Нетерпение это еще больше усиливалось оттого, что Таня не только не сопротивлялась, но и, казалось, предугадывала все желания Шубина за долю секунды до того, как они возникали. Она была мягкой и податливой и в то же время упругой и гибкой, как лоза, и Шубин, потея в тесном салоне “Нивы”, распалился до последней степени. Он поймал себя на том, что совершенно утратил человеческий облик и среди бела дня самым свинским образом лапает прилично одетую девицу прямо на автомобильной стоянке рядом с дорогим кабаком, но Таня не возражала. Судя по тому, с каким энтузиазмом она принимала участие в этом обоюдном облапывании, оно доставляло ей ничуть не меньшее удовольствие, чем самому Шубину, да и одежда, похоже, мешала ей так же, как и ему. По самому краю сознания Андрея Валентиновича холодной струйкой пробежала мысль о том, что ее страсть вполне может оказаться умелой имитацией – все-таки она была профессионалкой, – но если это и была подделка, то такого качества, что совершенно не отличалась от натурального продукта, а кое в чем, пожалуй, и превосходила его. Придя к такому выводу, Шубин перестал думать вообще, с головой окунувшись в душистый водоворот пышных волос, теплых податливых губ и упруго-послушной молодой плоти.
Краем уха он услышал, как тихо вжикнула “молния” на его брюках, и тут же умелые теплые пальцы проникли вовнутрь, скользя, добираясь, лаская и обхватывая, и сам он тоже проникал, добирался, ласкал до тех самых пор, пока все тело не сотряс сладкий спазм, от которого разом потемнело в глазах. Сердце пропустило один удар и заколотилось, как барабан войны, спазм повторился, заставив его хрипло застонать, потом мир словно взорвался, и пришло облегчение пополам с усталостью и сладкой опустошенностью. Он откинулся на спинку сиденья, опершись затылком о подголовник, и с некоторой неловкостью сказал, едва слыша собственный голос из-за звона в ушах:
– Уф… Извини. Совершенно сошел с ума, прямо как мальчишка.
– Ничего, – буднично ответила Таня. Она открыла сумочку, вынула носовой платок и принялась старательно, но без тени брезгливости вытирать испачканную ладонь. – Это бывает, особенно после долгого воздержания.
– Да уж, – пробормотал Шубин. – Что да, то да. Он сел прямо и с неудовольствием посмотрел на купленные несколько часов назад брюки. Зрелище было, мягко говоря, неаппетитное.
– Извини, – повторил он.
Таня не ответила. Сдув со лба упавшую невесомую прядь, она наклонилась над Шубиным, щекоча его волосами, и принялась так же спокойно, как и свою ладонь, оттирать его брюки, действуя умело и сноровисто. Заодно она протерла и нижний край рулевого колеса. “Ого, – подумал Шубин, только теперь заметивший, что руль тоже испачкан, – да это же было просто извержение вулкана какое-то… Лет с шестнадцати со мной такого не было, пожалуй. Вот это баба!.."
– Спасибо, – сказал он, застегиваясь и приводя себя в порядок.
– Не за что, – откликнулась Таня, убирая обратно в сумочку скомканный липкий платок. Она тряхнула головой, отбрасывая волосы на спину, и немного лукаво посмотрела на Шубина, медленно, пуговка за пуговкой, застегивая блузку. – Ты еще не передумал везти меня на прогулку?
Шубин неловко рассмеялся.
– Вот уж нет, – сказал он. – Теперь я тебя не отпущу, даже если ты сама передумаешь. Такие знакомства не должны кончаться вот так.., испачканными брюками.
– Да забудь ты про свои брюки, – как-то совсем по-свойски, словно они были сто лет женаты, сказала Таня. – Это была просто легкая закуска перед главным блюдом. В конце концов, тебе было просто необходимо немного спустить пар, чтобы ты мог доехать до места. Разве не так?
– Так, – медленно сказал Шубин. Таня в это время поправляла отстегнувшийся чулок, и это зрелище вкупе со словами о легкой закуске снова заставило его сердце учащенно забиться. “Господи, – подумал он, осторожно проводя кончиками пальцев по узкой полоске шелковистой кожи, белевшей между верхом чулка и краем задранной юбки, – Господи, да что это со мной? Что я, задранных юбок не видел? Совсем ополоумел, старый кобель…"
– Кыш, – весело сказала Таня и одернула юбку. – Смотри, вон Светка приехала.
Шубин увидел подъехавшее такси, из которого с присущей многим москвичкам непринужденной грацией выбиралась одетая в длинный серебристый чешуйчатый плащ рослая девица в пышных платиновых локонах, похожих на парик. Плащ на ней переливался и сверкал, и так же сверкала парчовая сумочка на длинной никелированной цепочке, приспособленной вместо ремешка. Когда девица распрямилась во весь рост и повернулась лицом, озабоченно оглядывая стоянку, Шубин сумел разглядеть под распахнутым плащом высоко обнаженные широкие мускулистые бедра, сильные икры, туго обтянутые облегающими голенищами сапог, блестящую юбчонку из искусственной кожи, прозрачную кофточку, из которой, как пара ворованных дынь, нахально выпирал монументальный бюст, глубокое декольте, а над ним – лошадиную физиономию, размалеванную, как клоунская маска. Он невольно качнул головой, восхищаясь не то проницательностью Тани, не то совпадению, благодаря которому ее подружка оказалась женщиной как раз того сорта, какой предпочитал не отличавшийся утонченностью Палыч.
