Пусть выпутывается сам. Хватит мне изображать из себя цепного пса. К тому же, мой дорогой Реми, я убежден, что скоро ты меня полностью заменишь, и фирма от этого только выиграет.
— Я в этом не сомневаюсь, — холодно произнес Реми.
Дядя сжал кулаки; мешки под его глазами тряслись от сдерживаемого гнева. Он зажег свою сигару.
— Вы должны уехать со мной, мадемуазель Луан. Там мне будет нужна хорошая секретарша. И я вас уверяю, что вы ничего не потеряете от такой замены.
Сквозь прикрытые веки он наблюдал за Реми.
— Мы будем путешествовать, — добавил он. — Мы полетим на самолете в Нью-Йорк… В Лос Анжелес, вам это ни о чем не говорит?
Клементина поставила перед ним чашку, полную дымящегося кофе, и он начал рыться в сахарнице.
— Теперь, когда мосье мой племянничек выздоровел, вы не сможете больше служить ему сиделкой.
Он ухмыльнулся и выпустил носом дым.
— Это будет не совсем прилично.
Реми бросил вилку на скатерть и так резко встал, что одновременно на всех свечах колыхнулось пламя.
— Блеф! — бросил он, сжав зубы. — Это блеф! У вас нет ни малейшего намерения уезжать. Вы это говорите, чтобы произвести впечатление на Раймонду. Вам хотелось бы узнать, поедет ли она с вами, а? Так вот, и в этом вы тоже проиграли. Во-первых, вы ей не нравитесь.
— Может, она тебе это сказала?
— Совершенно верно.
Дядя проглотил свой кофе, промокнул носовым платком усы и встал из-за стола.
— Завтра я уезжаю в семь утра, — обратился он к Раймонде. — К этому времени вы должны быть готовы.
— Она не поедет, — закричал Реми.
— Посмотрим.
Он остановился перед племянником с сигарой в одной руке, заложив под мышку большой палец другой.
— Ты меня презираешь, не так ли?.. Да, да, ты меня презираешь. Вот на что вы больше всего годитесь — презирать людей. Если бы я не был твоим дядей, и если бы ты не был таким слабаком, я отлично знаю, что бы ты сделал.
Внезапно открылась дверь кухни, они обернулись и увидели на пороге Клементину.
— Я могу убрать? — спросила она.
Дядя пожал плечами, с головы до ног смерил взглядом Реми.
— Позволь мне пройти… Спокойной ночи, Раймонда. Не забудьте, в семь часов.
Он поставил свои наручные часы по настенным и тяжело начал подниматься по лестнице. Испытывая необъяснимую внутреннюю дрожь, Реми наблюдал, как он идет. Да, у него было желание схватить канделябр и со всего размаха… О, какой паскудный человек! Дядя добрался до площадки и подошел к перилам. Они едва доставали ему до пояса… Один толчок и…
— Доброй ночи, — сказал он.
Потом они услышали, как закрылась дверь, и под потолком заскрипели половицы — он, видимо, шагал по комнате из угла в угол.
— Ты ничего не съел, — прошептала Клементина.
Реми вцепился пальцами в свое лицо и замотал головой, словно ему только что ударили в лицо, и он таким образом хотел избавиться от боли.
— Все в порядке, — сказал он. — Оставь графин и стакан.
Они не осмеливались громко говорить. Раймонда села первой. Реми попытался зажечь сигарету, но спички ломались одна за другой в его руках.
— Свеча, — сказала Клементина. — Зажги от свечи.
Возможно, она была единственной, кто сохранил хладнокровие. Она унесла на подносе посуду. Реми пододвинул к себе стул.
— Вы не уедете, — пробормотал он.
— Ну да, конечно, — произнесла Раймонда.
Он взял один из подсвечников, приблизил его к ее лицу.
— Что вы делаете?
— Это чтобы убедиться, — сказал Реми. — Если бы вы сейчас солгали, я бы это увидел по вашему лицу. Вы просто неспособны понять, Раймонда; если вы уедете, я думаю…
Он поставил на место подсвечник и резким движением рванул на себе галстук.
— Дайте мне одну из ваших таблеток, — добавил он. — Иначе мне предстоит бессонная ночь.
