Тебе это понятно?
В глазах Лорел вспыхнула странная радость:
— Понятно ли мне? Да понятней, чем тебе!
Телма нахмурилась:
— О чем это ты толкуешь?
— Значит, он уехал не потому, что испугался. Неужели не ясно? Он уехал не потому, что Гэвин узнал!
— Что узнал?
— Что у меня будет ребенок, ребенок Клейтона!
Телма смягчилась:
— Когда? Когда будет?
Тень ужаса легла на лицо Лорел; в ее обреченном взгляде не осталось прежней юной жизнерадостности, а сквозило одно лишь страдание. Она бросилась Телме на грудь:
— Он мне не даст! Гэвин не позволит мне родить! Он заставит меня убить ребенка!
— Он не сможет! — прошептала Телма.
— О, еще как сможет. Он может все! — Глаза у нее еще больше округлились от страха. — Он же дьявол, ты разве не знаешь?
— О Господи. Побресита . Успокойся, хватит дрожать. — Она крепче прижала Лорел к себе, стараясь унять ее рыдания. — Скажи мне только одно — зачем ему было убивать несчастного Сэма?
Лорел вырвалась из ее рук:
— Я не могу сказать тебе, — проговорила она, задыхаясь. — Никто не должен знать. — Потом, уже у двери, прежде чем выскользнуть на улицу, она прошептала опять: — Потому что он — дьявол…
Клейтон ехал на восток в последних лучах угасающего дня. В облаках появились просветы, и скоро ночь поспешила прикрыть разрывы синими заплатами, прихваченными булавками звезд. Дождь прекратился еще рано утром. Воздух в долине был свеж и чист, и Клейтон вдыхал его полной грудью. Он ехал через Проход и все никак не мог надышаться его чистым горным воздухом, потом опустился в нижнюю долину. И все это время он вздрагивал и ежился, как будто его толкал в спину пропитанный злом нечистый ветер.
Серебряное седло — подарок Гэвина — он оставил у брата. Лестер вышел проводить его и долго смотрел вслед, смотрел как он едет, низко согнувшись, словно пытаясь заслониться от этого незримого ветра. Звезды ярко сияли на затянутом черным бархатом куполе неба. Вскоре силуэт Клейтона растаял в сгущающейся тьме, осталась лишь земля, ровная и теплая, раскинувшаяся, как усталый ребенок в ожидании благословенного сна.
Часть четвертая
КЕСАРЮ — КЕСАРЕВО…
Глава тридцатая
Закат полоснул по краю неба. Багровая рана кровоточила над землей, заливая снег алым и розовым. Потом эта рана затянулась, и ночь обрушилась, как смерть, одним сотрясающим ударом. Шквалистый ветер трепал сосны, сшибая с ветвей комки снега, и куртки двух всадников были испятнаны белым там, где на них налипли летящие хлопья. Ночь была темная — луна еще не взошла. Лошади осторожно ступали по тропе. Всадники всматривались в темноту, вслушивались в шум ветра, ощущали, как холод льнет к лицу и запястьям.
Вскоре они спустились с перевала к подножию и остановились на ночлег. Здесь был такой же густой лес, а дальше лежала долина. Они уже видели огни какого-то ранчо. Но им не хотелось прийти туда затемно. Лучше спать у своего костра.
Клейтон нашел сухую сосну, наломал охапку веток и свалил их на поляне. Лестер снял с лошадей вьюки, достал еду и котелки. Он привязал лошадей, оставив длинный повод, и они тут же принялись разгребать снег, отыскивая траву.
— Они замерзнут.
— Ничего не поделаешь, — сказал Клейтон. — Если хочешь, накрой чалого одним из своих одеял, а я своим укрою кобылу.
