.. могли остановиться и прихватить волос погибшей и крови...
Мне не удалось довести мысль до конца. В какой-то момент я в замешательстве подумал: а не мог ли я из-за свирепых ударов дубинкой по голове потерять... но нет, я отогнал пугающую мысль прочь. В медицинской практике подобные случаи известны: из-за черепно-мозговой травмы человек способен совершить странные, ужасные поступки, порою даже не отдавая себе в этом отчета. И если пострадавший от контузии не теряет сознания, у него может развиться амнезия или... или ложное восприятие реальности. Но я-то точно знал, что последние двадцать четыре часа был в уме и здравой памяти, если, конечно, не брать в расчет дикую головную боль.
Довольно долго никто из присутствующих не проронил ни звука. Все сидели, молча уставившись на меня. Я облизнул пересохшие губы.
— Черт, как болит голова, — пожаловался я. — Я ведь еще вчера рассказывал тебе о Джейке и Поте... Послушайте. — Я посмотрел сначала на Фила, потом на Билла. — Я знаю, вы поступаете по долгу службы... Действуете в соответствии с законом и все такое прочее. Тут все в порядке, я не в обиде. Но вам прекрасно известно, что по натуре своей я на такое не способен. Я рассказал вам, что произошло со мной, как бы нелепо это ни звучало. Все, что мог вспом... то есть я хотел сказать, в точности, как оно и было на самом деле.
Тут я почувствовал, как что-то шевельнулось в раздрызганных мозгах, тщетно пытаясь проникнуть в мое сознание, поэтому умолк в надежде уловить ускользающую мысль. Похоже, от умственного перенапряжения боль усилилась, словно процесс мышления вызвал прилив крови к сосудам головного мозга. Постойте-ка, ведь Фил сказал, что кровь и волосы девушки соответствуют обнаруженным на моей машине. Девушки...
— Фил, сбита девушка. А еще застрелен парень... Но ты ни словом не обмолвился, кто они.
— Застреленного звали Тонни Ковин. Толкач по кличке Коко.
— Толкач? Наркотиков?
— Да. А девушка была танцовщицей в кинотеатре «Регал». Ее звали...
— Рут! — Меня словно током ударило. — Малышка Рути?
Сэмсон едва не уронил сигару.
— ...Рут Стэнли. А ты откуда знаешь?
— Я разговаривал с ней вчера вечером. О господи... ну надо же, Рути... — Я вспомнил ее в гримерной, с мокрыми от слез щеками, и замолчал, потрясенный. — Ей так хотелось путешествовать, — зачем-то сказал я. — В Париж, в Каир... куда-нибудь далеко...
— Что? Ты это о чем? — удивился Сэмсон.
— Она мечтала повидать мир. Я... она сама мне об этом рассказывала. — Я сглотнул комок в горле. — Это не наезд, Фил. Ее убили.
Кто-то вошел в дежурку. Я едва обратил на него внимание, краем глаза заметив лишь, что Сэмсону на стол положили лист бумаги. Пробежав по нему глазами, Фил несколько секунд сидел неподвижно, мрачно уставившись в текст. Обычно розовое лицо Фила приобрело какой-то нездоровый сероватый оттенок.
Наконец он грузно повернулся к Роулингу.
— Пули идентичны, — выдавил Сэмсон. — Стреляли из оружия Скотта. — Каждое его слово гулко отдавалось в моем мозгу, словно брошенный на мостовую камень. — Оформи арест.
Не помню, как встал, но внезапно я очутился на ногах.
— Это бред какой-то, — сказал я. — Самый настоящий бред. Они не могут быть одинаковыми. Такого не может быть.
Сэмсон с состраданием посмотрел на меня.
— Шелл, ты же знаком со всеми моими ребятами. В том числе и из лаборатории. Они никогда не шутят. Пуля, которую Роулинг всадил в бак из твоего кольта, и извлеченная из груди Тонни Ковина, согласно заключениям экспертов, выпущены из одного и того же револьвера. Из твоего.
— Ты с ума сошел! Вы все тут свихнулись! Это не мог быть мой кольт. Повторяю, он все время был при мне! — Я уже не говорил, я кричал. Потом, понизив голос, повторил: — Не могли стрелять из моего револьвера.
