– Вам требуется секретарша или машинистка-стенографистка?
– Ну, я полагаю, что секретарша, – неуверенно произнес Роджер, представления не имеющий, в чем, собственно, разница.
– Значит, вы должны предложить мне оклад, приличный для секретарши, строго объяснила мисс Барнетт.
– И какой оклад приличный для секретарши? – робко осведомился Роджер.
– Меньше чем за три гинеи в неделю я ваше предложение принять не могу.
– В таком случае три гинеи.
– Прекрасно. В девять утра в следующий понедельник я приступлю к работе. Будьте любезны сообщить мне ваш адрес. Благодарю вас, мистер Шерингэм, – произнесла она, записав адрес, тоном «я-вас-не-задерживаю» и снова включила пылесос.
Роджер вышел в коридор в состоянии полного изумления. «Зачем, во имя всего святого, – спрашивал он себя, – зачем я это сделал? Мне ведь ну совершенно не нужна секретарша! И даже если б была нужна, никогда в жизни я не взял бы ЕЕ! „Оклад, который приличен!..“ Я, черт возьми, не хочу приличную секретаршу! Если б я хотел, то именно неприличную, то есть такую, за которой можно приволокнуться. Великий писатель в минуты отдохновения и все такое… Но кому в голову может прийти ухлестывать за мисс Стеллой Барнетт? Уж скорее за стулом. И все-таки это странно, потому что она, безусловно, хороша: ореховые глаза, решительный подбородок хорошей формы, твердый, но ничуть не тяжелый, цвет лица прекрасный, волосы густые и мягкие. Да, несомненно хороша. Но привлекательности – ни на грош. Встречал ли я когда-нибудь хорошенькую женщину, которая не была бы привлекательна? Красота и привлекательность почти синонимы. Но мисс Барнетт – исключение. И вообще говоря, удивительная особа. Пожалуй, нечего убиваться, что я поддался импульсу и нанял ее, – она себя оправдает. И в конце концов, успокоил себя Роджер, поворачивая ручку двери в спальню, – всегда можно ее уволить».
Но уже тогда он отдавал себе отчет: чтобы уволить мисс Барнетт-младшую или использовать угрозу увольнения как оружие против нее – для этого понадобится кто-то очень уж смелый, не ему чета.
Он вошел в спальню.
Собственно, Роджеру совсем незачем было возвращаться в спальню. Возможно, он направился туда, инстинктивно ища общества представителя своего пола после столь волнующей беседы с представительницей пола противоположного. И теперь под вопрошающим взглядом сержанта Эффорда он с трудом нашелся, чем объяснить свое появление.
– Значит, ваши люди здесь уже все закончили, – сказал он, просто чтобы что-то сказать.
– Все, сэр?
– Я хочу сказать, неприкосновенность теперь вовсе не обязательна…
– А… вы про молодую леди. Да, гостиная нам больше не нужна, и шеф распорядился, чтобы я предоставил ее в распоряжение мисс. – Сержант хмыкнул: – Она прямо рвалась начать уборку и не отставала от меня, пока я не связался с шефом и не получил его добро.
Роджер понимающе хмыкнул в ответ.
– Впрочем, спальню и кухню мы пока запрем, – продолжал сержант. – В кухню я и иду.
– Я с вами, – сказал Роджер.
Продолжая болтать, они вышли в коридор, сержант очень старательно закрыл на ключ и опечатал дверь спальни, а потом вскрыл и отомкнул дверь в кухню. Там он принялся что-то вымерять, а Роджер слонялся по этой крошечной площади, пока не замер, вдруг посерьезнев, у газовой плиты. Что-то тут было не так.
Сержант, настроенный поболтать, повествовал о том, сколько трудов он потратил в поисках свидетелей, которые видели, как Малыш входил в дом; расспросы отняли уйму драгоценного времени и ни к чему не привели.
– Не то чтобы я на что-то надеялся, – философически резюмировал он, – но все равно следовало всех опросить. Конечно, нечего было и ждать, чтоб Малыш позволил кому-то себя заметить, это на него не похоже.
– А трудно было найти тех людей, которых назвала миссис Бонд, водопроводчика и прочих? – рассеянно поинтересовался Роджер, размышляя упорно: «Да что же такого необычного в этой плите? Ага, она крохотная и очень легкая, вот оно что».