Он развел костер, отблески пламени упали ему на лицо, видно было, что он улыбается. Семь лет он не ночевал у костра. Семь долгих лет прошло с тех пор, как он уехал из дому, — и не в Калифорнию, о которой всегда мечтал, а на восток, в Техас, в те самые края, которые когда-то покинул Гэвин, чтобы найти себе королевство. Это как расплата, думал Клейтон, да, круг должен быть замкнут. Туда, в Техас, его прогнало чувство стыда за то, что он — сын Гэвина Роя, человека, который убил Сэма Харди. И он никогда не стремился узнать, почему Гэвин сделал это; поступок говорил сам за себя. Человек, способный на такое, не заслуживает жалости. Он заслуживает возмездия — но не от руки собственного сына. Клейтон изменил всю свою жизнь, сменил имя, облик. Семь лет одиночества в другом мире, где его никто не знал, где он был свободен. Он глядел в огонь и улыбался, думая, как иронична судьба. За свободу, за право жить без родины, он заплатил одиночеством. Он добровольно заплатил эту цену. Он отбыл свой срок, семь долгих лет, и вот теперь пришла пора снова собираться в путь — чтобы быть одиноким где-то в другом краю. Братья приготовили еду, не спеша поели, а потом закурили трубки, сидя на корточках у костра. Лошади уже перестали щипать траву и теперь тянулись поближе к костру, чтобы согреться. Снова ухнула сова. Взошла луна, она как будто чуть растолкала облака, и теперь сквозь паутину ветвей сверкали звезды… Они сидели и курили, думая каждый о своем, говорить им не хотелось… как вдруг Лестер положил трубку на одеяло и, наклонив голову, прислушался. Клейтон молча наблюдал за ним.
— Слушай…
Клейтон приподнялся на корточках. Он напряженно вслушивался, брови у него сошлись.
— Просто ветер, наверное, — сказал Лестер. — Или снег осыпается с верхних ветвей.
— Нет. Это что-то живое.
Лестер подошел к своему коню, вытащил из чехла винтовку и большим пальцем отвел защелку предохранителя.
— Винтовка не понадобится, Лес. Там кто-то раненый. Прислушайся получше…
Они услышали далекий пронзительный стон, похожий на завывание ветра в соснах, но более живой и какой-то сдавленный, будто человек — или зверь — стонал сквозь зубы.
— Где-то там, — сказал Клейтон и показал кивком головы вправо, — и не очень далеко. — Он двинулся вниз по склону, в темень леса.
— Подожди.
— Зачем?
— Мы не знаем, что там такое. Лучше, чтоб никто не знал, что мы здесь.
— Я не говорю, что это Кэбот, — сказал Клейтон, — ну, а вдруг? Потом будешь жалеть, что не пошел. Хотя, конечно, это скорее просто раненый олень или рысь…
Они вошли в лес; снег под ногами был рыхлый, нетронутый, вокруг сомкнулась тьма. Клейтон шел первым. Пройдя с полсотни шагов, он вдруг выпрямился.
— Это не человек.
— Ну, тогда пошли назад, — с нервным смешком отозвался его брат.
— Но это и не зверь. У тебя спички с собой?
Лестер зажег спичку, поежился от холода. Он угрелся возле костра, и теперь, удалившись от огня в морозную мглу, сразу озяб. Будь он один, ни за что не отошел бы от костра. Он почти не сомневался, что Кэбота нет в живых. Но угрызения совести, ненависть к собственному малодушию, презрение за то, что жил с постоянной оглядкой на жену, заставляли его идти.
Они вышли на прогалинку, похоже, кем-то расчищенную — ветер не оставил бы такой резкой границы между белым снегом и темной землей. Они услышали дыхание, приглушенный стон — человеческий… Лестер вытащил из кобуры револьвер, но держал его как-то неуверенно. Он сделал еще шаг вслед за Клейтоном, и тут под ногой оглушительно треснула сухая ветка. Лестер присел и застыл на месте. Клейтон обернулся к нему.
— Дай-ка мне спички.
Первая спичка не зажглась. Вторая вспыхнула, и они увидели на полянке женщину. Она лежала на земле. Платок на голове развязался, волосы запорошило снегом. Голова была запрокинута назад, шея резко выгнута; она металась, упираясь ногами, от каблуков остались глубокие вмятины в земле. Ее юбки были задраны выше пояса, при свете спички живот проступил вспухшим белым горбом. Огонек пыхнул на ветру и погас. Клейтон опустился на одно колено и зажег еще одну спичку. Женщина повернула к ним лицо. Глаза ничего не выражали, от боли они подернулись пленкой. Она была молодая, смуглая и черноволосая. Матово-красные губы разжались, женщина вскрикнула. Обхватила руками живот и начала месить его, как тесто, погружая пальцы в мягкое тело. А потом принялась колотить себя по бедрам сжатыми кулаками.
— Боже правый! Что она здесь делает?
— А ты что, не видишь? — негромко сказал Клейтон.
— Я хочу сказать, почему здесь, в лесу? Боже правый, она что, сумасшедшая?