Сэмсон толкнул ко мне через стол револьвер 38-го калибра. Я взял его в руки. Барабан был пуст. Да, это мое оружие. Оно было знакомо мне так же хорошо, как собственное отражение. Мой кольт.
— Давай, Роулинг. Оформляй арест, — устало повторил Фил.
— Подожди. — Мой голос зазвенел от напряжения. — Это какое-то фатальное недоразумение. Что-то тут не так, определенно не так. Ведь оружие все время было при мне. Могу поклясться. А что касается Ковина... А если его застрелили в другое время?
— Я же говорил тебе: когда на место преступления прибыла первая машина, он еще истекал кровью. Его застрелили в десять двадцать семь. Расхождение во времени — не более минуты.
Взяв за локоть, Роулинг деликатно потянул меня к двери.
— Меня подставили! — выкрикнул я. — Ты же знаешь, в городе немало желающих убрать меня с пути. Даю голову на отсечение, это дело рук Джо Черри. Каким-то образом он меня достал; Богом клянусь, это мерзавец Черри.
Роулинг остановился и с явным интересом спросил:
— Но каким образом?
— Каким? Черт... знать бы, каким.
Роулинг вежливо дернул меня за руку. Голова раскалывалась, словно ее зажали в тиски. Меня отвезли в центральную тюрьму, оформили арест, выгребли все из карманов, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и отвели в камеру.
И я остался наедине с самим собой, за крепко запертой стальной дверью. Мне было предъявлено обвинение в совершении наезда и бегстве с места преступления. А также в убийстве человека. Более чем достаточно, чтобы с комфортом усесться на электрический стул. Или посетить газовую камеру.
Глава 13
Прошел час, я по-прежнему в оцепенении сидел на койке. Спасибо, что хоть не засадили вместе с уголовниками, а по доброте душевной предоставили одиночку.
Мучительно размышляя, я пытался понять, что же все-таки произошло, но в результате совсем запутался: никакой зацепки, никакого мало-мальски вразумительного объяснения. А Сэмсон и Роулинг доказывают мне с фактами в руках, что я совершил то, чего совершить не мог.
Да, не мог, если следовать законам логики и здравого смысла. Именно исходя из этих соображений я все время отгонял от себя настойчиво вылезавшую из потайных уголков сознания мысль: а вдруг я ошибаюсь, а что, если у меня случилось временное помешательство и из моей памяти выпало несколько часов сегодняшнего вечера?
Память услужливо подсказывала аналогичные примеры из жизни. В самом деле, подобное происходит из-за злоупотребления наркотиками, под действием гипноза или из-за временного помешательства. А сколько известно историй о людях, совершивших гнуснейшие, постыднейшие преступления, но затем забывших, упрятавших их в самые потайные уголки сознания, — а то и вовсе подменивших их поступками вымышленными, существовавшими лишь в их больном воображении? Меня бил озноб; все тело похолодело и стало влажным от пота...
Наконец, не исключена возможность, что из-за побоев в моем мозгу образовался сгусток крови, настоящая гематома, нервные окончания части клеток головного мозга деформировались, и память оказалась местами затертой — предположения скорее из области медицинской фантастики.
Тем более что все события помнились четко и ясно, до последней детали. Я яростно тряхнул головой, отчего резкая боль отдалась в шее. Пальцами я нащупал свежую царапину на коже. Я хорошо помнил, откуда взялась эта метка. Это след от длинного, наманикюренного ярким лаком ногтя пылкой Джун. Да, это я помнил. Черт побери, все помнил с самого начала — когда в среду, в полдень, в моем офисе появилась Эвелин Спринг — и до настоящего времени. Слава богу, никаких провалов памяти.
Давай с самого начала, Скотт, припомни каждую мелочь, каждое слово, каждый поступок. Нет, ничего не получается. Погиб парень — его застрелили из моего револьвера; убили девушку — сбили моей машиной. А ведь я весь вечер провел в своем «кадиллаке» и ни на минуту не расставался с кольтом. Похоже, я не в силах объяснить необъяснимое.
