В голове у меня вертелись слова великого декабриста: смешон человек, который упал, еще смешнее тот, кто корчит гримасы от ушиба. Великолепная фраза! Все мы хотя бы раз в жизни падаем. Главное – с каким лицом поднимаемся. Отец Стаса совершил в жизни много ошибок. Возможно, непростительных и непоправимых. Но я его легко мог понять. Для меня главное в жизни – результат, в данном случае – пусть позднее, но сознание, что ты ошибался. Отец Стаса заплатил за все. Слишком дорогой ценой. Но главное – он понял другие ценности жизни. Теперь почти мертвец, но это лучше, чем оставаться живым негодяем.
Сегодня я многое узнал. Правда, от этого мне не стало легче. Напротив, картина преступления все больше загромождалась, словно кто-то специально подкидывал все новые факты, чтобы я в них окончательно захлебнулся. Излишество фактов никогда не приводит к ясности. Какие из них важны, какие нет – я не знал.
Но сегодня я стал подозревать, что благотворительность «КОСА» не такая уж безвозмездная. Два члена клуба имели ценные вещи в своем доме. Один из них – мертв. Второй – в тюрьме. Теперь необходимо узнать, что имели остальные посетители «КОСА», и первым делом те, кто уже покинул этот мир якобы по доброй воле. Для этого следовало раздобыть список самоубийц и перепроверить их. Мне жутко хотелось поделиться с кем-нибудь важной информацией, но, к сожалению, было не с кем. Я уже не мог доверять своему другу Вано, поскольку пока был не в состоянии до конца выяснить его роль в этом спектакле. Поэтому я решил идти напролом – открыть ему все карты и посмотреть на реакцию. Ничего умнее я придумать не мог.
Из головы же не шло то, как Вано помогал следствию. Зачем? К примеру, ведь именно он высказал мысль о том, что в вине могут быть наркотические вещества, действующие на психику и в итоге приводящие к самоубийству. Да, мне следовало об этом напомнить Оксане, оставшейся единственным другом, к тому же обещавшей порыться в медицинской литературе, чтобы найти что-нибудь важное о подобных наркотиках. И я, чтобы не оставаться наедине со своими прыгающими мыслями, незамедлительно позвонил жене на работу. Мне как никогда хотелось услышать ее мягкий, расслабляющий голос. Только он был способен привести меня в чувство.
– Оксанка? – обрадовался я, услышав ее. – Милая, ты помнишь о нашем вчерашнем разговоре?
Умница, она, конечно, помнила!
– Да, Ник! Конечно! Как хорошо, что ты позвонил! Ник, это может быть очень важно! Но действительно такие наркотики есть!
Фу, час от часу не легче. Я тяжело вздохнул. Значит, Вано был прав.
– Ник! Слушай! – возбужденно кричала в трубку Оксана, но из-за замечательной работы телефонной связи ее голос был еле слышен, и я почти прилип ухом к трубке. – Ник, они называются суициплоиды! Есть такие растения в труднодоступных районах экваториальной Африки. Они действуют на организм так, что человек постепенно становится потенциальным смертником. В нем в течение нескольких недель окончательно вырабатывается суицидальный синдром. И человек может уйти из жизни любым способом. Лишь бы умереть!
Ник, ты слушаешь? Да, алло! Слушай! Изо дня в день эти вещества подавляют все жизненные функции организма! И человек не замечает этого. Но это – если их употреблять в малых дозах! Иначе они просто смертельны! Человек, как я говорила, не замечает. Он живет обыденной жизнью. Но в это время происходят значительные изменения психики! Ты меня слышишь, Ник?! Так вот. В итоге он понимает, что нет ничего лучшего в жизни, чем ее завершение. И он безболезненно, почти с удовольствием кончает с собой. Да, еще. К суициплоидам довольно быстро привыкаешь! И, если несколько дней их не принимать, может поглотить такая тоска! Одним словом – наркотик.
– Оксанка! Ты моя умница! Ты мой золотой человечек! Значит, Вано оказался прав? – заорал я как сумасшедший в трубку.
– Но, Ник… – Оксана запнулась. – Есть все-таки одно «но». Единственное непонятное во всем этом: они никаким образом не могли очутиться в нашей стране.
