– Синьор начальник полиции? Есть новость, не очень хорошая. По-моему, о нашей находке каким-то образом узнали и послали кого-то на разведку, чтобы в этом убедиться.
– А как вы об этом догадались?
– Сегодня утром полицейский, который дежурил в домике, видел человека, приехавшего на мотоцикле, который фотографировал окрестности с помощью сильного телеобъектива. Наверняка у плиты, которая закрывала вход, они оставили что-нибудь особенное, не знаю, какую-нибудь веточку, смотревшую в определенном направлении, камень, положенный на определенном расстоянии… Мы, естественно, оказались не в состоянии привести все в тот же вид, какой оно имело раньше.
– Простите, вы дали специальные инструкции подчиненному, который был на посту?
– Разумеется. Он должен был бы, в следующем порядке, задержать мотоциклиста, установить его личность, изъять фотоаппарат, доставить в управление самого мотоциклиста…
– И почему же он этого не сделал?
– По одной простой причине: это был агент Катарелла, хорошо известный и вам, и мне.
– А-а, – сдержанно комментировал начальник полиции.
– И теперь как мы поступим?
– Срочно, сегодня же, приступим к изъятию оружия. Из Палермо мне приказали дать как можно большую огласку этому делу.
Монтальбано почувствовал, что подмышки у него взопрели.
– Еще одна пресс-конференция?
– Боюсь, что да, мне очень жаль.
Когда они выезжали к Крастичеддру – две машины и фургончик, Монтальбано подметил, что Галлуццо глядит на него жалостными глазами, как побитая собака. Он отозвал его в сторону:
– Что такое?
– Может, вы мне разрешите оповестить об этом деле шурина моего, журналиста?
– Нет, – ответил Монтальбано сгоряча, но мгновенно передумал, ему пришла в голову идея, с которой он себя поздравил.
– Слышь, только чтоб сделать тебе личное одолжение, пусть приезжает, давай звони.
Идея, которая пришла ему в голову была такая: ведь если б шурин Галлуццо вдруг оказался на месте происшествия и оповестил бы о находке широкую общественность, тогда пресс-конференция, может, накрылась бы медным тазом.
Шурину Галлуццо и его оператору с «Телевигаты» Монтальбано не только предоставил полную свободу действий, но и помог создать эксклюзивный репортаж, выступая как доморощенный режиссер; велел собрать гранатомет, который Фацио взял в руки и занял позицию для стрельбы; осветил пещеру, как днем, чтоб удалось заснять или сфотографировать каждую обойму, каждый патрон.
Через два часа тяжких трудов из пещеры вынесли все. Журналист с оператором помчались в Монтелузу, чтобы монтировать репортаж, Монтальбано по мобильнику позвонил начальнику полиции:
– Погрузили.
– Хорошо. Пришлите мне все сюда, в Монтелузу. Ах, да. Оставьте на посту человека. Скоро приедет Якомуцци с группой криминалистов. И поздравляю вас.
О том, чтоб окончательно похоронить идею пресс-конференции, позаботился Якомуцци. Совершенно ненамеренно, ясно, потому что пресс-конференции, интервью были его стихией. Вот и сейчас начальник отдела криминалистов, прежде чем отправиться в пещеру для сбора данных, удосужился уведомить штук двадцать журналистов, как из газет, так и с телевидения. Если материал, подготовленный шурином Галлуццо, попал всего лишь в областные новости, то гам и шум, который наделали репортажи, посвященные Якомуцци и его людям, получили резонанс в масштабе всей страны. Начальник полиции, как Монтальбано и предвидел, решил больше не устраивать пресс-конференцию, поскольку все уже было всем известно, и ограничился обстоятельным отчетом.
В трусах, с большой бутылкой пива в руке, Монтальбано из дому любовался по телевизору физиономией Якомуцци, всё крупным планом, который объяснял, как его люди пядь за пядью демонтируют деревянную обшивку пещеры в поисках самомалейшей улики, любого намека на отпечаток пальцев, на контур следа. Когда работа была кончена и пещера приобрела первозданный вид, оператор «Свободного канала» дал длинный панорамный ее обзор. И именно тогда комиссар увидел нечто, показавшееся ему подозрительным, так, впечатление и ничего больше. Но в любом случае стоило проверить. Позвонил в «Свободный канал», спросил, есть ли Николо Дзито, журналист и коммунист, его приятель.
