Они тут же присмирели. Питер с таким видом принялся готовить уроки, что я не могла не почувствовать немого упрека. Кэрри тем временем на цыпочках прошла в свою комнату, где провела длинный телефонный разговор со своей самой близкой подругой Кэролайн о превратностях домашней жизни. Подобная беседа уже происходила совсем недавно. Отец Кэролайн, худой впечатлительной девочки с кудрявыми волосами, был весьма раздражительным человеком.
Но вечер продолжался. Я правила гранки моей новой книги. Вероника почистила овощи к обеду, потом оделась и отправилась в Испанский Гарлем – она посещала курсы машинисток. Похоже, она собиралась в скором времени покинуть нас.
Потом я вспомнила, что сегодня среда, и, поскольку дети были фанами «Рэйнджерс», мне следовало уже позаботиться об обеде: матч начинался в половине восьмого, и они обычно отправлялись в Медисон-Сквер-Гарден к семи.
В половине седьмого я пошла будить Джоула и уже собиралась постучать в его дверь, но, услышав, что он разговаривает по телефону, замерла с поднятой рукой. К моему удивлению, Джоул говорил по-испански и к тому же совершенно изменившимся голосом. В ту ужасную ночь, когда я нашла его в полубессознательном состоянии, он тоже говорил очень странно. Тогда у меня возникло ощущение, будто собственный голос стал для Джоула чужим. Но теперь я слышала совсем другие интонации – грубые, резкие, чуть ли не злобные.
Такого я никак не ожидала от Джоула и в первую минуту просто растерялась. Мне пришло на ум, что, может быть, Вероника еще не ушла и разговаривает со своим приятелем. Но ведь я сама проводила ее до двери, и к тому же приятель Вероники никак не мог оказаться в моем рабочем кабинете. Пока я размышляла, разговор неожиданно резко оборвался. У Меня даже возникло сомнение: не почудился ли он мне. Я постучала и, когда Джоул отозвался, вошла и увидела, что он лежит на моей кушетке.
– Привет, – сказала я, включая верхний свет, – не знала, что ты говоришь по-испански.
Он прикрыл рукой глаза, заслоняясь от яркого света, и взглянул на меня с сонным видом.
– Разве ты не говорил только что по телефону? – удивилась я.
Джоул посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
– Уйди, – буркнул он и повернулся лицом к стене.
Я отказалась от намерения раскрыть телефонную тайну.
– Но сейчас пора обедать. Все уже готово.
– Я не голоден. После поем.
– Джоул! – крикнула я. Но он не ответил.
У меня возникло подозрение, что Джоул звонил человеку, снабжавшему его ЛСД. Но и это ничего не объясняло. Почему он скрывал свое знание испанского? Тут явно было что-то еще.
Но я не хотела ссориться с ним. По крайней мере, следовало подождать, пока дети уйдут на хоккей. Приняв решение, я вышла из комнаты.
Когда они ушли, я достала консервы и приготовила сэндвичи. Потом со стаканом молока на подносе я отправилась в свой кабинет, чтобы дать ясно понять его обитателю, что никакие глупости не должны нарушать домашний порядок. Постучав и не услышав ответа, я открыла дверь и резко зажгла свет.
Вельветовое покрывало было смято, но простыни и наволочки все еще лежали на кресле, куда их положила Вероника. Джоул исчез. Я поставила поднос с молоком и сэндвичами на стол и прошла по коридору в ванную. Там никого не было. Но ведь он не мог никуда уйти! Я все время находилась здесь, и по пути к передней ему пришлось бы пройти мимо меня. Потом мне показалось, что в квартире стало подозрительно холодно. Я вернулась в кабинет и увидела, как затрепетали шторы от сквозняка. Окно оказалось распахнутым настежь – и это в морозную февральскую ночь!
«Безобразие», – подумала я и поспешила навести порядок. Но борясь со шторами, я вдруг подумала, не улизнул ли Джоул через окно. Такая мысль показалась мне совершенно нелепой: взрослый человек карабкается по стене, вместо того чтобы воспользоваться дверью. Я прислонилась к подоконнику, едва ощущая острый уличный холод. Кабинет находился на третьем этаже. Правда, вдоль стены от тротуара до крыши тянулись мощные стебли вистерии. Но Джоул никогда не был спортсменом. Он не увлекался ни легкой атлетикой, ни баскетболом – только немного умел плавать. Во всяком случае, карабкаться по стеблям он не стал бы.