— Может быть. — Клейтон склонился над женщиной. Она, казалось, не видит его, но все равно он сразу увидел, как она замерзла — ее так трясло от холода, что он никак не мог понять, начались у нее схватки или нет, и сколько еще до родов. Он осторожно положил ладонь ей на живот. Женщина отпрянула, прикрыла губы тыльной стороной руки и прикусила костяшку пальца. Но Клейтон не убирал ладонь, хотя и касался живота как можно легче — он хотел поймать под ней биение жизни. Только теперь он заметил, что женщина лежит на одеяле, и понял, что она пришла сюда специально.
— Она не залезет на лошадь, — он повернулся к Лестеру. — Седлай и скачи туда, вниз, к ближайшему ранчо. Может, у них еще горит свет. Подними с постели женщину, любую, какую найдешь, и тащи сюда. Объясни, в чем дело — она сообразит, что взять. Будет отказываться — не слушай. Если придется, припугни револьвером, но притащи ее сюда. — Он стиснул крепкую руку Лестера. — Справишься, Лес?
— Справлюсь. — Он тяжело дышал. — А может…
— Говорю тебе, Лес, иди! Седлай и скачи что есть мочи. А то она умрет. Скажи женщине, пусть возьмет одеяла, а если у нее повозка, подгоните ее к подножью. Туда я ее донесу, когда родит. Ну, давай, шевелись!
Женщина вскинула голову и закричала. Лестер бросился бежать и сразу исчез в темноте кустарника, как будто нырнул в чан с нефтью. Клейтон снова повернулся к женщине и опустился на колени рядом с ней. Он натянул свои перчатки на ее руки со скрюченными пальцами и принялся растирать ей запястья.
— Сейчас кто-нибудь придет и поможет тебе, — сказал он, но она не слышала. Он снова положил ладонь ей на живот. Он был горячий, внутри по-прежнему что-то пульсировало. Клейтон поспешил убрать руку.
Женщина высоко запрокинула ноги, дергая ими. Клейтон руками прижал их к земле. Они были холодные как лед, и он попытался согреть их, растирая икры. Он заглядывал ей в лицо, но звезды давали слишком мало света, ничего нельзя было разглядеть. Он вздохнул, отпустил ее, и, наклонившись к земле, начал метаться вокруг поляны, собирая хворост. Набрал охапку, вернулся и разжег костер. Когда огонь разгорелся, Клейтон смог наконец рассмотреть ее. Женщина была молодая, красивая, несмотря на худобу — скулы резко проступали под кожей. Полукровка — наполовину мексиканка, наполовину белая. Глаза темные, но тусклые. Она его не видела. Неровное пламя костра осветило ее лицо, и Клейтон понял, что она слепа.
Лестер вернулся через час, тяжело продираясь через кусты. Луна уже скрылась за верхушками костра. Он пришел один.
— Женщина не захотела подниматься сюда, — выпалил он, когда отдышался. — Она со мной пошла, ждет там, внизу, с двуколкой — но наверх подниматься не хочет.
— Но ребенок еще не родился! — сердито сказал Клейтон. — Чего она ждет там, внизу? Она что, хочет, чтобы я принимал роды?
— Она говорит, чтобы мы отнесли ее вниз… если она родит здесь, в холоде и темноте, так оба погибнут — и ребенок, и мать.
— Она одна или с мужем?
— С ней работник. Она толстая, не хочет лезть на гору.
Клейтон выругался. Он снова повернулся к роженице. Все время, пока Лестера не было, он разговаривал с ней — ни о чем, просто говорил негромко, чтобы успокоить ее. Он рассказывал ей, как пылает костер — зная, что она хоть и не видит, но чувствует его тепло, описывал ей месяц, который смотрит сквозь лапы сосен. И женщина успокоилась — он видел, как разжались ее пальцы в теплых перчатках. Клейтон сбегал к их первому костру, затушил его, принес фляжку с виски и смочил ей губы. Потом выпил глоток сам — и опять говорил и говорил с нею шепотом, едва слышным сквозь потрескивание костра, убеждая, что все будет хорошо. И нетерпеливо ждал, когда придет Лестер с женщиной.
— Слишком толстая, говоришь? Тогда похоже, придется самим тащить ее вниз. Но как? На руках мне ее снести? Или усадить ее на лошадь перед собой? Как, Лес?
— Не знаю, — нервно ответил Лестер. Он уже понял, что женщина слепая, разглядел, что она полукровка, и ему было не по себе от этих невидящих глаз, в которых отражалось пламя костра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
В глазах Лорел вспыхнула странная радость:
— Понятно ли мне? Да понятней, чем тебе!
