Хотя, если бы я знал, как он на меня посмотрит после броска, то, наверное, попал бы в "десятку".
Он посмотрел на меня, как на ребенка-вандала, покачал удрученно головой, прыгнул под стол и, пробежав у меня под ногами, бросился к своей норе.
– Баба с воза, кобыле легче, – крикнул я ему вслед и, походив по своему лагерю, решил сходить в горы за кизилом. Вернувшись спустя несколько часов, искупался и принялся готовить ужин – тушеную картошку с мясом и овощами. Когда все было готово, пошел за своей заветной пяти звездной бутылочкой...
Ее в рюкзаке не было. За те пять минут, пока я купался, Вова нашел все. Получалось, что он побрезговал одними лишь носками, в которые я завернул деньги на обратную дорогу.
Мир мой рухнул. Прекрасный вечер отменялся. Отменялся вечер с замечательным ужином, коньячком и обалденным окурком (он уже был найден, оправлен и, выглядя, как солдат старой наполеоновской гвардии, мечтал скорее сгореть в огне моей вредной привычки).
– Что ж, с утра пойдем дальше, – вздохнул я и, поев без аппетита, пошел убирать берег.
* * *
На следующий день в восемь тридцать утра я присел на дорогу. Посидев минуту, поднялся, закинул за спину рюкзак и... увидел черную свою крысу. Она сидела на столе, неотрывно на меня глядя.
– Не хочешь, чтобы я уходил? Не над кем будет измываться? – усмехнулся я злорадно.
Ответом было положительное выражение глаз.
– Нет уж, прощай, – поправил я лямку рюкзака. – Без сигаретки у костра и бутылочки "Изабеллы" я на тебя не согласен. И не только на тебя, но и вообще на все.
Черный Крыс на это повернулся ко мне задом и демонстративно скрылся под столешницей. В этом демарше было что-то приглашающее. Подойдя к столу, я присел и увидел, что столешница двухслойная, то есть состоит из двух частей: верхней, сделанной из толстых досок и нижней, первозданной, сколоченной из тонких дощечек. Присев я заглянул в щель между ними – она была широкой – и увидел крысиную мордочку. То есть первым делом увидел крысиную мордочку и только потом, что справа от нее лежит моя мельхиоровая ложка, а слева – пачка сигарет и бутылочка коньяка.
* * *
Черный сидел на столе и артистично ел овсянку из репараций. Я сидел на скамейке, на него поглядывая, и думал о ложке.
...Конечно, первое, что приходит в голову, так это то, что он украл ложку, потому что она блестящая, украл из безотчетной тяги к прекрасному, обычно толкающей на аналогичные кражи ворон. Но это слишком простое объяснение, особенно если учитывать остальные его действия. Попробуем мыслить глубже. Что такое ложка?
Лапидарно выражаясь, эта одна из вещей, наличие или отсутствие которой в обиходе отличает (отделяет) человека от животного или проще – один мир от другого, мой мир от его мира. И Черный Крыс, решив хотя бы символически состыковать эти миры, стащил ее у меня. Стащил, потому что противное, то есть научиться пользоваться ложкой и привлечь тем к себе мое внимание ему никак не светило.
Теперь сигареты. На ум сразу приходит трубка мира (в конце концов, он ведь мне их вернул, вернул, чтобы помириться), но это смешно. Просто ложка не подействовала, и он, продолжая попытки сблизиться, опять таки символически, лишил меня сигарет, которые курят, в общем-то, от внутренней пустоты и одиночества, в целях расчленения их на более-менее терпимые части. Но я оставался глух и слеп, и он демонстративно не тронул репараций (не нужно мне от тебя пищи животной, хочу духовной!) – с тем же успехом. Даже исчезновение бутылочки коньяка не разбудило мой мозг. Пришлось взять за руку и ткнуть носом. Наверное, он считал меня большим несмышленым ребенком.
Нет. Это его поступок детский. Это шалость, детское стремление быть замеченным, это, в конце концов, стремление пообщаться, хотя бы с риском быть отшлепанным. Он, как ребенок, шалил, он хотел, чтобы я с ним поиграл, пообщался...