Дежурный сержант позволил оставить мне курево и зажигалку. Прикурив новую сигарету от только что сгоревшей, я глубоко затянулся. Наверное, утренние выпуски местных газет уже крутятся вовсю в печатных машинах и через несколько часов поступят в продажу. В них будет сообщение обо мне: Шелл Скотт арестован и отправлен в тюрьму по обвинению в убийстве, совершении наезда и бегства с места преступления. Постыдный поступок, хуже, пожалуй, чем преднамеренное убийство, поскольку свидетельствует о низости, подлости и трусости сбежавшего.
Именно осознание низости совершенного сильнее всего убеждало меня, что можно и должно найти разумный ответ. Да, я вполне мог застрелить толкача наркотиков Ковина, но сбить машиной человека и скрыться — нет, ни при каких обстоятельствах. Это не мог быть я. Нужно раскопать истину в завалах роковых совпадений. По крайней мере, кто-то должен это сделать; я вряд ли сумею, сидя здесь, в кутузке, прояснить жуткую неразбериху свалившихся на меня событий. Подумать только — тяжкое двойное преступление, за которое меня могут надолго засадить за решетку. Если и впрямь не отправить в газовую камеру.
Эта мысль ужаснула своей реальностью. Выдвинутые против меня обвинения уже привели к аресту. Все по закону, комар носа не подточит. Затем полиция передаст дело в руки правосудия. Черт, да тут не в чем и разбираться-то. С таким набором улик жюри присяжных вынесет приговор о виновности, даже не выходя из зала суда для совещания. Я и сам бы при аналогичных обвинениях без колебаний проголосовал за виновность подсудимого.
Сигарета догорела почти до конца, но я этого не замечал, пока мне не обожгло пальцы. Бросив окурок, я яростно раздавил его каблуком, словно невидимого врага. Через стенку из соседней камеры доносился чей-то прерывистый храп. Счастливчик. Где-то поблизости негромко закашлялись. Вдруг у меня резко перехватило дыхание, словно легким перекрыли воздух. Глубоко вздохнув, я потер лицо, встал и несколько раз прошелся от стены до стены; снова закурил и уселся на койку. Раз за разом тасовал я в уме события последних дней, пока наконец мой мозг не стал походить на выжатую губку. Головная боль превратилась из пульсирующей в тупую, ноющую. Странно, но сейчас я чувствовал себя примерно так же, как прошлой ночью, когда Джейк и Пот стояли надо мной. Мне казалось, будто я снова распластался на траве и пытаюсь рывком вскочить на ноги. Еще одно усилие; хоть бы какая-то опора...
Я опять закурил. Увы, все мои размышления упирались в бетонную стену. Ни одного вразумительного ответа. Бросив последний окурок на пол, я тупо наблюдал, как он медленно тлеет, пока не погас совсем.
Из камер доносились звуки жизни — заключенные разговаривали, перекликались, ругались. Наступило утро, но мне так и не удалось заснуть. Или додуматься до чего-нибудь вразумительного.
Последнюю сигарету я выкурил еще несколько часов назад, весь пол был усеян окурками. Наклонившись, я подобрал один из них, размял и сунул в рот. Нашел в кармане зажигалку, щелкнул ею, не думая ни о чем, кроме того, насколько приятен будет глоток дыма.
И тут меня озарило, словно молния прояснила затуманенный мозг. Нашел, додумался, черт бы меня взял! Кто, почему, как — все сразу стало на свои места.
Озарение пришло внезапно и так поразило меня, что я выронил зажигалку и она со стуком упала на пол. Несколько мгновений я сидел совершенно неподвижно, боясь шевельнуться и спугнуть догадку. Нет уж, не упущу — разрозненные фрагменты настолько четко и точно совпали друг с другом, словно зубчики застежки-"молнии".
Улыбаясь во весь рот, я поднял зажигалку, щелкнул ею и затянулся мятым, вонючим «бычком». Никогда еще табачный дым не доставлял мне такого наслаждения.
* * *
В начале девятого появился Сэмсон. Дверь за ним заперли; широко расставив ноги и упершись кулаками в бока, Фил вопросительно смотрел на меня.
— Надзиратель сказал, что ты хотел видеть меня.
— Угу. Захотелось.
— Как ты себя чувствуешь?
Я жизнерадостно осклабился.