– Трудно! – фыркнул сержант. – Но мы нашли всех. Во всяком случае, всех, кто может что-то знать. Кстати, мистер Шерингэм, мы получили подтверждение, что Малыш не мог войти в дом после десяти часов вечера, когда парадную дверь запирают. Тут нам повезло. В тот вечер что-то случилось с замком, заклинило и он не защелкивался. Я про автоматический американский замок говорю, ключ к которому есть у всех жильцов. А на двери есть еще старый тяжелый врезной замок, уже много лет им не пользовались, но у мисс Бойд есть ключ, и она заперла дверь на него. Ей из-за этого пришлось выходить открывать дверь каждому, кто пытался войти после десяти вечера. Так что мы располагаем полным списком тех, кто возвращался домой между десятью и двенадцатью, позже этого часа уже никто не входил. В списке только жильцы. Это сэкономило мне уйму труда.
– А плиту передвигали? – вдруг спросил Роджер. Ну конечно! Какой же он болван!
Сержант помолчал, перестраиваясь на новую тему.
– Передвигали? Нет, сэр. В кухне все стоит на своем месте, ни до чего не дотрагивались.
Роджер посмотрел на плиту, что-то прикидывая, потом – на сержанта.
– Эта плиточка ведь очень маленькая, согласитесь? Вы один вполне могли бы поднять ее, сержант.
Сержант в свою очередь прикинул эту плиту на вес.
– Вполне возможно, сэр. А что?
– Подумайте сами, сержант, разве не странно? Плита обвязана веревкой точно посередине и стоит в добрых трех футах от наружной стены. Помню, когда в прошлый раз я увидел ее, то подумал: не могут ли ваши специалисты определить вес человека, повисшего на веревке, обвязанной вокруг этой плиты, по расстоянию, на которое плита сдвинулась под тяжестью этой нагрузки. Видите, она сдвинулась всего на несколько дюймов.
– И что из этого следует, сэр?
– Я повторю еще раз: плита стоит в трех футах от окна. Разве это не странно? В прошлый раз мне не пришло в голову, какая легкая эта плита. Разве не естественней было бы этой плите под тяжестью повисшего тела придвинуться в упор к окну? А?
На глазах Роджера вполне подвижный сержант как-то странно одеревенел.
– Малыш – он и есть Малыш, сэр, легкий как перышко и росточка совсем махонького.
– Прямо-таки невесомый, – сухо констатировал Роджер.
– Кроме того, здесь на подоконнике есть потертость, там, где натянулась веревка.
– Хм! – Роджер осмотрел подоконник. – Да, есть. Но краска тут на краю выглядит так, будто ее терли наждаком, а не веревкой.
– Ну, он ведь сначала немного поболтался в воздухе. Так что на это место пришлась приличная нагрузка. А что касается плиты…
– Да?
– Ну, если вы посмотрите на нее чуть повнимательнее, мистер Шерингэм, то увидите, что передние ножки, когда она поползла вперед, попали в щель между половицами, видите, как раз где кончается линолеум. Этого вполне хватило, чтобы остановить ее продвижение вперед. – Онемевшая было физиономия сержанта оживилась противненькой ухмылкой. «Я же тебе говорил!» – означала она.
Но на Роджера это никак не подействовало.
– Да, вижу. Но совсем не уверен, что этого препятствия достаточно, чтобы остановить движение плиты к окну. Оно скорее заставило бы плиту опрокинуться тут же. Кроме того, я уверен, что веревка охватывает плиту прямо по центру тяжести.
– Возможно, сэр, – терпеливо выслушал сержант. – Но следует помнить, что натяжение шло не вниз и даже не по прямой, а вверх, потому что веревка к подоконнику поднимается. Чтобы плита перевернулась, узел должен был находиться значительно выше, чем сейчас.
– При всем желании не могу с этим согласиться.
– Да? Ну конечно, недаром шеф говорил, что вы большой спорщик.
– Возможно, так оно и есть, – рассмеялся Роджер. – Возможно еще, что я большой любитель эксперимента. С вашего разрешения, сержант, я бы хотел провести прямо сейчас небольшой опыт. Я спущусь вниз и повисну на этой веревке, а вы здесь понаблюдаете, как поведет себя плита.