И тем не менее Джоул исчез. На миг мне почудилось, будто я вижу его – какой-то человек быстро прошел мимо уличного фонаря и скрылся за углом. Но его движения нисколько не напоминали походку Джоула – в таких вещах родной сестре трудно ошибиться. Я дрожала от предчувствия чего-то ужасного, и все же заставила себя закрыть и запереть окно. Если Джоул надеялся вернуться незамеченным, его постигнет разочарование. Я снова разожгла огонь в гостиной, нашла колоду карт и холодными дрожащими пальцами принялась раскладывать пасьянс.
Дети вернулись со своего хоккея около десяти и, держась с нарочитой вежливостью, отправились спать.
Только Барон как будто почуял неладное. Обычно он спит с Питером и Кэрри, но сегодня примостился у моих ног.
Когда стенные часы пробили два, он поднял голову и завыл. Барон любит полаять, понаблюдать за невидимыми мухами. Иногда он даже встает на задние лапы и танцует – но никогда не воет. От этого звука мне стало жутко. Я велела Барону замолчать, но он вскочил на ноги и начал лаять в сторону кабинета. Я подумала, не явился ли Джоул. Вероятно, он не заметил, что окно уже закрыто, и стал карабкаться по лианам. Он мог растеряться и упасть. Я бросилась к лестнице, чтобы успеть открыть окно, и наткнулась на сонного Питера, который спускался по ступеням.
– Что происходит? – спросил он, и в это время в дверь позвонили.
Я попыталась придумать какое-нибудь объяснение, но ничего не пришло на ум, кроме: «Иди в свою комнату». Джоул, должно быть, заметил, что окно закрыто, и решил действовать иначе.
– Почему Барон лает и кто звонит в дверь? – продолжал Питер.
– Будь любезен, вернись в постель.
Он взглянул на меня с оскорбленным видом – и все же это был Питер, он пошел обратно наверх. Мне повезло, что не проснулась Кэрри.
Дрожа от страха и злости, я успокоила Барона и сняла дверную цепочку. Открыв дверь, я увидела Джоула, который стоял с беззаботным видом, сунув руки в карманы пальто.
– Привет, Нор, – сказал он, – забыл попросить у тебя ключ.
– Джоул! – начала я гневно и тут же умолкла, когда разглядела его при свете лампы в прихожей. Лицо Джоула было белым как полотно, губы дрожали, казалось, что он вот-вот заплачет.
– Где ты был? – спросила я спокойным тоном.
Он неуверенно пожал плечами, словно не надеялся на свой голос.
– Ты мог разбиться насмерть, вылезая из окна.
Он неподвижно застыл, слушая меня с напряженным вниманием.
– Почему же ты не мог выйти через дверь?
Молчание.
Он машинально поднес руку ко лбу, потом быстро сунул ее в карман. Но я успела заметить три кровавые полосы на тыльной стороне ладони.
– Кто тебя оцарапал, Джоул?
Он затряс головой.
– Не знаю. Я не могу вспомнить.
Я нахмурилась, решив, что он опять притворяется. Но жалкий измученный вид Джоула и то, как он растерянно тряс головой, заставили меня поколебаться.
– Я был здесь, и был вечер. А потом оказался там, на улице, и уже наступила ночь.
Чем дольше я наблюдала за ним, тем больше убеждалась в искренности его слов.
– Ты не помнишь, как спускался из окна по стеблям вистерии? – спросила я.
Он посмотрел на меня с мольбой во взгляде.
– Боже мой, Нор, я же до смерти боюсь высоты.
Я вспомнила, как однажды во время каникул в Калифорнии помогала ему на пляже спускаться со скалы. Страх совершенно парализовал его, хотя скала была ниже нашего окна.
– Джоул, что ты принимал? ЛСД? Или свой киф из Танжера?
Он отрицательно покачал головой, и я поверила ему.
– Ничего. Я и в тот раз ничего не принимал, по крайней мере в тот день.
Потом он вынул из кармана свою оцарапанную руку, и некоторое время мы ее вместе рассматривали.