Но вернемся к теме. Выходит, Черный Крыс просто шалил, как ребенок, желающий общения с взрослыми. Вероятно, ему, неординарному, было скучно среди своих серых соплеменников, и он посредством символических хищений предпринял попытку общения со мной... Ну правильно, чем выше интеллект, пусть даже крысиный, тем меньше у него желания общаться с равными себе. Уму приятнее говорить с существами не такими, как он, но более разумными.
Теперь Вова. Он тоже меня обворовал, конечно же с другой целью. Но есть одно "но".
...В тот день, поставив палатку, я принялся собирать береговой мусор. На сей раз на этот гражданский поступок меня толкнула идея сделать чету нудистов, направляющихся к морю. Вкопав в галечник по две палки на каждого, я нанизал на них разномастные шлепанцы-ступни, затем пластиковые бутылки вдоль (вышли ноги) и поперек (получились туловища), прикрепил руки (рука нудиста легла на плечи нудистки). В качестве голов сгодились две пластмассовые канистры из-под машинного масла. Член неформала, как вылитый, вылепился из полулитровой банки шестой "Балтики", яички – из одноразовых коричневых стаканчиков, "лохматка" подруги – из пучка морской травы, сиськи – из верхних частей пластиковых бутылок. Приклеив глаза и губы – последние пухло вырезались из красных бутылочек из-под кетчупа, я сделал нудистке волосы из проволоки, оставшейся от сожженной рыбаками шины, и прикрепил к ним веселый бантик из остатков красного пластика. Получилось так хорошо, что я решил продолжить ваяние и сделал парочке собачку с высунутым красным языком. Она, с хвостом из пеньки, получилась просто загляденье; я не смог остановиться и сотворил "Загорающего". Коричневый, как бутылка из-под "Очаковского" пива, и лежавший на всамделишней пенопластовой подстилке (пожертвовал свою), с одной стороны бутылка пива, с другой – распахнутый детективчик, он пресытил меня и я, довольный, как бог, сел считать улыбки проходивших мимо людей.
Вова появился после пятьдесят четвертой.
Он шел мимо в шортах и перекосившейся майке, он шел мимо моего Эдема, полного приятельским солнечным светом, мимо моих Адама и Евы с собачкой, он шел мимо моего достархана, на котором были бутылка хорошего вина, мясо и фрукты, он шел весь такой неоформленный в своих подозрительных белых носках с раздавшимися резинками, он шел, идиотски улыбаясь красным лицом-рожей, на котором ни один ингредиент не соответствовал другим, и которое потому казалось неумело нарисованным, шел из никуда в никуда. Мне стало его жаль. Я остановил его, чтобы скрасить его путь, его существование, чтобы что-то ему дать, вдохнуть в него смысл, чтобы он стал лучше, стал хоть чем-то богаче.
Он с радостью принял приглашение, сел, мы выпили, я стал ему говорить теплые слова, я предрек ему хорошее будущее, хорошее ближайшее будущее. Он кивал, с интересом на меня поглядывая. Послушав, заинтересовался фотоаппаратом, я дал его ему. Он сказал, что хочет посмотреть, как я живу – я пустил его в палатку. И ушел купаться. Увел себя купаться. Я хотел, чтобы он взял у меня что-нибудь. Я все сделал, чтобы он взял. И он взял. Не мою частичку, устремившуюся к нему в порыве сочувствия, он взял не часть моей души, а вещь и деньги.
Может быть, и ему, стало жаль меня, жалкого "лоха". И он решил преподать мне урок.
И Черному Крысу стало меня жаль. Он увидел, что я пришел один, пришел чем-то недовольный, увидел, что рядом со мной нет моей женщины и нет моих детей, он пожалел меня, как я пожалел Вову, и ему захотелось мне что-то дать. Что ж, у него получилось.
* * *
Сочувствие – это то же что и соизмерение, совпадение. В английском языке приставка co– означает "together", "with", то есть "вместе". Значит, я – то же самое, что и Вова, крыса – то же самое, что я. Мы часть целого.
