав затрещин, отослал на рытье окопов. Капральскую мамашу публично объявил старой шлюхой, а самого капрала сыном шлюхи и негодяем, водившим за нос армию. Бронзовые бюсты капрала были спешно переплавлены в плевательницы, парадные портреты и биографические книги пущены на нужды армии. Звание капрала специальным приказом по армии было упразднено раз и навсегда. Капралы спешно спарывали лычки. Их попросту не стало.
Когорту, в рядах которой затерялся капрал, командующий отправил на разминирование нейтральной полосы, после чего остаток когорты — пятьдесят легионеров — был расформирован.
На том история с капралом и закончилась. А скоро и вовсе забылась…
А потом началась форменная чехарда.
* * *
— Я поеду на войну-у! Я хочу на войну! Я счас пой-ду-у! — капризничал император, стуча ножкой о пол.
— Ах, что вы такое говорите, ваше величество! — ахали офицеры генерального штаба и не пускали императора на войну. — Посмотрите, на улице холодно, дождик!
— Я хочу-у-у! — плакал император и отказывался за завтраком от манной каши.
— Взгляните, ваше величество, что мы вам принесли, — интриговали старшие офицеры и показывали спрятанных за спиной оловянных солдатиков.
На несколько минут лицо императора прояснялось. Он с увлечением возил и переставлял солдатиков по полу, отдавал строевые команды, пытался отгрызть солдатам оловянные головы. Но потом обиженно надувал губы, хлюпал сопливым носом и жаловался генералиссимусу на генералов:
— Они не пускают меня на войну! Я хочу на войну-у!
Генералиссимус промокал аксельбантами императорские слезы и говорил:
— Ваше величество! Мы обязательно отправимся на войну!
Поспим часик и непременно поедем. Ну не плачьте, ваше величество!
Император доверчиво смотрел на обвешанного знаками воинской доблести генералиссимуса.
— Прогони этих противных генералов, — просил он.
— Вот я вас! — грозно кричал генералиссимус, топая ногами. — У-у-у!
Император счастливо смеялся, видя, как разбегаются испуганные генералы генерального штаба, и тихо засыпал на плече бравого генералиссимуса. Спящего императора осторожно переносили на кровать.
Но, видно, в императора вселился бес.
Во время второго завтрака, между земляничным киселем и фруктовым пудингом, император нахмурился и сообщил присутствующим родственникам, офицерам, иностранным послам, прислуге, денщикам и журналистам свою высочайшую волю.
— Мы отбываем на войну, дабы собственноручно возглавить наступление! Мы так хотим!
Засим, не откладывая ни на минуту, император через казну выписал себе царские прогонные для следования на фронт и обратно.
Иностранные посланники захлопали в ладоши, пораженные государственной сметкой императора. Адъютанты закричали:
— Браво! Брависсимо! — Аплодисменты перерастали в бурную овацию.
Офицеры штаба, расталкивая друг друга локтями, побежали в канцелярию выписывать командировочные.
Императорский каприз обрел форму приказа. Теперь отменить его не смог бы и сам император, потому что деньги были получены и застегнуты в кошельки.
В столовой раскатали оперативную карту.
— Какой участок фронта соблаговолит посетить его величество?
— спросили генералы. Император не понял.
— Ваше величество, куда вы поедете? — перевел генералиссимус.
— Сюда, где зелененько, — соблаговолил выбрать император, ткнув оттопыренным пальчиком прямехонько в высоту № 6725.
Генералы разбежались по штабам готовиться к отъезду.
— Командующего на провод! — потребовал генерал связи.
— Усилить паек в боевых порядках! — распорядился начальник продовольственного снабжения.
— Обставить квартиры офицеров инкрустированной мебелью! — приказал главный квартирмейстер.
— Выслать вагон шпаклевки для текущего ремонта артиллерийского парка! — отдал распоряжение командующий артиллерией.
— Переместить в квадрат высоты № 6725 боевые крейсера и вспомогательные миноноски! — приказал адмирал.
Командующему фронтом была отправлена срочная, сугубо конфиденциальная шифрограмма: «Ближайшее время ожидается прибытие ряда высокопоставленных особ целью ознакомления дел вверенном вам участке фронта. Обеспечьте надлежащий прием. Готовность доложить!»
* * *
Командующий сдавленно ахнул и вызвал командиров когорт.
— Через 24 часа высота должна блестеть как золотой дублон! Я не знаю, как вы этого добьетесь, но если через 24 часа я сумею обнаружить в боевых порядках и ближнем тылу хотя бы одну пылинку, хотя бы одну соринку, хотя бы одного дурно пахнущего солдата, хотя бы одну свободно порхающую муху — можете считать, что война для вас уже закончилась!
Я не знаю, как вы умудритесь отловить мух. Меня этому в академиях не учили. Это не моего ума дело. Я не занимаюсь мухами!
Я занимаюсь старшими офицерами! И знаете, как я ими занимаюсь?
Вот так, вот так и вот так! — растер между сжатыми ладонями воображаемого офицера командующий. — Если у кого-то появились вопросы, прошу держать их при себе! Это армия, а не богадельня!