– Действуйте как вам заблагорассудится, мистер Шерингэм, раз вам охота поразмяться, – великодушно разрешил сержант Эффорд.
Роджер стремглав сбежал по лестнице.
– Готовы? – крикнул он вверх, к открытому окну, хватаясь за веревку, которая фута на четыре не доставала до земли.
В окне показалась голова сержанта.
– Готов, сэр. Покачайтесь. Я понаблюдаю за плитой. – Ухмылка не покидала его лица.
Роджер, весьма обескураженный тем, что к нему относятся не как к исследователю, а скорей как к мартышке на лиане, крепко ухватился за веревку и подтянулся вверх. Он взбирался, перехватывая веревку руками, пока его ноги не оказались в трех-четырех футах над землей… и слегка покачался. И тут что-то произошло. Из кухни донесся грохот. Роджер враз опустился дюймов на двенадцать, потом его дернуло вверх и, наконец, он приземлился на все четыре конечности. Сначала ему показалось, что внезапный рывок заставил его отпустить веревку, но обнаружилось, что он крепко вцепился в нее. Роджер посмотрел вверх. Веревка оборвалась чуть выше того места, за которое он держался.
Кипя от возбуждения, Роджер осмотрел место разрыва. Веревка была сплетена из шести нитей. Два конца были чистые, свежие. Четыре – грязные.
Он кинулся вверх по лестнице.
– Посмотрите, – он еле переводил дыхание. – Посмотрите, сержант, веревка к черту никуда не годится.
– Конечно, – ответствовал сержант с обескураживающей невозмутимостью. Это нам известно и так.
– Тогда как же…
– И Малыш тоже знал. Вот почему протершееся место было внизу. Он же не весит столько, сколько вы, мистер Шерингэм, но все-таки рисковать не хотел и, добравшись до этого места, спрыгнул. Там высота всего футов шесть, а Малыш прыгает, как кошка. И, обратите внимание, веревка выдерживала ваш вес, пока вы не стали раскачиваться. Это рывок от падения плиты разорвал ее, резкая смена натяжения.
– А, так плита все-таки упала!
– Да, сэр, – безмятежно промолвил Эффорд. – Инспектор Бич, видимо, сдвинул узел, когда его осматривал. Очень неосторожно с его стороны, конечно, но опять же он не мог знать, что вам придет в голову ставить здесь свои эксперименты, мистер Шерингэм.
– М-да, – проговорил Роджер. – Что ж, на сегодня экспериментов хватит. Да и мне пора. С наилучшими пожеланиями, сержант.
– Доброго пути, и весьма вам признателен, сэр.
– Я благодарю вас, сержант. – Роджер оставался любезен.
Проходя мимо гостиной, он почтительно попрощался с мисс Барнетт, которая, сидя на корточках, энергично скребла пол, но, не дождавшись ответа, заключил, не слишком впрочем, убежденно, что его не услышали. По лестнице в этот раз он спускался не торопясь, поскольку пребывал в глубокой задумчивости. Дело становилось замечательно интересным. Интересным до чрезвычайности. Вернее говоря, имелись все признаки, что дело в высшей степени презанимательное. Разумеется, если оно будет развиваться так, как сейчас обещает, и отныне, решил он, красота и занимательность этого дела становятся его, Роджера, собственной и персональной заботой. Он сделал для Скотленд-Ярда все что мог. Он сформулировал, так сказать, все громко и внятно. Он прямо и откровенно прокричал все в ухо сержанту. Он не виноват, если представители бюрократического аппарата упрямо отказываются признать факт, не подлежащий никакому сомнению, – а именно то, что по этой веревке в ночь преступления спуститься никто не мог.
Глава 5
Роджер стремительно удалялся от «Монмут-мэншинс», потому что ему хотелось подумать и подумать как следует. Он взял такси до Британского музея и отправился в читальный зал. Если человек не может думать в читальном зале Британского музея, он вообще нигде думать не сможет. Отыскав свободное место, Роджер положил перед собой лист бумаги и карандаш.
Он просидел так целый час, подперев рукой голову, и время от времени что-то наносил на бумагу. И вдруг его словно что-то подбросило. Все свелось к одному-единственному вопросу, на который лишь миссис Бонд могла дать ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Ну, я полагаю, что секретарша, – неуверенно произнес Роджер, представления не имеющий, в чем, собственно, разница.