Мне кажется все же, что я что-то выдумал, а чего-то важного не понял.
1 2
Он посмотрел на меня, как на ребенка-вандала, покачал удрученно головой, прыгнул под стол и, пробежав у меня под ногами, бросился к своей норе.
– Баба с воза, кобыле легче, – крикнул я ему вслед и, походив по своему лагерю, решил сходить в горы за кизилом. Вернувшись спустя несколько часов, искупался и принялся готовить ужин – тушеную картошку с мясом и овощами. Когда все было готово, пошел за своей заветной пяти звездной бутылочкой...
Ее в рюкзаке не было. За те пять минут, пока я купался, Вова нашел все. Получалось, что он побрезговал одними лишь носками, в которые я завернул деньги на обратную дорогу.
Мир мой рухнул. Прекрасный вечер отменялся. Отменялся вечер с замечательным ужином, коньячком и обалденным окурком (он уже был найден, оправлен и, выглядя, как солдат старой наполеоновской гвардии, мечтал скорее сгореть в огне моей вредной привычки).
– Что ж, с утра пойдем дальше, – вздохнул я и, поев без аппетита, пошел убирать берег.
* * *
На следующий день в восемь тридцать утра я присел на дорогу. Посидев минуту, поднялся, закинул за спину рюкзак и... увидел черную свою крысу. Она сидела на столе, неотрывно на меня глядя.
– Не хочешь, чтобы я уходил? Не над кем будет измываться? – усмехнулся я злорадно.
Ответом было положительное выражение глаз.
– Нет уж, прощай, – поправил я лямку рюкзака. – Без сигаретки у костра и бутылочки "Изабеллы" я на тебя не согласен. И не только на тебя, но и вообще на все.
Черный Крыс на это повернулся ко мне задом и демонстративно скрылся под столешницей. В этом демарше было что-то приглашающее. Подойдя к столу, я присел и увидел, что столешница двухслойная, то есть состоит из двух частей: верхней, сделанной из толстых досок и нижней, первозданной, сколоченной из тонких дощечек. Присев я заглянул в щель между ними – она была широкой – и увидел крысиную мордочку. То есть первым делом увидел крысиную мордочку и только потом, что справа от нее лежит моя мельхиоровая ложка, а слева – пачка сигарет и бутылочка коньяка.
* * *
Черный сидел на столе и артистично ел овсянку из репараций. Я сидел на скамейке, на него поглядывая, и думал о ложке.
...Конечно, первое, что приходит в голову, так это то, что он украл ложку, потому что она блестящая, украл из безотчетной тяги к прекрасному, обычно толкающей на аналогичные кражи ворон. Но это слишком простое объяснение, особенно если учитывать остальные его действия. Попробуем мыслить глубже. Что такое ложка?
Лапидарно выражаясь, эта одна из вещей, наличие или отсутствие которой в обиходе отличает (отделяет) человека от животного или проще – один мир от другого, мой мир от его мира. И Черный Крыс, решив хотя бы символически состыковать эти миры, стащил ее у меня. Стащил, потому что противное, то есть научиться пользоваться ложкой и привлечь тем к себе мое внимание ему никак не светило.
Теперь сигареты. На ум сразу приходит трубка мира (в конце концов, он ведь мне их вернул, вернул, чтобы помириться), но это смешно. Просто ложка не подействовала, и он, продолжая попытки сблизиться, опять таки символически, лишил меня сигарет, которые курят, в общем-то, от внутренней пустоты и одиночества, в целях расчленения их на более-менее терпимые части. Но я оставался глух и слеп, и он демонстративно не тронул репараций (не нужно мне от тебя пищи животной, хочу духовной!) – с тем же успехом. Даже исчезновение бутылочки коньяка не разбудило мой мозг. Пришлось взять за руку и ткнуть носом. Наверное, он считал меня большим несмышленым ребенком.
Нет. Это его поступок детский. Это шалость, детское стремление быть замеченным, это, в конце концов, стремление пообщаться, хотя бы с риском быть отшлепанным. Он, как ребенок, шалил, он хотел, чтобы я с ним поиграл, пообщался...