Ваши проблемы — это ваши проблемы! Я командующий, я должен командовать, а не бегать по передовой задрав хвост, словно взбесившийся кобель! Я ясно выражаюсь?
Мое дело — раздавать медали или отдавать под суд. Остальное меня не касается!
Если кто-то сомневается в себе, если кто-то решил, что не способен за 24 часа исполнить приказ, пусть сейчас, здесь, не откладывая напишет подробный рапорт и… подотрется им в нужнике!
Подотрется и застрелится! Мне не нужны капитулянтские бумажонки, которым грош цена! Мне нужна работа! Победа любой ценой! Если для достижения цели мне потребуется расстрелять 500 солдат, я расстреляю 1000 солдат. Если выполнению приказа будут мешать ваши паршивые жизни, я собственноручно пристрелю половину из вас, а вторую половину заставлю работать за двоих!
Все! Все свободны! Через 24 часа я провожу осмотр позиций!
Всю следующую ночь и весь следующий день солдаты выскабливали, надраивали свои окопы, свои блиндажи, свои мундиры.
Назначенные командирами добровольцы под огнем противника бегали по нейтральной полосе, засыпая песком воронки, крася белой эмалью неразорвавшиеся снаряды и мины, полируя колючую проволоку.
Парламентеры от каждой из когорт под белыми флагами перешли в расположение противника с целью заключения суточного перемирия для производства работ. Чтобы отчетность у противника не пострадала, недобор потерь в живой силе и технике, случившийся в подразделениях за время перемирия, командиры обязались компенсировать в первый же день боев.
Но враг проявил принципиальность, на временное прекращение огня не согласился и продолжал захламлять нейтральную полосу трупами своих солдат и неразорвавшимися снарядами.
* * *
Ординарцы императора укладывали в дорожные чемоданы запасные ползунки, именное оружие, ордена, банки с ананасовым вареньем…
* * *
Генералиссимус пригласил начальника тайной полиции.
— Вы головой, нет, вы погонами, — поправился генералиссимус, вспомнив, что голова военных, в отличие от их погон, ничего не стоит, — вы погонами отвечаете за жизнь его императорского величества! И вам даю неделю…
— Я разжалую вас в рядовые и пошлю в окопы врага простыми диверсантами! — пугал начальник тайной полиции своих заместителей. — Если хоть один волос покачнется на голове нашего императора… Даю пять дней…
Замначальники вызвали десять своих помощников, из которых двоих тут же, для острастки, разжаловали в капитаны.
— Ни один волос… Три дня… — повторили они приказ вышестоящих начальников.
Восемь помощников вызвали начальников оперативных отделов.
— В двухдневный срок предоставить план обеспечения безопасности… За каждый волос…
Через сутки черновой план мероприятий был представлен.
Предполагалось: из районов следования императорского кортежа выселить все гражданское население, в передовых войсках провести выбраковку неблагонадежных, в генеральный штаб войск противника заслать резидента для распознания коварных замыслов врага, в императорскую цирюльню внедрить своего человека с целью подсчета имеющихся у императора волос, перепроверить на лояльность окружающих его величество генералов и прислугу, поголовно, без всякого исключения, за исключением начальника тайной полиции.
Еще через сутки гражданское население было выслано в резервации, скот и имущество реквизированы в пользу армии, в штаб войск противника под видом уборщицы внедрен резидент, неблагонадежных перевешали, на императоре обнаружили и оприходовали согласно описи 99 волосков и еще, посредством разветвления сети платных осведомителей, установили, что: генералиссимус страдает ночным недержанием мочи, что командующий военно-воздушными силами втихую сожительствует с адъютантом командующего бронетанковыми войсками, что начальник штаба всецело находится под влиянием своей новой любовницы — танцовщицы столичного кабаре «У патриота», что адмирал по совместительству подрабатывает в штабе военно-морских сил противника, что начальник связи продал на сторону полевые АТС и телефонные аппараты без малого на 500 тысяч, что командующий артиллерией не имеет решительно никакого образования, что 25 лет он торговал пивом в розлив и свою должность с помощью тещи откупил в отделе кадров военного министерства за очень крупную сумму.
Отложив в сейф сведения, касающиеся недержания генералиссимуса, начальник тайной полициипредставил генералиссимусу доклад «К вопросу об обеспечении безопасности его величества» с приложением, касающимся вновь раскрытых фактов из жизни ближайшего императорского окружения.
— Занятно! Очень занятно! — оживился генералиссимус, с удовольствием ознакомившись с приложением. — Но в общем ничего предосудительного. Так, юнкерские шалости. Хи-хи. Вот только адмирал?
Командующего военно-морскимисиламивызвалик генералиссимусу.
— Так точно! — признался адмирал. — Служу!
— Как это понимать? — возмутился генералиссимус, силясь подсчитать, сколько денег гребет в двух кассах адмирал.
— Извольте заметить, я подавал в канцелярию рапорт о совместительстве, — объяснялся адмирал.
— Начальника канцелярии! — приказал генералиссимус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11