Она сама растворила таблетку в стакане воды. Реми выпил и немного расслабился. Он попытался улыбнуться.
— Не рассказывайте отцу о том, что произошло сегодня вечером. Он придет в бешенство, когда узнает, что дядя нас покидает.
Тихонько потрескивали свечи. Теперь ночь была повсюду: за оконными стеклами, в коридорах, в пустынных комнатах. Он наклонился к Раймонде.
— Вы слышали, что он только что говорил? Он утверждает, что отец неспособен навести порядок в семье. Что он имел ввиду? Вас должна была удивить вся эта галиматья.
— Нет, — коротко ответила Раймонда.
Она подавила зевок и протянула руку к подсвечнику.
— Вы устали, Реми. Все-таки я несу за вас ответственность.
— Хорошо. Я иду спать. У меня такое впечатление, что до конца моих дней кто-то все время мне будет говорить: "Просыпайтесь… Ложитесь спать… Кушайте… " Раймонда, разве вам меня не жалко?
— Ну вот! Вы снова начинаете себя изводить. Спокойной ночи.
— Поцелуйте меня.
— Реми!
— Поцелуйте меня. Если вы хотите, чтобы я заснул, вам нужно меня поцеловать… сюда.
Он показал пальцем точку на лбу между своих глаз.
— После этого я вам что-то скажу. Что-то очень важное.
— Реми!
— Вы не любопытны?
— Обещаете мне тотчас же пойти в свою комнату?
— Да.
— Господи, вы начинаете меня раздражать, мой бедный Реми.
Она его быстро поцеловала и, словно опасаясь с его стороны какой-либо дерзкой выходки, она отступила на несколько шагов.
— Это вам не поможет, — каким-то утробным голосом медленно произнес Реми. — Смотрите на меня. Признайтесь, что вы меня поцеловали просто так, из любопытства. Так вот, я вам скажу всю правду: только что я пожелал, чтобы дядя умер. Я пожелал это изо всех сил, как я желал, чтобы сдохла собака… Это все. Спокойной ночи, Раймонда.
Он захватил ближайший канделябр и поднялся по лестнице, оставляя за собой изломанную на ступеньках тень. Ему действительно хотелось спать. Комната показалась ему какой-то необъятной, неуютной и даже враждебной. Так как он боялся летучих мышей, он закрыл окно и разделся. Кровать была просто ледяной и слегка влажноватой. От жуткого холода он чуть было не застучал зубами. Чтобы хоть немного согреться, он растер себе ноги. А если завтра они снова откажут? Да нет. Достаточно только захотеть… Достаточно захотеть… Как вечерний туман, на него уже накатывал сон. Он подумал о лежащем на шкафу портрете. Но ему нечего бояться мамы. Напротив. Она будет охранять его сон… На площадке скрипнули половицы. Это прошла Раймонда. Потом где-то на окраине деревни пролаял пес. «Я сплю, — подумал Реми. — А может, я ошибаюсь?» Он с замешательством вспомнил, что забыл закрыть на ключ дверь, но он был слишком опустошен, чтобы сделать малейшее движение. Пускай. Ничего не случится. Ничего не может случиться. Ничего.
Он видел сон, без сомнения, очень короткий сон, потом он вздрогнул от прикосновения чьей-то руки, которая опустилась на его лоб. Очень тихо, словно из преисподней, донесся голос, бормотавший что-то невнятное, старый, надтреснутый голос… Сверху вниз кто-то провел ледяной рукой по его лицу, потом она поднялась ко лбу, чтобы убедиться, что его веки закрыты. Все это происходило очень далеко, очень тихо, очень нежно. Это были руки любящего существа, они ощупывали его лицо, словно покрывали его легкими, почти неощутимыми поцелуями, но постепенно они всасывали в себя это лицо, такое нежное, такое грустное, очищенное от мирской грязи блаженным состоянием сна. Больше Реми ничего не помнил. Его подхватили черные воды забытья.
Когда Реми вернулся к жизни, он услышал, как часы пробили семь раз. Он увидел перед собой серый прямоугольник окна, который, как два копья, пересекали стойки кровати. Внезапно Реми приподнялся на локте. Он знал… Он был уверен… Раймонда уехала.
