А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Марка. Я был чрезвычайно изумлен, когда услышал, как моя Джоанна рассказывает ей все об Эде, инструкторе по физкультуре из Бедлоу, известному тем, что зачеты учащимся женского пола он ставил только в том случае, если только те посещали его дополнительные внекласные занятия, не предусмотренные никакими программами, и проводимые им в кладовке, где хранились всякие там баскетбольные мячи, и где как раз во время этих занятий находился и спортивный снаряд иного рода. Своевременное прибытие Chateaubriand избавило меня от дальнейшей необходимости вникать в самые разнообразные познания моей умудренной жизнью тринадцатилетней доченьки. Дейл перевела разговор на то, какой маршрут и порядок осмотра города нам, по ее мнению, следует избрать, и моя Джоанна слушала ее, затаив дыхание и широко распахнув глаза. И еще до того, как мы покинули ресторан, я был уверен, что она уже была влюблена в Дейл.
По Бурбон-Стрит я шел между ними, обе они были так милы, что ни один мужчина в мире не мог бы никогда в жизни рассчитывать на то, чтобы вот так идти по улице при подобном сопровождении. Моя дочь – высокая шикарная блондинка с карими глазами; Дейл – повыше ростом, зеленоглазая девушка с волосами цвета опавшей листвы. Но ощущал я себя так, словно я и есть тот самый человек, который играет решающую роль в широко известной поговорке «Двое – еще компания; трое – уже толпа». Захваченный царившими вокруг запахами и звуками, доносившейся из-за приоткрытых дверей, изредка открывающейся взору наготой, видом повсеместно готовящихся хот-догов, гамбургеров и яичных рулетов, мерцанием неоновых огней, разноголосым весельем и доносившимися песнями, я шел между Дейл и Джоанной, держась с ними под руки, и при этом меня не покидало странное чувство одиночества. Все это время Джоанна трещала, как сорока, обращая внимание Дейл (а не мое) буквально на все, что ей только попадалось на глаза, и реакция Дейл на это была такой, словно она тоже видела все это лишь впервые, так что обе они очень увлеченно пытались узнать друг друга как можно лучше, а я в этот план совсем не вписывался. Например, увидев в витрине секс-шопа искусственный член телесного цвета длиной почти в фут, Джоанна тут же указала на него Дейл, а не мне. Точно так же как Дейл (а не мне) была адресована история (немного раньше Джоанна сама прочитала ее на салфетке в «Мо'Джаз») об изобретении коктейля, о том, что произошло это как раз здесь, в Новом Орлеане, сто шестьдесят пять лет назад, и что изобретение это принадлежало местному аптекарю по имени Антуан А. Пешо, и что он называл это coquetier, но с тех пор название это переродилось в то слово, которое мы употребляем и по сей день. И именно с Дейл Джоанна присоединилась к общему нестройному хору, распевающему «У О'Брайена», в то время как я молча сидел, потягивая коньяк, потому что я никогда, ну никогда, не являлся сторонником коллективно-хорового пения, даже если все это и происходило под аккомпанемент пианиста, чье отражение в зеркале, висящем под некоторым углом к стене, было видно всем из присутствовавших в этом забитом до отказа людьми помещении. А по дороге обратно в отель в три часа ночи, а точнее, уже утра следующего дня, субботы, когда все мы устали, а веки у Джоанны уже стали сами собой закрываться, то она склонила голову на плечо к Дейл, а та обняла ее за талию. С одной стороны, я был рад установлению подобных взаимоотношений, но в то же время я ощущал себя всеми и навсегда покинутым.
В холле я взял со стойки утренний номер «Таймс-Пикаюн», и по пути к лифту, следуя за Джоанной и Дейл, увидел, что вся первая полоса выпуска посвящена Элисон Кениг. Там рассказывалось о том, что вечером 18 января, в пятницу, в 8:30 вечера она была найдена мертвой в сточной канаве на Белфаст Авеню и Эспин Роуд в городе Калуса, штат Флорида. Горло у девочки было перерезано.