Я ее не понимал. И в трубке воцарилось молчание.
– Понимаешь, Ник, эти наркотики вырабатываются из пыльцы таких нежно-голубых экзотических цветочков – иплоидов. Отсюда и название наркотиков – сокращение двух слов: суицид и иплоиды. Получается – суициплоиды. Но дело не в этом. Этих растений осталось очень мало. Их фактически нет. Как я говорила, они растут только в Африке. И то в одном лишь месте, в самых непроходимых джунглях Конго, на малюсеньком участке, который недавно внесли в Книгу Гиннесса.
– За какие-такие заслуги?
– Из этого участочка сделали маленький заповедник. И он усиленно охраняется. Мало того: трудно вообще добраться до него, настолько недосягаемо это место. Но еще эти невинные цветы издают смертельный запах, поэтому их охраняют люди в защитных костюмах. До цветов и дотронуться невозможно, даже в перчатках, настолько они ядовиты. Конечно, с помощью техники, респираторов… Но туда просто невозможно проникнуть! Национальная гвардия страны их усиленно охраняет! И даже в законодательство были недавно внесены поправки. Вернее – одно дополнение. Кто попытается каким-либо образом проникнуть в этот заповедник, тому грозит чуть ли не пожизненное заключение. Ты теперь понимаешь? Это недосягаемые цветы! И они на счету! И никто за последние годы даже не дотронулся до них!
– Получается, Вано лгал? Он наверняка знал про эти растения и пытался ввести меня в заблуждение?
– А вот здесь есть над чем подумать. Пойми меня, Ник, я – врач и разбираюсь в особенностях психотерапии. Говорю тебе без лишней скромности, цветы эти добыть невозможно. И если бы кто-то осмелился это сделать, поднялся бы большой переполох и этот случай тут же прогремел бы по телевидению и в прессе.
– Ох, Оксанка, ты такая прелесть! Знаешь, на Порфирия я вообще возлагаю мало надежд. Только ты! Сегодня вечером я буду в клубе и попытаюсь прихватить оттуда чудесную бутылочку с «Реквиемом ночи». Может быть, ты сумеешь отправить его на экспертизу?
– Конечно, Ник! Конечно… Я так тебя люблю, Ник…
Я молчал. Что я мог ей ответить, если любил другую?
– Оксана, все будет – класс. Я на правильном пути. Сегодня я поговорил с отцом Стаса. Порфирий даже до этого не додумался, чертов бездельник!
И я вкратце изложил жене разговор с Борщевским-старшим. Она молча выслушала. И ответила:
– Знаешь, Ник, буду с тобой откровенна. Мне не по душе эта девушка, эта сказочная Василиса. И ты, думаю, догадываешься – почему. Но… Но я всегда верила в ее невиновность, как бы ни было мне тяжело и обидно. Я всегда превыше всего ставила правду. Ты это знаешь…
– Я знаю, милая. – Я улыбнулся телефонной трубке. Конечно, лучше бы вместо нее передо мной стояла Оксана, но выбора не было. – Правда восторжествует! Совсем скоро Ваську выпустят под залог, отец Стаса пообещал. Не знаю, какие про него ходят слухи, но я привык доверять своим глазам. А мои глаза мне сказали, что этот человек не бросает слов на ветер. И к тому же – он очень изменился. Конечно, слишком дорогой ценой…
– Ты меня познакомишь с ней, с Васей?
Моя Оксана превратилась в тихую влюбленную женщину, и мне в который раз стало стыдно.
– Не думай об этом, Оксана. В жизни все так часто меняется…
– Я это знаю, Ник, поэтому еще живу с тобой.
Она первой повесила трубку. Боже, до чего же горько! Она меня любила и столько делала ради любви. А я… Господи, неужели я способен причинить боль такому человеку? Значит, способен. Но думать про это не хотелось. И я решил убежать от гнетущих мыслей.
Выскочив из телефонной будки под проливной дождь, я поспешил на остановку трамвая. Мне нужно было поскорее попасть в дом Вано, застав его врасплох. Высказать все и по его реакции попробовать определить, виновен он или нет.