Глава 5
Реми встал с постели, в нерешительности помедлил. Что он скажет, если встретит Клементину? Да пошли они к черту!… Он что-то защищал… от их всех. Когда он взялся за ручку двери, у него внезапно появилась уверенность, что в некотором смысле он даже защищал свою жизнь. Раймонда не имела права уезжать, оставлять его пленником этих… Он не знал пленником чего, кого он является в данный момент, но он в одно мгновение проникся абсолютной убежденностью, что его держат в заточении… Перед ним лежала освещенная зыбким утренним светом площадка второго этажа, которая вдали переходила в лестницу, уходящую в некое подобие подводного царства. Да, именно так: Реми жил в аквариуме, был одной из апатичных аквариумных рыбок, завороженно наблюдающих, как в запретном для них пространстве вдоль стекол скользят какие-то непонятные, диковинные силуэты. Время от времени их переносят в другой сосуд, им меняют воду. Склонившиеся над ними лица смотрят, как они спят или как они мечутся в этой стеклянной клетке. Одно время он думал, что Раймонда… но Раймонда была по ту сторону, как и все остальные. Он пересек лестничную площадку. Медленно в тишине вестибюля пробили часы; иногда можно было услышать, как, раскачиваясь, маятник почти неуловимо касается деревянной обшивки часов. Как лужица пролитой воды внизу блестела плитка. Он вытянул голову над пустотой пролета и внезапно осознал, что делает это с какой-то неестественной, осторожной медлительностью, словно чего-то боясь. Давно, очень давно он уже совершал это движение, может быть, во сне, а может, в прошлой жизни? Он уже знал, что увидит прямо под собой темную скрюченную на полу фигуру…
Схватившись за перила, чувствуя жирный липкий пот на лице, Реми, не отрываясь, смотрел на жуткий силуэт, который словно был придавлен к плиткам, и он больше не осмеливался дышать. Выходит, достаточно маленькой толики ненависти, чтобы?.. Он начал спускаться вниз. От ощущения собственного могущества у него перехватило горло и подкашивались ноги. Он больше не чувствовал холода каменных плиток под своими голыми ступнями. Он играл в какую-то страшную игру, он ушел в нее с головой, и когда он остановился у трупа, опрокинутого, как шахматная фигура на доске, он подумал: "Шах и мат. "Он никогда не видел мертвого человека. В общем, ничего особенного. На дяде была пижама и комнатные тапочки на босу ногу. Он лежал ничком с подвернутой под себя правой рукой. Никакой крови. Хорошенькая чистенькая смерть. Как будто человека сразило молнией. Реми опустился на колени, потому что внезапно он ощутил себя таким же пустым и инертным, как распростертое перед ним тело. Да, он презирал дядю, и не только из-за Раймонды. Но также и потому, что дядя носил траур по маме… и еще по некоторым, более смутным, более глубоким и трудно уловимым причинам. У него возникло что-то похожее на злобное чувство, словно дядя не сделал чего-то, что только он один мог сделать; потому что он решил что-то от них скрыть; потому что на протяжении многих лет он отказывался повиноваться своему брату. На его месте Реми… Он пожал плечами. Он совершенно не представлял себя на месте дяди Робера. И однако, если бы он обладал хотя бы частью его энергии, его жизненной силы… сколь многого он бы мог добиться в жизни! Для чего? Впрочем, цель не имеет значения. Главное — быть сильным!
"Я силен, раз я его убил, " —думал Реми. Только это не правда. Он хорошо знал, что это не правда, что он заигрывал с этой мыслью, чтобы взять реванш или, возможно, чтобы просто придать себе храбрости. Как бы не так! Это было бы слишком уж легко, если достаточно…
Он протянул руку, тронул мертвеца за плечо и тотчас же ее отдернул. Потом он заставил себя повторить то же самое еще раз. Теперь он не отнял руки. Ничего страшного. Дядя свалился через перила, потеряв ориентацию в темноте. Ничего более. Зачем себе рассказывать сказки? Зачем обманывать себя? Зачем поэтизировать, искажать события? Ложь приводит к тому, что человек становится больным… Но неужели и в самом деле дядя упал через перила? Разве это не похоже на одно из ложных оправданий Воберов, которые только скрывают истину?