Телма нахмурилась:
— О чем это ты толкуешь?
— Значит, он уехал не потому, что испугался. Неужели не ясно? Он уехал не потому, что Гэвин узнал!
— Что узнал?
— Что у меня будет ребенок, ребенок Клейтона!
Телма смягчилась:
— Когда? Когда будет?
Тень ужаса легла на лицо Лорел; в ее обреченном взгляде не осталось прежней юной жизнерадостности, а сквозило одно лишь страдание. Она бросилась Телме на грудь:
— Он мне не даст! Гэвин не позволит мне родить! Он заставит меня убить ребенка!
— Он не сможет! — прошептала Телма.
— О, еще как сможет. Он может все! — Глаза у нее еще больше округлились от страха. — Он же дьявол, ты разве не знаешь?
— О Господи. Побресита . Успокойся, хватит дрожать. — Она крепче прижала Лорел к себе, стараясь унять ее рыдания. — Скажи мне только одно — зачем ему было убивать несчастного Сэма?
Лорел вырвалась из ее рук:
— Я не могу сказать тебе, — проговорила она, задыхаясь. — Никто не должен знать. — Потом, уже у двери, прежде чем выскользнуть на улицу, она прошептала опять: — Потому что он — дьявол…
Клейтон ехал на восток в последних лучах угасающего дня. В облаках появились просветы, и скоро ночь поспешила прикрыть разрывы синими заплатами, прихваченными булавками звезд. Дождь прекратился еще рано утром. Воздух в долине был свеж и чист, и Клейтон вдыхал его полной грудью. Он ехал через Проход и все никак не мог надышаться его чистым горным воздухом, потом опустился в нижнюю долину. И все это время он вздрагивал и ежился, как будто его толкал в спину пропитанный злом нечистый ветер.
Серебряное седло — подарок Гэвина — он оставил у брата. Лестер вышел проводить его и долго смотрел вслед, смотрел как он едет, низко согнувшись, словно пытаясь заслониться от этого незримого ветра. Звезды ярко сияли на затянутом черным бархатом куполе неба. Вскоре силуэт Клейтона растаял в сгущающейся тьме, осталась лишь земля, ровная и теплая, раскинувшаяся, как усталый ребенок в ожидании благословенного сна.
Часть четвертая
КЕСАРЮ — КЕСАРЕВО…
Глава тридцатая
Закат полоснул по краю неба. Багровая рана кровоточила над землей, заливая снег алым и розовым. Потом эта рана затянулась, и ночь обрушилась, как смерть, одним сотрясающим ударом. Шквалистый ветер трепал сосны, сшибая с ветвей комки снега, и куртки двух всадников были испятнаны белым там, где на них налипли летящие хлопья. Ночь была темная — луна еще не взошла. Лошади осторожно ступали по тропе. Всадники всматривались в темноту, вслушивались в шум ветра, ощущали, как холод льнет к лицу и запястьям.
Вскоре они спустились с перевала к подножию и остановились на ночлег. Здесь был такой же густой лес, а дальше лежала долина. Они уже видели огни какого-то ранчо. Но им не хотелось прийти туда затемно. Лучше спать у своего костра.
Клейтон нашел сухую сосну, наломал охапку веток и свалил их на поляне. Лестер снял с лошадей вьюки, достал еду и котелки. Он привязал лошадей, оставив длинный повод, и они тут же принялись разгребать снег, отыскивая траву.
— Они замерзнут.
— Ничего не поделаешь, — сказал Клейтон. — Если хочешь, накрой чалого одним из своих одеял, а я своим укрою кобылу.