В восемь часов утра я попробовал дозвониться Блуму в его офис, так как мне казалось – особенно теперь, после смерти Элисон – что в данный момент я располагаю жизненно важной для следствия информацией. Дежурный полицейский, снявший трубку на том конце провода, сообщил мне, что детектив Блум еще не появлялся сегодня на работе, и в свою очередь поинтересовался у меня, не желаю ли я оставить ему записку. Я ответил, что это чрезвычайно срочное дело, и поэтому не мог ли он любезно позвонить Блуму домой, чтобы тот сейчас же перезвонил мне сюда, в Новый Орлеан. Я оставил для связи свой номер телефона в «Сен-Луи», но тут же сильно усомнился, что Блум когда-либо получит эту записку. Человек на том конце провода обладал голосом одного из тех назойливых и сволочных по характеру личностей, имеющих склонность самолично принимать за всех решения, основанные на их собственной концепции относительного того, как, по их мнению, должна функционировать та или иная организация или фирма; и очевидно, междугородние телефонные звонки как раз претили принципам этого сторожа, беззаветно выполняющего свои функции по охране содержимого карманов и кошельков граждан города Калусы. Я не преминул лишний раз подчеркнуть (специально для него) всю важность ситуации, и он заверил меня, что обязательно передаст мою записку детективу Блуму. Но я все равно ни на грош не поверил ему.
Телефонная справочная служба выдала мне координаты Морриса Блума, проживающего в материковой части Калусы, по адресу 631 Авенида-дель-Сол. Я тут же набрал его номер, но на том конце провода на мой звонок никто не отвечал. Я не мог поверить в то, что Блум мог собраться и спокойно отправиться куда-нибудь на уикэнд, после того как был найдено тело Элисон. Я снова набрал номер. Телефон на том конце провода позвонил наверное уже раз десять или даже больше. Снова никакого ответа. Я положил трубку. Позвонив в агентство Национальных авиалиний, я узнал, что в 2:35 пополудни из Нового Орлеана вылетает прямой рейс на Тампу, прибывающий туда в 4:51. Ближайший самолет из Тампы в Калусу вылетает только в 7:53, но я все равно смогу оказаться дома еще раньше, если найму в Тампе машину. Я спросил у Дейл и Джоанны, не хотелось бы им задержаться здесь без меня еще на один день; казалось, для Джоанны это было искушением, на которое было очень трудно не поддаться. Но все же во второй половине дня мы все втроем заняли места в самолете Национальной авиакомпании, а затем я взял в Тампе машину, водитель которой сначала высадил у моего дома нас с Джоанной, а затем доставила и Дейл к ее дому на рифе Виспер. Без четверти семь вечера того же дня я снова попробовал дозвониться Блуму домой. На мой звонок ответила женщина.
– Алло, – заговорил я, – это адвокат Хоуп, мне хотелось бы поговорить с мистером Блумом. Он сейчас дома?
– Нет, он на работе, – был ответ.
– А вы миссис Блум?
– Да.
– Я постараюсь еще дозвониться ему на работу, но если вдруг все-таки случится так, что я не застану его там, то не могли бы вы передать ему, чтобы он непременно перезвонил ко мне домой? Я составлю вам свой номер телефона.
– Да, подождите немного.
Я подождал, пока она предположительно искала ручку и блокнот, а затем снова вернулась к телефону, и я смог продиктовать свой домашний номер телефона. Затем, сразу же после того, как жена Блума положила трубку, я немедленно набрал телефон полицейского участка, и был немедленно соединен с Блумом.
– А я все названивал тебе в Новый Орлеан, – сказал он. – Мне совсем недавно передали твое послание. А ты где сейчас?
– Дома.
– Я думаю, ты уже слышал.
– Слышал.
– Во дела, да? Ты знаешь, где находится эта сточная яма? Что за «Спортивной Ареной», там, на Белфаст и Эспин. Так вот, вчера вечером ее там и нашли. Она лежала лицом вниз, прямо в воде. Получилось так, что парень с девицей по-своему развлекались в припаркованной недалеко от того места машине, ну и по ходу дела парню приспичило отлить, вот он и направился прямиком к той канаве, и там-то он ее первым и обнаружил. На ней была длинная ночная рубашка, вся в крови. Ну, а он тут же бросился нам звонить. Вот так. А ты чем занимался в Новом Орлеане?
– Изучал оригинал.