– Значит, вы должны предложить мне оклад, приличный для секретарши, строго объяснила мисс Барнетт.
– И какой оклад приличный для секретарши? – робко осведомился Роджер.
– Меньше чем за три гинеи в неделю я ваше предложение принять не могу.
– В таком случае три гинеи.
– Прекрасно. В девять утра в следующий понедельник я приступлю к работе. Будьте любезны сообщить мне ваш адрес. Благодарю вас, мистер Шерингэм, – произнесла она, записав адрес, тоном «я-вас-не-задерживаю» и снова включила пылесос.
Роджер вышел в коридор в состоянии полного изумления. «Зачем, во имя всего святого, – спрашивал он себя, – зачем я это сделал? Мне ведь ну совершенно не нужна секретарша! И даже если б была нужна, никогда в жизни я не взял бы ЕЕ! „Оклад, который приличен!..“ Я, черт возьми, не хочу приличную секретаршу! Если б я хотел, то именно неприличную, то есть такую, за которой можно приволокнуться. Великий писатель в минуты отдохновения и все такое… Но кому в голову может прийти ухлестывать за мисс Стеллой Барнетт? Уж скорее за стулом. И все-таки это странно, потому что она, безусловно, хороша: ореховые глаза, решительный подбородок хорошей формы, твердый, но ничуть не тяжелый, цвет лица прекрасный, волосы густые и мягкие. Да, несомненно хороша. Но привлекательности – ни на грош. Встречал ли я когда-нибудь хорошенькую женщину, которая не была бы привлекательна? Красота и привлекательность почти синонимы. Но мисс Барнетт – исключение. И вообще говоря, удивительная особа. Пожалуй, нечего убиваться, что я поддался импульсу и нанял ее, – она себя оправдает. И в конце концов, успокоил себя Роджер, поворачивая ручку двери в спальню, – всегда можно ее уволить».
Но уже тогда он отдавал себе отчет: чтобы уволить мисс Барнетт-младшую или использовать угрозу увольнения как оружие против нее – для этого понадобится кто-то очень уж смелый, не ему чета.
Он вошел в спальню.
Собственно, Роджеру совсем незачем было возвращаться в спальню. Возможно, он направился туда, инстинктивно ища общества представителя своего пола после столь волнующей беседы с представительницей пола противоположного. И теперь под вопрошающим взглядом сержанта Эффорда он с трудом нашелся, чем объяснить свое появление.
– Значит, ваши люди здесь уже все закончили, – сказал он, просто чтобы что-то сказать.
– Все, сэр?
– Я хочу сказать, неприкосновенность теперь вовсе не обязательна…
– А… вы про молодую леди. Да, гостиная нам больше не нужна, и шеф распорядился, чтобы я предоставил ее в распоряжение мисс. – Сержант хмыкнул: – Она прямо рвалась начать уборку и не отставала от меня, пока я не связался с шефом и не получил его добро.
Роджер понимающе хмыкнул в ответ.
– Впрочем, спальню и кухню мы пока запрем, – продолжал сержант. – В кухню я и иду.
– Я с вами, – сказал Роджер.
Продолжая болтать, они вышли в коридор, сержант очень старательно закрыл на ключ и опечатал дверь спальни, а потом вскрыл и отомкнул дверь в кухню. Там он принялся что-то вымерять, а Роджер слонялся по этой крошечной площади, пока не замер, вдруг посерьезнев, у газовой плиты. Что-то тут было не так.
Сержант, настроенный поболтать, повествовал о том, сколько трудов он потратил в поисках свидетелей, которые видели, как Малыш входил в дом; расспросы отняли уйму драгоценного времени и ни к чему не привели.
– Не то чтобы я на что-то надеялся, – философически резюмировал он, – но все равно следовало всех опросить. Конечно, нечего было и ждать, чтоб Малыш позволил кому-то себя заметить, это на него не похоже.
– А трудно было найти тех людей, которых назвала миссис Бонд, водопроводчика и прочих? – рассеянно поинтересовался Роджер, размышляя упорно: «Да что же такого необычного в этой плите? Ага, она крохотная и очень легкая, вот оно что».