– Нет проблем, я тебе его велю записать.
– Да у меня нет этого, ну этого, как он, к богу, называется-то.
– Тогда приходи смотреть его сюда.
– Можно завтра с утра часов в одиннадцать?
– Ладно. Меня не будет, но я распоряжусь.
Назавтра в девять часов утра Монтальбано отправился в Монтелузу в штаб-квартиру партии, в рядах которой еще недавно состоял кавалер Мизурака. Доска сбоку от входа в подъезд извещала, что надо подняться на шестой этаж. Однако она уклончиво умалчивала о том, что вскарабкаться туда можно было не иначе как на своих двоих, поскольку в доме лифта не имелось. Одолев по меньшей мере десять пролетов, малость запыхавшись, Монтальбано побарабанил один раз, потом второй в дверь, которая упорно оставалась закрытой. Спустился опять по лестнице, вышел из подъезда. Прямо тут же сбоку был магазин фруктов и овощей, немолодой мужчина обслуживал клиента. Комиссар подождал, пока зеленщик останется один.
– Вы знали кавалера Мизурака?
– А какое, простите, ваше собачье дело, кого я знаю и кого не знаю?
– Такое дело, что я из полиции.
– Ладно. А я Ленин.
– Шутите?
– И не думаю. Меня по правде зовут Ленин. Имя мне дал мой отец, и я им горжусь. Или вы, может, тоже один из этих, которые тут по соседству?
– Нет. И в любом случае я здесь исключительно по службе. Повторяю, вы знали кавалера Мизурака?
– Еще бы не знал. Только и делал целыми днями, что сновал туда-сюда, в этот самый подъезд и обратно, и мытарил мне душу своей развалюхой.
– Она вам что, мешала, его машина?
– Мешала!? Так если он ставил ее всякий раз прямо перед магазином, вот и в тот самый день, когда потом столкнулся с грузовиком и разбился, – то же самое.
– Он ее поставил прямо здесь?
– Так я ж вам говорю. На этом самом месте. Я его просил отъехать, но ему вожжа под хвост попала, стал вопеть не своим голосом, сказал, что нету у него времени тут со мной валандаться. Тогда уж и я разошелся как следует быть и сказал ему пару ласковых. В общем, короче говоря, еще немного и дошло бы до рукопашной. Слава богу, случился тут один парнишка, предложил покойнику переставить машину и взял ключи.
– И вы знаете, куда он ее поставил?
– Никак нет.
– Вы могли бы узнать этого парнишку? Вы его видали прежде?
– Иногда видел, что ходил в соседний подъезд. Не иначе как один из этой шайки.
– Партийного секретаря зовут Бирагин, верно?
– Кажется, так. Служит в Институте народных домов. Он откуда-то из-под Венеции, в это время в конторе. Тут у них отпирают к шести вечера, сейчас еще рано.
– Доктор Бирагин? Это комиссар Монтальбано из Вигаты, простите, что я вас беспокою в служебное время.
– Ничего страшного, я вас слушаю.
– Я попрошу вас кое-что вспомнить. Последнее партийное собрание, в котором участвовал покойный кавалер Мизурака, какого оно было типа?
– Не понимаю вопроса.
– Извините, вы не должны возмущаться, это всего лишь обычное расследование, чтобы прояснить обстоятельства смерти кавалера.
– Почему, разве тут что-то неясно?
Настоящий зануда, этот доктор Фердинандо Бирагин.
– Все как на ладони, поверьте.
– И тогда что же?
– Я должен закрыть дело, вы меня понимаете? Мне нужно довести до конца процедуру.
При словах «процедура» и «дело» отношение Бирагина, чиновника в Институте, враз изменилось.
– Э-э, такие вещи я понимаю прекрасно. Это было собрание правления, в котором кавалер не имел права участвовать, но мы сделали исключение.
– Значит, собрание в узком кругу?
– Около десяти человек.
– Кто-нибудь приходил спрашивать кавалера?
– Никто, мы заперли двери на ключ. Я бы запомнил. Ему звонили по телефону, это да.
– Простите, вам, конечно, неизвестно, какого рода был звонок.