— Просто великолепно. Не спал, правда, — но ты ведь знаешь, как я люблю покуролесить ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Мне не удалось довести мысль до конца. В какой-то момент я в замешательстве подумал: а не мог ли я из-за свирепых ударов дубинкой по голове потерять... но нет, я отогнал пугающую мысль прочь. В медицинской практике подобные случаи известны: из-за черепно-мозговой травмы человек способен совершить странные, ужасные поступки, порою даже не отдавая себе в этом отчета. И если пострадавший от контузии не теряет сознания, у него может развиться амнезия или... или ложное восприятие реальности. Но я-то точно знал, что последние двадцать четыре часа был в уме и здравой памяти, если, конечно, не брать в расчет дикую головную боль.
Довольно долго никто из присутствующих не проронил ни звука. Все сидели, молча уставившись на меня. Я облизнул пересохшие губы.
— Черт, как болит голова, — пожаловался я. — Я ведь еще вчера рассказывал тебе о Джейке и Поте... Послушайте. — Я посмотрел сначала на Фила, потом на Билла. — Я знаю, вы поступаете по долгу службы... Действуете в соответствии с законом и все такое прочее. Тут все в порядке, я не в обиде. Но вам прекрасно известно, что по натуре своей я на такое не способен. Я рассказал вам, что произошло со мной, как бы нелепо это ни звучало. Все, что мог вспом... то есть я хотел сказать, в точности, как оно и было на самом деле.
Тут я почувствовал, как что-то шевельнулось в раздрызганных мозгах, тщетно пытаясь проникнуть в мое сознание, поэтому умолк в надежде уловить ускользающую мысль. Похоже, от умственного перенапряжения боль усилилась, словно процесс мышления вызвал прилив крови к сосудам головного мозга. Постойте-ка, ведь Фил сказал, что кровь и волосы девушки соответствуют обнаруженным на моей машине. Девушки...
— Фил, сбита девушка. А еще застрелен парень... Но ты ни словом не обмолвился, кто они.
— Застреленного звали Тонни Ковин. Толкач по кличке Коко.
— Толкач? Наркотиков?
— Да. А девушка была танцовщицей в кинотеатре «Регал». Ее звали...
— Рут! — Меня словно током ударило. — Малышка Рути?
Сэмсон едва не уронил сигару.
— ...Рут Стэнли. А ты откуда знаешь?
— Я разговаривал с ней вчера вечером. О господи... ну надо же, Рути... — Я вспомнил ее в гримерной, с мокрыми от слез щеками, и замолчал, потрясенный. — Ей так хотелось путешествовать, — зачем-то сказал я. — В Париж, в Каир... куда-нибудь далеко...
— Что? Ты это о чем? — удивился Сэмсон.
— Она мечтала повидать мир. Я... она сама мне об этом рассказывала. — Я сглотнул комок в горле. — Это не наезд, Фил. Ее убили.
Кто-то вошел в дежурку. Я едва обратил на него внимание, краем глаза заметив лишь, что Сэмсону на стол положили лист бумаги. Пробежав по нему глазами, Фил несколько секунд сидел неподвижно, мрачно уставившись в текст. Обычно розовое лицо Фила приобрело какой-то нездоровый сероватый оттенок.
Наконец он грузно повернулся к Роулингу.
— Пули идентичны, — выдавил Сэмсон. — Стреляли из оружия Скотта. — Каждое его слово гулко отдавалось в моем мозгу, словно брошенный на мостовую камень. — Оформи арест.
Не помню, как встал, но внезапно я очутился на ногах.
— Это бред какой-то, — сказал я. — Самый настоящий бред. Они не могут быть одинаковыми. Такого не может быть.
Сэмсон с состраданием посмотрел на меня.
— Шелл, ты же знаком со всеми моими ребятами. В том числе и из лаборатории. Они никогда не шутят. Пуля, которую Роулинг всадил в бак из твоего кольта, и извлеченная из груди Тонни Ковина, согласно заключениям экспертов, выпущены из одного и того же револьвера. Из твоего.
— Ты с ума сошел! Вы все тут свихнулись! Это не мог быть мой кольт. Повторяю, он все время был при мне! — Я уже не говорил, я кричал. Потом, понизив голос, повторил: — Не могли стрелять из моего револьвера.