– Трудно! – фыркнул сержант. – Но мы нашли всех. Во всяком случае, всех, кто может что-то знать. Кстати, мистер Шерингэм, мы получили подтверждение, что Малыш не мог войти в дом после десяти часов вечера, когда парадную дверь запирают. Тут нам повезло. В тот вечер что-то случилось с замком, заклинило и он не защелкивался. Я про автоматический американский замок говорю, ключ к которому есть у всех жильцов. А на двери есть еще старый тяжелый врезной замок, уже много лет им не пользовались, но у мисс Бойд есть ключ, и она заперла дверь на него. Ей из-за этого пришлось выходить открывать дверь каждому, кто пытался войти после десяти вечера. Так что мы располагаем полным списком тех, кто возвращался домой между десятью и двенадцатью, позже этого часа уже никто не входил. В списке только жильцы. Это сэкономило мне уйму труда.
– А плиту передвигали? – вдруг спросил Роджер. Ну конечно! Какой же он болван!
Сержант помолчал, перестраиваясь на новую тему.
– Передвигали? Нет, сэр. В кухне все стоит на своем месте, ни до чего не дотрагивались.
Роджер посмотрел на плиту, что-то прикидывая, потом – на сержанта.
– Эта плиточка ведь очень маленькая, согласитесь? Вы один вполне могли бы поднять ее, сержант.
Сержант в свою очередь прикинул эту плиту на вес.
– Вполне возможно, сэр. А что?
– Подумайте сами, сержант, разве не странно? Плита обвязана веревкой точно посередине и стоит в добрых трех футах от наружной стены. Помню, когда в прошлый раз я увидел ее, то подумал: не могут ли ваши специалисты определить вес человека, повисшего на веревке, обвязанной вокруг этой плиты, по расстоянию, на которое плита сдвинулась под тяжестью этой нагрузки. Видите, она сдвинулась всего на несколько дюймов.
– И что из этого следует, сэр?
– Я повторю еще раз: плита стоит в трех футах от окна. Разве это не странно? В прошлый раз мне не пришло в голову, какая легкая эта плита. Разве не естественней было бы этой плите под тяжестью повисшего тела придвинуться в упор к окну? А?
На глазах Роджера вполне подвижный сержант как-то странно одеревенел.
– Малыш – он и есть Малыш, сэр, легкий как перышко и росточка совсем махонького.
– Прямо-таки невесомый, – сухо констатировал Роджер.
– Кроме того, здесь на подоконнике есть потертость, там, где натянулась веревка.
– Хм! – Роджер осмотрел подоконник. – Да, есть. Но краска тут на краю выглядит так, будто ее терли наждаком, а не веревкой.
– Ну, он ведь сначала немного поболтался в воздухе. Так что на это место пришлась приличная нагрузка. А что касается плиты…
– Да?
– Ну, если вы посмотрите на нее чуть повнимательнее, мистер Шерингэм, то увидите, что передние ножки, когда она поползла вперед, попали в щель между половицами, видите, как раз где кончается линолеум. Этого вполне хватило, чтобы остановить ее продвижение вперед. – Онемевшая было физиономия сержанта оживилась противненькой ухмылкой. «Я же тебе говорил!» – означала она.
Но на Роджера это никак не подействовало.
– Да, вижу. Но совсем не уверен, что этого препятствия достаточно, чтобы остановить движение плиты к окну. Оно скорее заставило бы плиту опрокинуться тут же. Кроме того, я уверен, что веревка охватывает плиту прямо по центру тяжести.
– Возможно, сэр, – терпеливо выслушал сержант. – Но следует помнить, что натяжение шло не вниз и даже не по прямой, а вверх, потому что веревка к подоконнику поднимается. Чтобы плита перевернулась, узел должен был находиться значительно выше, чем сейчас.
– При всем желании не могу с этим согласиться.
– Да? Ну конечно, недаром шеф говорил, что вы большой спорщик.
– Возможно, так оно и есть, – рассмеялся Роджер. – Возможно еще, что я большой любитель эксперимента. С вашего разрешения, сержант, я бы хотел провести прямо сейчас небольшой опыт. Я спущусь вниз и повисну на этой веревке, а вы здесь понаблюдаете, как поведет себя плита.