Но вернемся к теме. Выходит, Черный Крыс просто шалил, как ребенок, желающий общения с взрослыми. Вероятно, ему, неординарному, было скучно среди своих серых соплеменников, и он посредством символических хищений предпринял попытку общения со мной... Ну правильно, чем выше интеллект, пусть даже крысиный, тем меньше у него желания общаться с равными себе. Уму приятнее говорить с существами не такими, как он, но более разумными.
Теперь Вова. Он тоже меня обворовал, конечно же с другой целью. Но есть одно "но".
...В тот день, поставив палатку, я принялся собирать береговой мусор. На сей раз на этот гражданский поступок меня толкнула идея сделать чету нудистов, направляющихся к морю. Вкопав в галечник по две палки на каждого, я нанизал на них разномастные шлепанцы-ступни, затем пластиковые бутылки вдоль (вышли ноги) и поперек (получились туловища), прикрепил руки (рука нудиста легла на плечи нудистки). В качестве голов сгодились две пластмассовые канистры из-под машинного масла. Член неформала, как вылитый, вылепился из полулитровой банки шестой "Балтики", яички – из одноразовых коричневых стаканчиков, "лохматка" подруги – из пучка морской травы, сиськи – из верхних частей пластиковых бутылок. Приклеив глаза и губы – последние пухло вырезались из красных бутылочек из-под кетчупа, я сделал нудистке волосы из проволоки, оставшейся от сожженной рыбаками шины, и прикрепил к ним веселый бантик из остатков красного пластика. Получилось так хорошо, что я решил продолжить ваяние и сделал парочке собачку с высунутым красным языком. Она, с хвостом из пеньки, получилась просто загляденье; я не смог остановиться и сотворил "Загорающего". Коричневый, как бутылка из-под "Очаковского" пива, и лежавший на всамделишней пенопластовой подстилке (пожертвовал свою), с одной стороны бутылка пива, с другой – распахнутый детективчик, он пресытил меня и я, довольный, как бог, сел считать улыбки проходивших мимо людей.
Вова появился после пятьдесят четвертой.
Он шел мимо в шортах и перекосившейся майке, он шел мимо моего Эдема, полного приятельским солнечным светом, мимо моих Адама и Евы с собачкой, он шел мимо моего достархана, на котором были бутылка хорошего вина, мясо и фрукты, он шел весь такой неоформленный в своих подозрительных белых носках с раздавшимися резинками, он шел, идиотски улыбаясь красным лицом-рожей, на котором ни один ингредиент не соответствовал другим, и которое потому казалось неумело нарисованным, шел из никуда в никуда. Мне стало его жаль. Я остановил его, чтобы скрасить его путь, его существование, чтобы что-то ему дать, вдохнуть в него смысл, чтобы он стал лучше, стал хоть чем-то богаче.
Он с радостью принял приглашение, сел, мы выпили, я стал ему говорить теплые слова, я предрек ему хорошее будущее, хорошее ближайшее будущее. Он кивал, с интересом на меня поглядывая. Послушав, заинтересовался фотоаппаратом, я дал его ему. Он сказал, что хочет посмотреть, как я живу – я пустил его в палатку. И ушел купаться. Увел себя купаться. Я хотел, чтобы он взял у меня что-нибудь. Я все сделал, чтобы он взял. И он взял. Не мою частичку, устремившуюся к нему в порыве сочувствия, он взял не часть моей души, а вещь и деньги.
Может быть, и ему, стало жаль меня, жалкого "лоха". И он решил преподать мне урок.
И Черному Крысу стало меня жаль. Он увидел, что я пришел один, пришел чем-то недовольный, увидел, что рядом со мной нет моей женщины и нет моих детей, он пожалел меня, как я пожалел Вову, и ему захотелось мне что-то дать. Что ж, у него получилось.
* * *
Сочувствие – это то же что и соизмерение, совпадение. В английском языке приставка co– означает "together", "with", то есть "вместе". Значит, я – то же самое, что и Вова, крыса – то же самое, что я. Мы часть целого.
Мне кажется все же, что я что-то выдумал, а чего-то важного не понял.
1 2