Сэмсон толкнул ко мне через стол револьвер 38-го калибра. Я взял его в руки. Барабан был пуст. Да, это мое оружие. Оно было знакомо мне так же хорошо, как собственное отражение. Мой кольт.
— Давай, Роулинг. Оформляй арест, — устало повторил Фил.
— Подожди. — Мой голос зазвенел от напряжения. — Это какое-то фатальное недоразумение. Что-то тут не так, определенно не так. Ведь оружие все время было при мне. Могу поклясться. А что касается Ковина... А если его застрелили в другое время?
— Я же говорил тебе: когда на место преступления прибыла первая машина, он еще истекал кровью. Его застрелили в десять двадцать семь. Расхождение во времени — не более минуты.
Взяв за локоть, Роулинг деликатно потянул меня к двери.
— Меня подставили! — выкрикнул я. — Ты же знаешь, в городе немало желающих убрать меня с пути. Даю голову на отсечение, это дело рук Джо Черри. Каким-то образом он меня достал; Богом клянусь, это мерзавец Черри.
Роулинг остановился и с явным интересом спросил:
— Но каким образом?
— Каким? Черт... знать бы, каким.
Роулинг вежливо дернул меня за руку. Голова раскалывалась, словно ее зажали в тиски. Меня отвезли в центральную тюрьму, оформили арест, выгребли все из карманов, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и отвели в камеру.
И я остался наедине с самим собой, за крепко запертой стальной дверью. Мне было предъявлено обвинение в совершении наезда и бегстве с места преступления. А также в убийстве человека. Более чем достаточно, чтобы с комфортом усесться на электрический стул. Или посетить газовую камеру.
Глава 13
Прошел час, я по-прежнему в оцепенении сидел на койке. Спасибо, что хоть не засадили вместе с уголовниками, а по доброте душевной предоставили одиночку.
Мучительно размышляя, я пытался понять, что же все-таки произошло, но в результате совсем запутался: никакой зацепки, никакого мало-мальски вразумительного объяснения. А Сэмсон и Роулинг доказывают мне с фактами в руках, что я совершил то, чего совершить не мог.
Да, не мог, если следовать законам логики и здравого смысла. Именно исходя из этих соображений я все время отгонял от себя настойчиво вылезавшую из потайных уголков сознания мысль: а вдруг я ошибаюсь, а что, если у меня случилось временное помешательство и из моей памяти выпало несколько часов сегодняшнего вечера?
Память услужливо подсказывала аналогичные примеры из жизни. В самом деле, подобное происходит из-за злоупотребления наркотиками, под действием гипноза или из-за временного помешательства. А сколько известно историй о людях, совершивших гнуснейшие, постыднейшие преступления, но затем забывших, упрятавших их в самые потайные уголки сознания, — а то и вовсе подменивших их поступками вымышленными, существовавшими лишь в их больном воображении? Меня бил озноб; все тело похолодело и стало влажным от пота...
Наконец, не исключена возможность, что из-за побоев в моем мозгу образовался сгусток крови, настоящая гематома, нервные окончания части клеток головного мозга деформировались, и память оказалась местами затертой — предположения скорее из области медицинской фантастики.
Тем более что все события помнились четко и ясно, до последней детали. Я яростно тряхнул головой, отчего резкая боль отдалась в шее. Пальцами я нащупал свежую царапину на коже. Я хорошо помнил, откуда взялась эта метка. Это след от длинного, наманикюренного ярким лаком ногтя пылкой Джун. Да, это я помнил. Черт побери, все помнил с самого начала — когда в среду, в полдень, в моем офисе появилась Эвелин Спринг — и до настоящего времени. Слава богу, никаких провалов памяти.
Давай с самого начала, Скотт, припомни каждую мелочь, каждое слово, каждый поступок. Нет, ничего не получается. Погиб парень — его застрелили из моего револьвера; убили девушку — сбили моей машиной. А ведь я весь вечер провел в своем «кадиллаке» и ни на минуту не расставался с кольтом. Похоже, я не в силах объяснить необъяснимое.