– Мне известно не только, какого он был рода, но и какого числа!
И засмеялся. Какой он остроумный, этот Фердинандо Бирагин!
– Вы же знаете, что за манера говорить была у кавалера, как будто все остальные оглохли. Было трудно не слышать, когда он разговаривал. Представьте себе, однажды…
– Извините, доктор, у меня мало времени. Вам удалось уловить…
Он помешкал, забраковал слово «род», чтобы не нарываться опять на убийственное проявление остроумия Бирагина.
– …суть звонка?
– Конечно. Это был кто-то, кто сделал кавалеру одолжение и поставил на стоянку его машину. А кавалер, нет чтоб сказать спасибо, стал тому выговаривать, что завез ее слишком далеко.
– Вам удалось понять, кто это звонил?
– Нет. А что?
– А то, – сказал Монтальбано. И повесил трубку.
Значит, парнишка, оказав кавалеру смертоносную услугу под крышей гаража какого-нибудь сообщника, еще и заставил его прогуляться.
Любезной сотруднице «Свободного канала» Монтальбано объяснил, что мир электроники для него – темный лес. Он умел включать телевизор, это да, менять программы и выключать аппарат, в остальном же был полным профаном. Девушка поставила кассету, перемотала назад и с ангельским терпением останавливала всякий раз, как Монтальбано ее об этом просил. Когда комиссар вышел со «Свободного канала», он был уверен, что увидел именно то, что его заинтересовало, но то, что его заинтересовало, казалось абсолютно чуждым здравому смыслу.
Глава десятая
У ресторанчика «Сан Калоджеро» он остановился в нерешительности: подошел час обеда, это да, и позыв он тоже уже чувствовал, а с другой стороны, идея, которая ему пришла в голову при просмотре фильма и которую нужно было бы проверить, толкала его дальше к Крастичеддру. Запах жареных морских петушков, доносившийся из ресторанчика, одержал верх в единоборстве. Он съел на закуску дары моря, потом спросил себе двух окуней, таких свежих, что казалось, будто они еще плещутся в воде.
– Вы сегодня кушаете без интересу.
– Верно, дело в том, что у меня заботы.
– Заботы оставлять нужно перед благодатью, которую Господь вам послал в этих окунях, – торжественно сказал Калоджеро, удаляясь.
Комиссар заскочил на службу осведомиться, есть ли новости.
– Звонил несколько раз доктор Якомуцци, – сообщил ему Джермана.
– Если будет звонить еще, скажи, что попозже я сам ему позвоню. Есть у нас фонарь электрический помощнее?
Когда, свернув с шоссе, он очутился в окрестностях Крастичеддру, то оставил машину и решил идти дальше пешком, день был хороший, дул чуть слышный ветерок, он освежал и поднимал комиссару настроение. Земля кругом горы теперь была покрыта следами машин любопытных туристов, плита, служившая дверью, была сдвинута на несколько метров, открывая вход в пещеру. Совсем уж было войдя, Монтальбано остановился, навострил уши. Изнутри доносилось тихое бормотание, время от времени прерываемое подавленными стонами. Он заподозрил неладное: никак там внутри кого-нибудь пытают? Не было времени бежать к машине и брать пистолет. Он скакнул внутрь и одновременно включил сильный фонарь.
– Всем стоять! Полиция!
Двое, что находились в гроте, замерли, похолодев, но похолодеть еще больше пришлось самому Монтальбано. Это были совсем дети, голые, они занимались любовью: она упиралась вытянутыми руками в стену, а он пристроился к ней сзади. В свете фонаря они выглядели великолепными скульптурами. Комиссар чувствовал, что полыхает от стыда, и неуклюже, погасив фонарь и отступая назад, пробормотал:
– Простите… я ошибся… продолжайте.
Даже минуты не прошло, как они выбрались наружу, – чтоб одеться, когда на тебе только джинсы и майка, много времени не нужно. Монтальбано искренне расстроился, что прервал их, эти ребята на свой лад освящали пещеру, теперь, когда она перестала быть хранилищем смерти. Парнишка прошел мимо, понурив голову, руки в карманы, она же, напротив, на секунду с легкой улыбкой задержала на нем взгляд, в глазах веселая искорка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35