Он развел костер, отблески пламени упали ему на лицо, видно было, что он улыбается. Семь лет он не ночевал у костра. Семь долгих лет прошло с тех пор, как он уехал из дому, — и не в Калифорнию, о которой всегда мечтал, а на восток, в Техас, в те самые края, которые когда-то покинул Гэвин, чтобы найти себе королевство. Это как расплата, думал Клейтон, да, круг должен быть замкнут. Туда, в Техас, его прогнало чувство стыда за то, что он — сын Гэвина Роя, человека, который убил Сэма Харди. И он никогда не стремился узнать, почему Гэвин сделал это; поступок говорил сам за себя. Человек, способный на такое, не заслуживает жалости. Он заслуживает возмездия — но не от руки собственного сына. Клейтон изменил всю свою жизнь, сменил имя, облик. Семь лет одиночества в другом мире, где его никто не знал, где он был свободен. Он глядел в огонь и улыбался, думая, как иронична судьба. За свободу, за право жить без родины, он заплатил одиночеством. Он добровольно заплатил эту цену. Он отбыл свой срок, семь долгих лет, и вот теперь пришла пора снова собираться в путь — чтобы быть одиноким где-то в другом краю. Братья приготовили еду, не спеша поели, а потом закурили трубки, сидя на корточках у костра. Лошади уже перестали щипать траву и теперь тянулись поближе к костру, чтобы согреться. Снова ухнула сова. Взошла луна, она как будто чуть растолкала облака, и теперь сквозь паутину ветвей сверкали звезды… Они сидели и курили, думая каждый о своем, говорить им не хотелось… как вдруг Лестер положил трубку на одеяло и, наклонив голову, прислушался. Клейтон молча наблюдал за ним.
— Слушай…
Клейтон приподнялся на корточках. Он напряженно вслушивался, брови у него сошлись.
— Просто ветер, наверное, — сказал Лестер. — Или снег осыпается с верхних ветвей.
— Нет. Это что-то живое.
Лестер подошел к своему коню, вытащил из чехла винтовку и большим пальцем отвел защелку предохранителя.
— Винтовка не понадобится, Лес. Там кто-то раненый. Прислушайся получше…
Они услышали далекий пронзительный стон, похожий на завывание ветра в соснах, но более живой и какой-то сдавленный, будто человек — или зверь — стонал сквозь зубы.
— Где-то там, — сказал Клейтон и показал кивком головы вправо, — и не очень далеко. — Он двинулся вниз по склону, в темень леса.
— Подожди.
— Зачем?
— Мы не знаем, что там такое. Лучше, чтоб никто не знал, что мы здесь.
— Я не говорю, что это Кэбот, — сказал Клейтон, — ну, а вдруг? Потом будешь жалеть, что не пошел. Хотя, конечно, это скорее просто раненый олень или рысь…
Они вошли в лес; снег под ногами был рыхлый, нетронутый, вокруг сомкнулась тьма. Клейтон шел первым. Пройдя с полсотни шагов, он вдруг выпрямился.
— Это не человек.
— Ну, тогда пошли назад, — с нервным смешком отозвался его брат.
— Но это и не зверь. У тебя спички с собой?
Лестер зажег спичку, поежился от холода. Он угрелся возле костра, и теперь, удалившись от огня в морозную мглу, сразу озяб. Будь он один, ни за что не отошел бы от костра. Он почти не сомневался, что Кэбота нет в живых. Но угрызения совести, ненависть к собственному малодушию, презрение за то, что жил с постоянной оглядкой на жену, заставляли его идти.
Они вышли на прогалинку, похоже, кем-то расчищенную — ветер не оставил бы такой резкой границы между белым снегом и темной землей. Они услышали дыхание, приглушенный стон — человеческий… Лестер вытащил из кобуры револьвер, но держал его как-то неуверенно. Он сделал еще шаг вслед за Клейтоном, и тут под ногой оглушительно треснула сухая ветка. Лестер присел и застыл на месте. Клейтон обернулся к нему.
— Дай-ка мне спички.
Первая спичка не зажглась. Вторая вспыхнула, и они увидели на полянке женщину. Она лежала на земле. Платок на голове развязался, волосы запорошило снегом. Голова была запрокинута назад, шея резко выгнута; она металась, упираясь ногами, от каблуков остались глубокие вмятины в земле. Ее юбки были задраны выше пояса, при свете спички живот проступил вспухшим белым горбом. Огонек пыхнул на ветру и погас. Клейтон опустился на одно колено и зажег еще одну спичку. Женщина повернула к ним лицо. Глаза ничего не выражали, от боли они подернулись пленкой. Она была молодая, смуглая и черноволосая. Матово-красные губы разжались, женщина вскрикнула. Обхватила руками живот и начала месить его, как тесто, погружая пальцы в мягкое тело. А потом принялась колотить себя по бедрам сжатыми кулаками.
— Боже правый! Что она здесь делает?
— А ты что, не видишь? — негромко сказал Клейтон.
— Я хочу сказать, почему здесь, в лесу? Боже правый, она что, сумасшедшая?