Вскоре я изо всех сил нажимал на дверной звонок, но за дверью царила гробовая тишина. Вано не было дома. Я уже совсем было собрался уходить, чтобы обдумать дальнейший план действий, но вдруг передумал, решив, что разумнее дождаться приятеля у него дома. Потому что как знать, что случится вечером. События менялись с такой быстротой, что мой несчастный мозг не успевал за ними следить. Рисковать же я не имел права: Вано вполне мог что-нибудь заподозрить и смыться из города. К тому же без разговора с ним трудно было наметить дальнейшие действия.
Оказалось, что проникнуть в дом Вано и затаиться там не так-то просто. У меня не было опыта квартирного воришки, и замки вскрывать я не умел. Оставался единственный путь, он был почти безнадежен, но в любом случае – я ничего не терял. Я нажал на дверной звонок соседской двери. Послышался звон бутылок, потом раздались медленные тяжелые шаги. Наконец дверь широко распахнулась, и на пороге предстал вдребезги пьяный мужик. Он двумя руками держался за косяк, глядя на меня мутными красными глазами. На его небритой физиономии выступило жалкое подобие улыбки.
Я облегченно вздохнул, он, в свою очередь, облегченно икнул и заплетающимся языком выдавил:
– Бухнем, старик?
Мой план значительно облегчился. Теперь никакого труда не составляло проникнуть в квартиру Вано, поэтому я мило улыбнулся соседу, как самому дорогому на свете человеку, и ответил:
– Бухнем, мужик.
Он так и не успел ничего сообразить, когда я юркнул к нему в квартиру, плотно прикрыв за собой дверь.
– Одну минуточку! – Он поднял указательный палец и по синусоиде направился в кухню за очередной бутылкой. А я, не теряя времени даром, быстренько прошмыгнул в комнату с открытым балконом и перелез на балкон Вано. Я видел еще с улицы, что он был приоткрыт, на мое счастье. Судьба улыбнулась мне в виде абсолютно пьяного соседа. Явившись с бутылкой в комнату, он, пожалуй, не удивится, не огорчится оттого, что я испарился, решив, что я – мираж его необузданного творческого воображения.
В квартире Вано я отдышался и огляделся. Потом решил выяснить, чем живет и чем дышит мой товарищ по клубу.
А товарищ по клубу, к моему удивлению, и жил, и дышал не тем, что я предполагал. В его квартире ничто не говорило о том, будто здесь проживает скульптор. Во-первых, здесь царил полный порядок. Дом не отличался роскошью, но все было на своем месте. Вообще он напоминал квартиру среднего служащего, к тому же закоренелого холостяка. Не существовало этакого творческого бардака, царящего в квартире любого художника. Не было даже намека на инструменты для занятий ремеслом. Не было и книг.
Я, конечно, сразу же предположил, что у Вано есть мастерская на стороне, наверняка захламленная и запыленная, где он торчит целыми днями. Но почему тогда он о ней ни разу не упоминал? А что он вообще говорил о таком сложном виде искусства, как скульптура? Опять же иметь собственную мастерскую на сегодняшний день – слишком дорогое удовольствие, и многие художники переоборудуют свои жилые комнаты под мастерские, особенно если они не женаты. А Вано жил в квартире, где ничто не напоминало о творчестве. И это меня удивляло.
Ни одной картины, ни одной статуэтки, ни одного резца, ни одной книжки по искусству. Просто фантастика! В мою душу вновь закрались нехорошие подозрения, и, чтобы их развеять, я распахнул полированный книжный шкаф моды 70-х годов.
Я знал, что человека легче всего вычислить по книжкам, которые он читает, поэтому присвистнул от удивления: шкаф моего друга был забит юридической литературой. Я сразу же вспомнил, что профессиональные преступники досконально знают закон. По моей коже пробежал неприятный холодок. Я наугад хватал книжки и лихорадочно их листал. И в каждой книжке были жирным красным карандашом подчеркнуты только отдельные абзацы – в них говорилось об убийстве. Подозрения мои подтверждались.
Но мне стало по-настоящему жутко, когда я обнаружил листок, вложенный в «Уголовное право», на нем было написано три имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58