Наступал день. Тихо, очень тихо Реми поднялся. В одно мгновение он себя почувствовал умудренным опытом стариком. В памяти возникли слова, которые произнес мертвый:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Я в этом не сомневаюсь, — холодно произнес Реми.
Дядя сжал кулаки; мешки под его глазами тряслись от сдерживаемого гнева. Он зажег свою сигару.
— Вы должны уехать со мной, мадемуазель Луан. Там мне будет нужна хорошая секретарша. И я вас уверяю, что вы ничего не потеряете от такой замены.
Сквозь прикрытые веки он наблюдал за Реми.
— Мы будем путешествовать, — добавил он. — Мы полетим на самолете в Нью-Йорк… В Лос Анжелес, вам это ни о чем не говорит?
Клементина поставила перед ним чашку, полную дымящегося кофе, и он начал рыться в сахарнице.
— Теперь, когда мосье мой племянничек выздоровел, вы не сможете больше служить ему сиделкой.
Он ухмыльнулся и выпустил носом дым.
— Это будет не совсем прилично.
Реми бросил вилку на скатерть и так резко встал, что одновременно на всех свечах колыхнулось пламя.
— Блеф! — бросил он, сжав зубы. — Это блеф! У вас нет ни малейшего намерения уезжать. Вы это говорите, чтобы произвести впечатление на Раймонду. Вам хотелось бы узнать, поедет ли она с вами, а? Так вот, и в этом вы тоже проиграли. Во-первых, вы ей не нравитесь.
— Может, она тебе это сказала?
— Совершенно верно.
Дядя проглотил свой кофе, промокнул носовым платком усы и встал из-за стола.
— Завтра я уезжаю в семь утра, — обратился он к Раймонде. — К этому времени вы должны быть готовы.
— Она не поедет, — закричал Реми.
— Посмотрим.
Он остановился перед племянником с сигарой в одной руке, заложив под мышку большой палец другой.
— Ты меня презираешь, не так ли?.. Да, да, ты меня презираешь. Вот на что вы больше всего годитесь — презирать людей. Если бы я не был твоим дядей, и если бы ты не был таким слабаком, я отлично знаю, что бы ты сделал.
Внезапно открылась дверь кухни, они обернулись и увидели на пороге Клементину.
— Я могу убрать? — спросила она.
Дядя пожал плечами, с головы до ног смерил взглядом Реми.
— Позволь мне пройти… Спокойной ночи, Раймонда. Не забудьте, в семь часов.
Он поставил свои наручные часы по настенным и тяжело начал подниматься по лестнице. Испытывая необъяснимую внутреннюю дрожь, Реми наблюдал, как он идет. Да, у него было желание схватить канделябр и со всего размаха… О, какой паскудный человек! Дядя добрался до площадки и подошел к перилам. Они едва доставали ему до пояса… Один толчок и…
— Доброй ночи, — сказал он.
Потом они услышали, как закрылась дверь, и под потолком заскрипели половицы — он, видимо, шагал по комнате из угла в угол.
— Ты ничего не съел, — прошептала Клементина.
Реми вцепился пальцами в свое лицо и замотал головой, словно ему только что ударили в лицо, и он таким образом хотел избавиться от боли.
— Все в порядке, — сказал он. — Оставь графин и стакан.
Они не осмеливались громко говорить. Раймонда села первой. Реми попытался зажечь сигарету, но спички ломались одна за другой в его руках.
— Свеча, — сказала Клементина. — Зажги от свечи.
Возможно, она была единственной, кто сохранил хладнокровие. Она унесла на подносе посуду. Реми пододвинул к себе стул.
— Вы не уедете, — пробормотал он.
— Ну да, конечно, — произнесла Раймонда.
Он взял один из подсвечников, приблизил его к ее лицу.
— Что вы делаете?
— Это чтобы убедиться, — сказал Реми. — Если бы вы сейчас солгали, я бы это увидел по вашему лицу. Вы просто неспособны понять, Раймонда; если вы уедете, я думаю…
Он поставил на место подсвечник и резким движением рванул на себе галстук.
— Дайте мне одну из ваших таблеток, — добавил он. — Иначе мне предстоит бессонная ночь.
Она сама растворила таблетку в стакане воды. Реми выпил и немного расслабился. Он попытался улыбнуться.