– Действуйте как вам заблагорассудится, мистер Шерингэм, раз вам охота поразмяться, – великодушно разрешил сержант Эффорд.
Роджер стремглав сбежал по лестнице.
– Готовы? – крикнул он вверх, к открытому окну, хватаясь за веревку, которая фута на четыре не доставала до земли.
В окне показалась голова сержанта.
– Готов, сэр. Покачайтесь. Я понаблюдаю за плитой. – Ухмылка не покидала его лица.
Роджер, весьма обескураженный тем, что к нему относятся не как к исследователю, а скорей как к мартышке на лиане, крепко ухватился за веревку и подтянулся вверх. Он взбирался, перехватывая веревку руками, пока его ноги не оказались в трех-четырех футах над землей… и слегка покачался. И тут что-то произошло. Из кухни донесся грохот. Роджер враз опустился дюймов на двенадцать, потом его дернуло вверх и, наконец, он приземлился на все четыре конечности. Сначала ему показалось, что внезапный рывок заставил его отпустить веревку, но обнаружилось, что он крепко вцепился в нее. Роджер посмотрел вверх. Веревка оборвалась чуть выше того места, за которое он держался.
Кипя от возбуждения, Роджер осмотрел место разрыва. Веревка была сплетена из шести нитей. Два конца были чистые, свежие. Четыре – грязные.
Он кинулся вверх по лестнице.
– Посмотрите, – он еле переводил дыхание. – Посмотрите, сержант, веревка к черту никуда не годится.
– Конечно, – ответствовал сержант с обескураживающей невозмутимостью. Это нам известно и так.
– Тогда как же…
– И Малыш тоже знал. Вот почему протершееся место было внизу. Он же не весит столько, сколько вы, мистер Шерингэм, но все-таки рисковать не хотел и, добравшись до этого места, спрыгнул. Там высота всего футов шесть, а Малыш прыгает, как кошка. И, обратите внимание, веревка выдерживала ваш вес, пока вы не стали раскачиваться. Это рывок от падения плиты разорвал ее, резкая смена натяжения.
– А, так плита все-таки упала!
– Да, сэр, – безмятежно промолвил Эффорд. – Инспектор Бич, видимо, сдвинул узел, когда его осматривал. Очень неосторожно с его стороны, конечно, но опять же он не мог знать, что вам придет в голову ставить здесь свои эксперименты, мистер Шерингэм.
– М-да, – проговорил Роджер. – Что ж, на сегодня экспериментов хватит. Да и мне пора. С наилучшими пожеланиями, сержант.
– Доброго пути, и весьма вам признателен, сэр.
– Я благодарю вас, сержант. – Роджер оставался любезен.
Проходя мимо гостиной, он почтительно попрощался с мисс Барнетт, которая, сидя на корточках, энергично скребла пол, но, не дождавшись ответа, заключил, не слишком впрочем, убежденно, что его не услышали. По лестнице в этот раз он спускался не торопясь, поскольку пребывал в глубокой задумчивости. Дело становилось замечательно интересным. Интересным до чрезвычайности. Вернее говоря, имелись все признаки, что дело в высшей степени презанимательное. Разумеется, если оно будет развиваться так, как сейчас обещает, и отныне, решил он, красота и занимательность этого дела становятся его, Роджера, собственной и персональной заботой. Он сделал для Скотленд-Ярда все что мог. Он сформулировал, так сказать, все громко и внятно. Он прямо и откровенно прокричал все в ухо сержанту. Он не виноват, если представители бюрократического аппарата упрямо отказываются признать факт, не подлежащий никакому сомнению, – а именно то, что по этой веревке в ночь преступления спуститься никто не мог.
Глава 5
Роджер стремительно удалялся от «Монмут-мэншинс», потому что ему хотелось подумать и подумать как следует. Он взял такси до Британского музея и отправился в читальный зал. Если человек не может думать в читальном зале Британского музея, он вообще нигде думать не сможет. Отыскав свободное место, Роджер положил перед собой лист бумаги и карандаш.
Он просидел так целый час, подперев рукой голову, и время от времени что-то наносил на бумагу. И вдруг его словно что-то подбросило. Все свелось к одному-единственному вопросу, на который лишь миссис Бонд могла дать ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35