Девушка огляделась:
- А это ваши вещи, вон там? Хотите, перевешу их поближе к огню, чтоб высохли?
- Я сам.
Вид этих маленьких и трогательных вещиц впервые заставил его осознать, что перед ним какая-никакая, а женщина. И ему вовсе не хотелось, чтоб она брала его джинсы и перевешивала поближе к огню. А вдруг от них воняет?.. Он встал и передвинул кипу просмоленной бумаги поближе к камину, чтобы она могла на нее сесть. Затем снял джинсы с козел и понес их в кухню. Краны и мойка уже были установлены, хоть и сильно заляпаны известкой. Но при первом обходе дома он видел здесь ведро и мыло. Он швырнул джинсы на пол, наполнил ведро водой, понес в комнату, где сидела девушка. Пристроил ведро на огонь и, ожидая, пока вода нагреется, стал исподтишка разглядывать свою новую знакомую.
Хорошенькой ее вряд ли назовешь... Маленького роста, с песочного цвета волосами и россыпью веснушек на носу. Но улыбка у нее была очень обаятельная - такая дружелюбная и веселая. К тому же она не ныла, несмотря на свалившееся на нее несчастье. Нет, похоже, она воспринимала неприятности куда более философски, чем сам он. С виду ей примерно столько же, сколько и ему.
- Как тебя звать?
- Флора. Флора Хилтон. Нет, вообще-то я Дора, но меня вечно дразнили Дура-Дора, вот и решила поменять имя.
- Да. Это скверно, когда дразнят.
- А вас как зовут?
- Джек. Джек Швэб.
- Вы из Калифорнии?
- Пенсильвания. Я... э-э... в некотором роде путешествую.
- Автостопом?
- Ну когда как. И на поездах тоже приходилось. В основном в товарняках.
- Да, я заметила, акцент у вас не калифорнийский.
- А куда это, интересно, тебя понесло в такую погоду?
- Да ездила навестить дядю. Приехала к ним вчера вечером и хотела побыть до понедельника. Но тут начался этот ливень, и я подумала, что лучше, пожалуй, вернуться. Нет, там, где он живет, такого не было, но все же... Я и понятия не имела, что такое вообще бывает. У них ни радио, ничего. Я только потом, уже в машине, включила радио и узнала. И все равно, думала, как-нибудь доеду. Думала, что нахожусь на главной дороге. А оказалось, меня занесло в Хильдаго.
- Ну тогда, наверное, тебя будут искать. Полиция или, как их там, спасатели. Увидят на дороге машину и сразу поймут, что ты где-то поблизости.
- Нет, мне почему-то кажется, что не будут искать.
- Обязательно будут. Точно тебе говорю.
- Отец... он даже не знает, когда я выехала. А дядя, тот, наверное, считает, что я уже дома.
- Тогда придется выбираться самим.
- Похоже, что так.
Вода в ведре закипела. Он обернул горячую ручку клочком бумаги, снял ведро с огня и понес в кухню. Сперва отмыл раковину, потом заткнул отверстие в ней бумагой, опустил в воду джинсы и начал тереть мылом. Вода тут же почернела, и ему стало стыдно. Он менял ее два или три раза, затем отжал джинсы. Остаток горячей воды приберег для трусов. Осторожно покосившись в сторону двери, быстро стянул их, простирнул, крепко выжал. И надел еще мокрые. Впрочем, они были не мокрее, чем тогда, когда он их снимал. Хорошо хоть теперь теплые... И он, аккуратно застегивая пуговки на ширинке, испытал чувство, близкое к наслаждению.
Вернувшись в комнату, он развесил джинсы на козлах сушиться. Рядом с ее вещичками.
- Ну что, Флора? Смотрю, тут у нас климат что надо!
- О, прямо солнечная Калифорния! И пусть себе этот дождина льет на здоровье!... А знаете, как говорят? Что у нас в Калифорнии бывает только два типа погоды. Замечательная и необыкновенная.
- Ну, тогда бы я назвал ту, что сегодня, необыкновенной.
- Вы только послушайте, как гудит этот ливень!
- А чем ты вообще занимаешься, а, Флора?
- Я? О, я работаю. В открытом кинотеатре.
- Хот-доги продаешь, типа того?
- Я бы предпочла об этом не говорить.
- А вообще-то хот-дог был бы сейчас как нельзя более кстати.