– Вот как? – И мне нужно поговорить с тобой. Ты еще будешь у себя?
– Разумеется, приезжай прямо сейчас, – сказал Блум.
Блум слушал очень внимательно. Сначала я вновь сделал для него краткий обзор распоряжений, отданных Викки в завещании, а затем подробно остановился на каждом из условий трастового соглашения. Время от времени Блум понимающе кивал. Когда я сказал, что срок траста истечет через три дня, он лишь удивленно поднял свои густые брови. Когда же в продолжение своего рассказа я объяснил, что двенадцать миллионов долларов – теперь, когда Элисон больше нет в живых – снова возвратятся к Двейну Миллеру, Блум только хмыкнул и снова кивнул. Я ждал. Он начал прохаживаться по своему кабинету взад-вперед. Наконец он обернулся ко мне и заговорил:
– Из всего, что ты мне только что рассказал, я сделал вывод, что если Элисон дожила бы до вторника, то Энтони Кенигу досталась бы четвертая часть этих денег, правильно?
– Принимая во внимание завещание Викки, да, это так.
– А теперь скажи мне, а на деле является ли это ее завещание официальным и обязательным для исполнения документом?
– Да, данное завещание является таковым.
– А вот если бы Элисон умерла после вторника, то выходит, что тогда Кениг отхватил бы себе весь этот кусок целиком?
– Да.
– Итак, ты предполагаешь, что так как кто-то тихо прирезал девчонку, не дожидаясь вторника, и в связи с тем, что Двейн Миллер теперь должен будет получить всю эту сумму сполна назад, то, значит, по-твоему, выходить, что убийцей Элисон по идее должен быть Миллер? Ты это имеешь в виду?
– По крайней мере, я не исключаю такую возможность.
– Гм. Ну что ж, ладно, Мэттью, тогда разреши мне в свою очередь задать тебе несколько вопросов. Вопрос номер один. Доводилось ли тебе слышать о статье 732.802 законодательства штата Флорида?
– Нет, еще не довелось.
– А вот я знаю ее наизусть, это одна из первых статей, которые я усвоил после того как перевелся сюда. Вот она: 732.802. Убийца. Лицо, осужденное за убийство своего потомка не имеет права на наследование принадлежащего тому имущества.
Блум посмотрел на меня.
– Ну и что? – спросил я.
– А то, что если старик Миллер в самом деле убил Викки и свою внучку, то в соответствии с 732.802 ему с того имущества все равно ни хрена ни удастся унаследовать. Вот так.
– Нет, не так, – возразил я.
– Нет так? А как тогда?
– Ты не прав. Траст это не завещание. И в этом случае ни о каком наследовании и речи не идет. Миллер ничего и ни от кого не наследует. Эти деньги всего-навсего будут возвращены ему.
– Хм, – задумался Блум. – Ладно, давай не будем его исключать, оставим как одного из подозреваемых. Но почему из этого числа должен быть исключен Кениг?
– Потому что, если бы его дочь только дожила бы до вторника и пережила бы его, то все деньги траста…
– Ну да, но вот только он сам-то об этом знает?
– Что ты имеешь в виду?
– Давай теперь обо всем по порядку, хорошо? Итак, первое: предположим, что Кениг знал, что его имя упоминается в завещании Викки.
– Тогда вернемся совсем немного назад, – сказал я. – В таком случае нам следует выдвинуть еще одно предположение, что разговор об этом состоялся у них после того, как Кениг получил то ее письмо.
– Почему?
– Потому что в том письме она просит его стать опекуном Элисон. Я думаю, что тогда для Кенига это стало неожиданностью.
– Ладно. Итак, он получает письмо, и в субботу он уже здесь, чтобы обо всем с ней проговорить. И вот Кениг говорит: «Послушай, Викки, конечно, я очень польщен, что ты хочешь, чтобы именно я взял на себя заботу о нашей дочери, но ты-то сама со своей стороны предприняла хоть какие-нибудь официальные действия, которые могли бы гарантировать, что Элли останется именно со мной?» И вот Викки уже рассказывает ему о своем завещании, по которому он должен стать опекуном над личностью и имуществом Элисон и говорит ему, что, о да, кстати, тебе также достанется одна четвертая часть денег по трасту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46