– Я позвоню Эрике утром, – пообещал он.
Глава 5
На следующий день у Эрики нашлось свободное время, и она смогла принять Джоула сразу же. Потом один из ее пациентов, археолог, получив Рокфеллеровскую стипендию, уехал в Ирак изучать шумерские цилиндрические печати, и Джоул стал посещать клинику регулярно по вторникам и четвергам. Вскоре мы все почувствовали облегчение, словно Эрика освободила наш дом от какого-то гнетущего бремени.
Мы перестали считать Джоула гостем. Он как-то естественно вписывался в картину семейной трапезы, оживлял процедуру мытья посуды, вступал в дискуссию с детьми по поводу пользования ванной и телефоном.
По-прежнему он не выказывал желания вернуться в свою квартиру, и даже привез оттуда кое-какие вещи: одежду, транзистор и пишущую машинку. Очевидно, Джоул решил возобновить свою редакторскую работу.
Однажды я посетила свой бывший кабинет, намереваясь заглянуть в уэбстеровский словарь, и обнаружила некоторые перемены в расстановке мебели.
– Я вижу, ты передвинул стол, – заметила я. (Кроме того, он был завален рукописями.)
Джоул лежал на кушетке, листая свежий номер географического журнала. Похоже, он не уловил нотку иронии в моих словах – или просто не обратил на нее внимания.
– Когда я работаю, мне хочется видеть что-нибудь красивое.
Он придвинул стол к окну, из которого открывался вид на живописные, словно сошедший с викторианских открыток, старинные особняки.
– Меня эта картина всегда отвлекает, – призналась я, – приходится сидеть спиной к окну.
Джоул слегка прищелкнул языком – очевидно, выражая сожаление по поводу слабости моего характера, и вернулся к цветным фотографиям Непала в журнале. Я подошла к полке со словарями, отыскала нужное слово и уже собралась вернуться к своей собственной машинке, стоявшей теперь на столике перед моей кроватью, когда Джоул положил журнал на грудь и сказал:
– Знаешь, Нор, эти мои провалы в памяти появились неслучайно.
– Неслучайно? – осторожно переспросила я.
Поскольку Эрика считалась моей подругой, ситуация была довольно деликатной. Конечно, если Эрика придерживалась бы традиционных взглядов на психиатрию, она не взялась бы за такой случай.
– Это какие-то последствия галлюциногенов, – продолжал Джоул.
– Но ты, кажется, говорил… – начала я и остановилась, сообразив, что спорить сейчас неразумно.
Он уже начал раздраженно хмуриться, но пересилил себя, чтобы закончить свою мысль.
– Я не говорил, что никогда не пробовал ЛСД. Я принимал его дважды. И последний раз – за день до того, как… Ну ты помнишь, когда ты нашла меня. В общем, оказывается, симптомы могут появиться позже без ЛСД. Самопроизвольно.
– Понимаю, – кивнула я, надеясь, что в моем голосе звучало лишь дружеское участие, свободное от лишних эмоций.
– Обычно сознание сохраняется, и потом все проходит без следа. Но иногда возникают разные последствия. В моем случае – просто провалы в памяти.
– Да, наверное, – согласилась я, хотя меня немного смущал его энтузиазм по поводу вызванной наркотиками амнезии.
Видя, что Джоул доволен собой, я решила воспользоваться случаем и задать весьма волновавший меня вопрос.
– Ты только два раза терял память?
– Конечно, – уверенно ответил он. – Больше такого не случалось. Это что-то вроде наркотического переутомления.
Но меня все еще беспокоила мысль, что с Эрикой я была не совсем откровенной. Я решила, что будет лучше, если Джоул сам расскажет ей о ноже с выскакивающим лезвием, который все еще хранился у меня в спальне. Я сходила за ним и молча положила его на кушетку.
– Что это? – удивленно спросил Джоул. Он взял нож и стал с любопытством его разглядывать, потом дотронулся до рычажка и испугался, когда выскочило длинное острое лезвие.
– Я нашла эту вещь у тебя в прихожей над шкафом, когда искала сумку для Уолтера.
– Где? Над шкафом в прихожей? – переспросил он. – Да, там есть антресоль. Но я ее никогда не осматривал – только забросил туда сумки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26