- Да. Тем более что утром я сделала такую глупость! Они хотели, чтоб я позавтракала, но я так спешила, что не послушалась и уехала. И за весь день во рту не было ни крошки.
- Завтрак, говоришь? Да, завтрак - это здорово. Тут ты действительно оплошала.
- А вы что, тоже ничего не ели?
- Завтраков не ел так давно, что уже позабыл, каковы они на вкус. Почему-то всегда поспеваю только к обеду... Да и то очень часто окошко захлопывается прямо перед самым твоим носом.
- Наверное, это очень тяжело - ездить автостопом и...
- Знаешь что, Флора? Мы с тобой - пара полных идиотов!
- Это почему, Джек?
- Рассуждаем тут о хот-догах и завтраках... Лавка! Да там полно еды! Целую армию можно накормить.
- Вы хотите сказать, просто пойти и... взять еду, да?
- А что ты думаешь, она сама сюда прибежит и скажет: "Нате вам, кушайте на здоровье!"? Пошли! Там еда!
Он выхватил из ящика с инструментом большую стамеску и молоток. Она осталась сидеть, молча наблюдая за его действиями, и не сдвинулась с места, когда он вышел на улицу. Шлепая по лужам босыми ступнями, он обошел лавку, увидел заднюю дверь, вставил стамеску в щель, поднажал маленько. Раздался треск, дверь отворилась. Он выждал секунду-другую. Вода хлестала с крыши прямо на голову. Но он словно замер. Однако сигнала тревоги не последовало. В лавке царила мертвая тишина. Наверняка электропроводка намокла и вышла из строя - этим и объясняется тот факт, что сигнализация не сработала. И вот он начал пробираться в полумраке между полками. И вдруг почувствовал: она сзади, за спиной.
- Если уж ты решился, то и я тоже пойду.
Она стояла и смотрела ему прямо в глаза. И он ощутил, как его охватило возбуждение.
- Ну что они с нами могут сделать? Худшее - это засадить за решетку, верно? А мне уже доводилось там сидеть, и не раз. И, как видишь, я цел и невредим.
Он снова отвернулся к полкам и не заметил, как подозрительно взглянула она на него и застыла на месте, не решаясь следовать дальше. Тут рука его что-то нащупала в темноте, и он радостно ахнул.
- Что там, Джек?
- Спички! Теперь живем!
И вот, чиркая спичками, они стали обследовать секцию с консервированными продуктами.
- Смотри-ка, Джек, а вот суп! Здорово, правда?
- О'кей. Берем суп.
- Тебе какой больше нравится?
- Да любой сойдет. Главное, чтоб мясо в нем было.
- "Малиган" сгодится?
- Бери два. Банки маленькие. Так что сварится быстро.
- Фасоль?
- Само собой.
Она выставила банки на прилавок, но он продолжал шарить по полкам и вскоре издал еще один радостный крик:
- Нашел, Флора, нашел! Как чувствовал, что они здесь есть!
- Что, Джек?
- Цыплята! Куриные консервы! Нет, ты только посмотри!
Затем он нашел смородиновое желе, растворимый кофе, сгущенку, пакет кускового сахара. Нашел еще и сигареты.
- О'кей, Флора. А чего бы еще тебе хотелось?
- Даже не знаю, Джек.
- Тогда пошли.
Возвращаясь в дом, они заметили, что на улице уже стемнело. Он подкинул в камин дров, пошел на кухню, снова наполнил ведро. Вернувшись и поставив его на огонь, заметил, что она надела юбку и свитер. Он пощупал джинсы. Вроде бы высохли. И надел их, но когда попробовал сунуть ноги в ботинки, почувствовал, какие они холодные и сырые внутри. Оставил их у огня, накинул на ноги плед. И тут вдруг она начала смеяться:
- А из чего, интересно, мы будем есть?
- Сейчас что-нибудь сообразим.
Он взял пилу, нашел небольшую гладкую дощечку, распилил. Получилось два деревянных квадратика.
- Чем тебе не тарелки?
- Здорово! Самые настоящие тарелки!
- Тут есть пара маленьких стамесок. Сойдут за вилки.
- Можно и руками.
- Да. Сам себе не поможешь - никто тебе не поможет.
Когда вода закипела, они опустили банки в ведро. Тяжелая, напоминающая по форме утюг банка с курицей пошла на дно, остальные, те, что поменьше, установили на нее. А потом уселись рядом и стали ждать. Спустя некоторое время Джек выудил банки с супом. Взял стамеску и молоток и аккуратно вскрыл.