Дежурный сержант позволил оставить мне курево и зажигалку. Прикурив новую сигарету от только что сгоревшей, я глубоко затянулся. Наверное, утренние выпуски местных газет уже крутятся вовсю в печатных машинах и через несколько часов поступят в продажу. В них будет сообщение обо мне: Шелл Скотт арестован и отправлен в тюрьму по обвинению в убийстве, совершении наезда и бегства с места преступления. Постыдный поступок, хуже, пожалуй, чем преднамеренное убийство, поскольку свидетельствует о низости, подлости и трусости сбежавшего.
Именно осознание низости совершенного сильнее всего убеждало меня, что можно и должно найти разумный ответ. Да, я вполне мог застрелить толкача наркотиков Ковина, но сбить машиной человека и скрыться — нет, ни при каких обстоятельствах. Это не мог быть я. Нужно раскопать истину в завалах роковых совпадений. По крайней мере, кто-то должен это сделать; я вряд ли сумею, сидя здесь, в кутузке, прояснить жуткую неразбериху свалившихся на меня событий. Подумать только — тяжкое двойное преступление, за которое меня могут надолго засадить за решетку. Если и впрямь не отправить в газовую камеру.
Эта мысль ужаснула своей реальностью. Выдвинутые против меня обвинения уже привели к аресту. Все по закону, комар носа не подточит. Затем полиция передаст дело в руки правосудия. Черт, да тут не в чем и разбираться-то. С таким набором улик жюри присяжных вынесет приговор о виновности, даже не выходя из зала суда для совещания. Я и сам бы при аналогичных обвинениях без колебаний проголосовал за виновность подсудимого.
Сигарета догорела почти до конца, но я этого не замечал, пока мне не обожгло пальцы. Бросив окурок, я яростно раздавил его каблуком, словно невидимого врага. Через стенку из соседней камеры доносился чей-то прерывистый храп. Счастливчик. Где-то поблизости негромко закашлялись. Вдруг у меня резко перехватило дыхание, словно легким перекрыли воздух. Глубоко вздохнув, я потер лицо, встал и несколько раз прошелся от стены до стены; снова закурил и уселся на койку. Раз за разом тасовал я в уме события последних дней, пока наконец мой мозг не стал походить на выжатую губку. Головная боль превратилась из пульсирующей в тупую, ноющую. Странно, но сейчас я чувствовал себя примерно так же, как прошлой ночью, когда Джейк и Пот стояли надо мной. Мне казалось, будто я снова распластался на траве и пытаюсь рывком вскочить на ноги. Еще одно усилие; хоть бы какая-то опора...
Я опять закурил. Увы, все мои размышления упирались в бетонную стену. Ни одного вразумительного ответа. Бросив последний окурок на пол, я тупо наблюдал, как он медленно тлеет, пока не погас совсем.
Из камер доносились звуки жизни — заключенные разговаривали, перекликались, ругались. Наступило утро, но мне так и не удалось заснуть. Или додуматься до чего-нибудь вразумительного.
Последнюю сигарету я выкурил еще несколько часов назад, весь пол был усеян окурками. Наклонившись, я подобрал один из них, размял и сунул в рот. Нашел в кармане зажигалку, щелкнул ею, не думая ни о чем, кроме того, насколько приятен будет глоток дыма.
И тут меня озарило, словно молния прояснила затуманенный мозг. Нашел, додумался, черт бы меня взял! Кто, почему, как — все сразу стало на свои места.
Озарение пришло внезапно и так поразило меня, что я выронил зажигалку и она со стуком упала на пол. Несколько мгновений я сидел совершенно неподвижно, боясь шевельнуться и спугнуть догадку. Нет уж, не упущу — разрозненные фрагменты настолько четко и точно совпали друг с другом, словно зубчики застежки-"молнии".
Улыбаясь во весь рот, я поднял зажигалку, щелкнул ею и затянулся мятым, вонючим «бычком». Никогда еще табачный дым не доставлял мне такого наслаждения.
* * *
В начале девятого появился Сэмсон. Дверь за ним заперли; широко расставив ноги и упершись кулаками в бока, Фил вопросительно смотрел на меня.
— Надзиратель сказал, что ты хотел видеть меня.
— Угу. Захотелось.
— Как ты себя чувствуешь?
Я жизнерадостно осклабился.
— Просто великолепно. Не спал, правда, — но ты ведь знаешь, как я люблю покуролесить ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25