— Может быть. — Клейтон склонился над женщиной. Она, казалось, не видит его, но все равно он сразу увидел, как она замерзла — ее так трясло от холода, что он никак не мог понять, начались у нее схватки или нет, и сколько еще до родов. Он осторожно положил ладонь ей на живот. Женщина отпрянула, прикрыла губы тыльной стороной руки и прикусила костяшку пальца. Но Клейтон не убирал ладонь, хотя и касался живота как можно легче — он хотел поймать под ней биение жизни. Только теперь он заметил, что женщина лежит на одеяле, и понял, что она пришла сюда специально.
— Она не залезет на лошадь, — он повернулся к Лестеру. — Седлай и скачи туда, вниз, к ближайшему ранчо. Может, у них еще горит свет. Подними с постели женщину, любую, какую найдешь, и тащи сюда. Объясни, в чем дело — она сообразит, что взять. Будет отказываться — не слушай. Если придется, припугни револьвером, но притащи ее сюда. — Он стиснул крепкую руку Лестера. — Справишься, Лес?
— Справлюсь. — Он тяжело дышал. — А может…
— Говорю тебе, Лес, иди! Седлай и скачи что есть мочи. А то она умрет. Скажи женщине, пусть возьмет одеяла, а если у нее повозка, подгоните ее к подножью. Туда я ее донесу, когда родит. Ну, давай, шевелись!
Женщина вскинула голову и закричала. Лестер бросился бежать и сразу исчез в темноте кустарника, как будто нырнул в чан с нефтью. Клейтон снова повернулся к женщине и опустился на колени рядом с ней. Он натянул свои перчатки на ее руки со скрюченными пальцами и принялся растирать ей запястья.
— Сейчас кто-нибудь придет и поможет тебе, — сказал он, но она не слышала. Он снова положил ладонь ей на живот. Он был горячий, внутри по-прежнему что-то пульсировало. Клейтон поспешил убрать руку.
Женщина высоко запрокинула ноги, дергая ими. Клейтон руками прижал их к земле. Они были холодные как лед, и он попытался согреть их, растирая икры. Он заглядывал ей в лицо, но звезды давали слишком мало света, ничего нельзя было разглядеть. Он вздохнул, отпустил ее, и, наклонившись к земле, начал метаться вокруг поляны, собирая хворост. Набрал охапку, вернулся и разжег костер. Когда огонь разгорелся, Клейтон смог наконец рассмотреть ее. Женщина была молодая, красивая, несмотря на худобу — скулы резко проступали под кожей. Полукровка — наполовину мексиканка, наполовину белая. Глаза темные, но тусклые. Она его не видела. Неровное пламя костра осветило ее лицо, и Клейтон понял, что она слепа.
Лестер вернулся через час, тяжело продираясь через кусты. Луна уже скрылась за верхушками костра. Он пришел один.
— Женщина не захотела подниматься сюда, — выпалил он, когда отдышался. — Она со мной пошла, ждет там, внизу, с двуколкой — но наверх подниматься не хочет.
— Но ребенок еще не родился! — сердито сказал Клейтон. — Чего она ждет там, внизу? Она что, хочет, чтобы я принимал роды?
— Она говорит, чтобы мы отнесли ее вниз… если она родит здесь, в холоде и темноте, так оба погибнут — и ребенок, и мать.
— Она одна или с мужем?
— С ней работник. Она толстая, не хочет лезть на гору.
Клейтон выругался. Он снова повернулся к роженице. Все время, пока Лестера не было, он разговаривал с ней — ни о чем, просто говорил негромко, чтобы успокоить ее. Он рассказывал ей, как пылает костер — зная, что она хоть и не видит, но чувствует его тепло, описывал ей месяц, который смотрит сквозь лапы сосен. И женщина успокоилась — он видел, как разжались ее пальцы в теплых перчатках. Клейтон сбегал к их первому костру, затушил его, принес фляжку с виски и смочил ей губы. Потом выпил глоток сам — и опять говорил и говорил с нею шепотом, едва слышным сквозь потрескивание костра, убеждая, что все будет хорошо. И нетерпеливо ждал, когда придет Лестер с женщиной.
— Слишком толстая, говоришь? Тогда похоже, придется самим тащить ее вниз. Но как? На руках мне ее снести? Или усадить ее на лошадь перед собой? Как, Лес?
— Не знаю, — нервно ответил Лестер. Он уже понял, что женщина слепая, разглядел, что она полукровка, и ему было не по себе от этих невидящих глаз, в которых отражалось пламя костра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47