— Не рассказывайте отцу о том, что произошло сегодня вечером. Он придет в бешенство, когда узнает, что дядя нас покидает.
Тихонько потрескивали свечи. Теперь ночь была повсюду: за оконными стеклами, в коридорах, в пустынных комнатах. Он наклонился к Раймонде.
— Вы слышали, что он только что говорил? Он утверждает, что отец неспособен навести порядок в семье. Что он имел ввиду? Вас должна была удивить вся эта галиматья.
— Нет, — коротко ответила Раймонда.
Она подавила зевок и протянула руку к подсвечнику.
— Вы устали, Реми. Все-таки я несу за вас ответственность.
— Хорошо. Я иду спать. У меня такое впечатление, что до конца моих дней кто-то все время мне будет говорить: "Просыпайтесь… Ложитесь спать… Кушайте… " Раймонда, разве вам меня не жалко?
— Ну вот! Вы снова начинаете себя изводить. Спокойной ночи.
— Поцелуйте меня.
— Реми!
— Поцелуйте меня. Если вы хотите, чтобы я заснул, вам нужно меня поцеловать… сюда.
Он показал пальцем точку на лбу между своих глаз.
— После этого я вам что-то скажу. Что-то очень важное.
— Реми!
— Вы не любопытны?
— Обещаете мне тотчас же пойти в свою комнату?
— Да.
— Господи, вы начинаете меня раздражать, мой бедный Реми.
Она его быстро поцеловала и, словно опасаясь с его стороны какой-либо дерзкой выходки, она отступила на несколько шагов.
— Это вам не поможет, — каким-то утробным голосом медленно произнес Реми. — Смотрите на меня. Признайтесь, что вы меня поцеловали просто так, из любопытства. Так вот, я вам скажу всю правду: только что я пожелал, чтобы дядя умер. Я пожелал это изо всех сил, как я желал, чтобы сдохла собака… Это все. Спокойной ночи, Раймонда.
Он захватил ближайший канделябр и поднялся по лестнице, оставляя за собой изломанную на ступеньках тень. Ему действительно хотелось спать. Комната показалась ему какой-то необъятной, неуютной и даже враждебной. Так как он боялся летучих мышей, он закрыл окно и разделся. Кровать была просто ледяной и слегка влажноватой. От жуткого холода он чуть было не застучал зубами. Чтобы хоть немного согреться, он растер себе ноги. А если завтра они снова откажут? Да нет. Достаточно только захотеть… Достаточно захотеть… Как вечерний туман, на него уже накатывал сон. Он подумал о лежащем на шкафу портрете. Но ему нечего бояться мамы. Напротив. Она будет охранять его сон… На площадке скрипнули половицы. Это прошла Раймонда. Потом где-то на окраине деревни пролаял пес. «Я сплю, — подумал Реми. — А может, я ошибаюсь?» Он с замешательством вспомнил, что забыл закрыть на ключ дверь, но он был слишком опустошен, чтобы сделать малейшее движение. Пускай. Ничего не случится. Ничего не может случиться. Ничего.
Он видел сон, без сомнения, очень короткий сон, потом он вздрогнул от прикосновения чьей-то руки, которая опустилась на его лоб. Очень тихо, словно из преисподней, донесся голос, бормотавший что-то невнятное, старый, надтреснутый голос… Сверху вниз кто-то провел ледяной рукой по его лицу, потом она поднялась ко лбу, чтобы убедиться, что его веки закрыты. Все это происходило очень далеко, очень тихо, очень нежно. Это были руки любящего существа, они ощупывали его лицо, словно покрывали его легкими, почти неощутимыми поцелуями, но постепенно они всасывали в себя это лицо, такое нежное, такое грустное, очищенное от мирской грязи блаженным состоянием сна. Больше Реми ничего не помнил. Его подхватили черные воды забытья.
Когда Реми вернулся к жизни, он услышал, как часы пробили семь раз. Он увидел перед собой серый прямоугольник окна, который, как два копья, пересекали стойки кровати. Внезапно Реми приподнялся на локте. Он знал… Он был уверен… Раймонда уехала.