- Края острые... Смотри осторожней, не порежься, Флора.
И они начали пить суп прямо из банок.
- Вкуснятина, ничего не скажешь! Вкуснятина... - Голос у него слегка дрожал.
Захлебываясь и обливаясь, они выпили жидкость, потом потрясли банки, чтоб добраться до овощей с мясом.
После этого они выудили остальные банки и вскрыли. Курица оказалась в последней. Флора ухватила куриную ножку и быстро переложила на "тарелку".
- Смотри соус не пролей. Выпьем потом прямо из банки.
- Ни капельки не пролью, не волнуйся, Флора. Погоди минутку... Где-то тут был нож. Надо разрезать пополам.
Он встал и начал озираться в поисках плотницкого ножа, которым стругал щепки для камина. Ножа видно не было.
- Черт, но я же точно помню, был нож! Куда я его задевал?
Она промолчала.
Тогда он разделил куриное мясо с помощью стамески и молотка. Они ели жадно, как пара молодых изголодавшихся животных, время от времени останавливаясь перевести дух. И вскоре от еды ничего не осталось - лишь пятна жира на дощечках-тарелочках. Он набрал свежей воды, поставил на огонь. Нагрелась она удивительно быстро. Тогда он пошел на кухню, прополоскал банки из-под супа. Вернулся и заварил в них кофе. Открыл сгущенку, распечатал пачку сахара. Щедро добавил в кофе и того и другого.
- Держи, Флора. Размешивать можно стамеской.
- Вот о чем я мечтала весь день! О чашке вкусного крепкого кофе.
- Как получилось, ничего?
- Шикарно.
Он предложил ей сигарету, но она сказала, что не курит. Тогда он закурил сам. Глубоко затянулся, откинулся на ворох просмоленной бумаги. Ему было тепло, уютно и сытно. И он полулежал, глядя, как она убирает банки и ведро. В ящике с инструментами нашлась чистая тряпочка. Она окунула ее в остатки горячей воды.
- Хочешь, руки тебе оботру? А то все в жире.
Он протянул ей руки, и она аккуратно обтерла ему ладони. Потом вытерла руки сама, отложила тряпку, уселась рядом. Он протянул ей руку ладонью вверх. Настороженно и даже мрачно глядя на него, как тогда в магазине, она какое-то время колебалась, затем все же вложила руку в его ладонь.
- А мы не так плохо устроились, верно, Флора?
- Да уж. Очень даже неплохо. Могло быть куда как хуже... Мы могли просто погибнуть, утонуть.
Он обнял ее и привлек к себе. Она опустила голову ему на плечо. Он чувствовал запах ее волос. Внезапно горло у него сдавило - так бывало, когда он собирался заплакать. Впервые за всю свою недолгую, злую и бестолковую жизнь он был счастлив. Еще крепче обнял ее, прижался щекой к щеке. Она зарылась лицом ему в шею. Он сидел и тихонько баюкал ее в объятиях, а потом вдруг почувствовал, что губы девушки совсем близко. Тогда он еще крепче стиснул ее, ощущая, как податливо и покорно ее тело. Наклонился, поцеловал.
И тут вдруг его пронзила острая боль. Он вздрогнул. Боль была сосредоточена под ложечкой. Он опустил глаза и увидел, что из-за воротника ее свитера высовывается заляпанная известью рукоятка. И тут же понял, что это и для чего предназначено. И резко вскочил на ноги:
- Так вот он где, нож!... Я вытащил тебя из канавы, накормил, обогрел, носился с тобой как с писаной торбой! Не сделал ничего плохого, а ты все это время ждала момента вонзить мне эту штуку в спину. Исподтишка!
Она тихо заплакала:
- Но я же... никогда не видела тебя прежде... Ты сам сказал, что сидел... в тюрьме. И я... откуда мне было знать... Может, ты замыслил что-то нехорошее...
Он взял сигарету, закурил, побродил по комнате. Он снова чувствовал себя несчастным, одиноким, покинутым всеми. Вечно в холоде, в голоде, вечно в дороге... Выглянул на улицу. Дождь, похоже, стихал. Он отбросил окурок, сел на пол, с отвращением сунул ноги в холодные липкие ботинки. Злобными и резкими рывками завязая негнущиеся шнурки. Затем, не сказав ей ни слова, сгорбившись, вышел в ночь.

1 2