Глава 5
Реми встал с постели, в нерешительности помедлил. Что он скажет, если встретит Клементину? Да пошли они к черту!… Он что-то защищал… от их всех. Когда он взялся за ручку двери, у него внезапно появилась уверенность, что в некотором смысле он даже защищал свою жизнь. Раймонда не имела права уезжать, оставлять его пленником этих… Он не знал пленником чего, кого он является в данный момент, но он в одно мгновение проникся абсолютной убежденностью, что его держат в заточении… Перед ним лежала освещенная зыбким утренним светом площадка второго этажа, которая вдали переходила в лестницу, уходящую в некое подобие подводного царства. Да, именно так: Реми жил в аквариуме, был одной из апатичных аквариумных рыбок, завороженно наблюдающих, как в запретном для них пространстве вдоль стекол скользят какие-то непонятные, диковинные силуэты. Время от времени их переносят в другой сосуд, им меняют воду. Склонившиеся над ними лица смотрят, как они спят или как они мечутся в этой стеклянной клетке. Одно время он думал, что Раймонда… но Раймонда была по ту сторону, как и все остальные. Он пересек лестничную площадку. Медленно в тишине вестибюля пробили часы; иногда можно было услышать, как, раскачиваясь, маятник почти неуловимо касается деревянной обшивки часов. Как лужица пролитой воды внизу блестела плитка. Он вытянул голову над пустотой пролета и внезапно осознал, что делает это с какой-то неестественной, осторожной медлительностью, словно чего-то боясь. Давно, очень давно он уже совершал это движение, может быть, во сне, а может, в прошлой жизни? Он уже знал, что увидит прямо под собой темную скрюченную на полу фигуру…
Схватившись за перила, чувствуя жирный липкий пот на лице, Реми, не отрываясь, смотрел на жуткий силуэт, который словно был придавлен к плиткам, и он больше не осмеливался дышать. Выходит, достаточно маленькой толики ненависти, чтобы?.. Он начал спускаться вниз. От ощущения собственного могущества у него перехватило горло и подкашивались ноги. Он больше не чувствовал холода каменных плиток под своими голыми ступнями. Он играл в какую-то страшную игру, он ушел в нее с головой, и когда он остановился у трупа, опрокинутого, как шахматная фигура на доске, он подумал: "Шах и мат. "Он никогда не видел мертвого человека. В общем, ничего особенного. На дяде была пижама и комнатные тапочки на босу ногу. Он лежал ничком с подвернутой под себя правой рукой. Никакой крови. Хорошенькая чистенькая смерть. Как будто человека сразило молнией. Реми опустился на колени, потому что внезапно он ощутил себя таким же пустым и инертным, как распростертое перед ним тело. Да, он презирал дядю, и не только из-за Раймонды. Но также и потому, что дядя носил траур по маме… и еще по некоторым, более смутным, более глубоким и трудно уловимым причинам. У него возникло что-то похожее на злобное чувство, словно дядя не сделал чего-то, что только он один мог сделать; потому что он решил что-то от них скрыть; потому что на протяжении многих лет он отказывался повиноваться своему брату. На его месте Реми… Он пожал плечами. Он совершенно не представлял себя на месте дяди Робера. И однако, если бы он обладал хотя бы частью его энергии, его жизненной силы… сколь многого он бы мог добиться в жизни! Для чего? Впрочем, цель не имеет значения. Главное — быть сильным!
"Я силен, раз я его убил, " —думал Реми. Только это не правда. Он хорошо знал, что это не правда, что он заигрывал с этой мыслью, чтобы взять реванш или, возможно, чтобы просто придать себе храбрости. Как бы не так! Это было бы слишком уж легко, если достаточно…
Он протянул руку, тронул мертвеца за плечо и тотчас же ее отдернул. Потом он заставил себя повторить то же самое еще раз. Теперь он не отнял руки. Ничего страшного. Дядя свалился через перила, потеряв ориентацию в темноте. Ничего более. Зачем себе рассказывать сказки? Зачем обманывать себя? Зачем поэтизировать, искажать события? Ложь приводит к тому, что человек становится больным… Но неужели и в самом деле дядя упал через перила? Разве это не похоже на одно из ложных оправданий Воберов, которые только скрывают истину?
Наступал день. Тихо, очень тихо Реми поднялся. В одно мгновение он себя почувствовал умудренным опытом стариком. В памяти возникли слова, которые произнес мертвый:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16