– Подойдет? – спокойно и деловито спросила Таня, словно Шубин покупал сорочку для отсутствующего приятеля.
– Подойдет, – ответил он и коротко посигналил клаксоном.
Девица встрепенулась, нашла глазами “Ниву” и зашагала через стоянку. Походка у нее была разбитая, словно она смертельно устала.
– Привет, – хрипловато сказала она, плюхаясь на заднее сиденье и немедленно принимаясь чиркать зажигалкой. Краем глаза Шубин заметил, что она курит “кэмел”. – Эй, дядя, огонька не найдется? Моя совсем сдохла… Вот спасибо… Представляешь, – продолжала она, обращаясь к Тане с таким видом, словно в машине, кроме них, никого не было, – вчера такие козлы попались! Ничего их не берет, лезут и лезут, как на карусели, честное слово. Думала, там мне и конец.
Шубин чуть слышно хмыкнул, запустил двигатель и выехал со стоянки. Предзакатное солнце, зависнув над дальним концом проспекта, било в глаза, и он опустил защитный козырек. Москва оживленно копошилась вокруг в зелени скверов и пестроте витрин, перекликалась сама с собой отдаленными гудками тепловозов, громыханием трамваев и редкими вскриками автомобильных сигналов. Управлять “Нивой” после послушного “пежо” было все равно что учиться танцевать на протезах, но Шубину все равно было хорошо. Бросая частые взгляды на точеный профиль Тани со слегка приоткрытыми, похожими на лепестки розы губами, он вдруг окончательно поверил в то, что все закончится хорошо – и сегодня, и вообще. Граф поскрипит зубами и смирится с потерей, а он, Андрей Валентинович Шубин, будет спокойно и счастливо жить на каком-нибудь теплом острове, где нет ни братвы, ни налоговых инспекторов, а есть только синее небо, горячее солнце и ласковое море. Можно будет взять с собой Таню. Говорить о любви, конечно же, смешно, но он давным-давно не встречал женщины, которая нравилась бы ему сильнее.
Ну, а если откажется? Шубин снова украдкой покосился направо и иронично улыбнулся краешком губ. Если откажется – скатертью дорога. Это докажет только то, что у нее не все дома, а полоумная ему не нужна. Подумаешь, потеря! Как будто мало на свете горячих баб…
Измотанная неутомимыми клиентами Светка уже дремала, завалившись в уголок сиденья и уронив на плечо голову в съехавшем платиновом парике. Из-под парика выбивались темно-русые жидковатые пряди. Лицо у Светки даже сквозь грим казалось немолодым и очень усталым. Время от времени Шубин посматривал на нее в зеркало, между делом думая о том, что легкого хлеба, по-видимому, все-таки не бывает. Хлеб всегда так или иначе приходится отрабатывать, и, если ты видишь человека, который живет припеваючи и вроде бы ничем особенным не занят, не торопись завидовать: он либо прошел через ад, либо только готовится вступить на его дымные улицы.
Он закурил и, спохватившись, протянул пачку Тане. Та благодарно кивнула и тоже закурила, глядя в окно и думая о чем-то своем. Она даже курила красиво, и не просто красиво, а так, что Шубин опять против воли начал заводиться и поспешно перевел взгляд на дорогу.
На окраине он притормозил рядом с универсамом и купил для себя и девиц хорошего вина, а для Палыча – две бутылки водки. Гулять так гулять, весело подумал он, спускаясь с крыльца и придерживая под дно позвякивающий полиэтиленовый пакет.
Проснувшаяся Светка приняла у него пакет, немедленно сунула в него длинноватый, сильно напудренный нос, удовлетворенно хмыкнула и, не дав никому опомниться, сорвала с горлышка обертку и одним умелым движением вышибла пробку. Шубин разинул рот – такое он видел разве что в кино, – а Светка уже запрокинула голову и вылила добрых полбутылки коллекционного вина в глотку совершенно так же, как если бы лила его в унитаз: Шубин даже не заметил, чтобы она глотала.
– Компот, – объявила Светка, деликатно рыгнув в сторонку. – Ты извини, дядя, но у меня башка гудит, как Царь-колокол. Нет, ежели что не так, я отработаю. Ты минет на ста двадцати километрах в час не пробовал? Некоторые мужики от этого просто балдеют. Только имей в “иду: я это дело не глотаю, плевать буду прямо на пол…
– Не стоит, – сдерживая смех, сказал Шубин. – Тесновато здесь для хорошего минета.
– Да, – равнодушно согласилась Светка, загоняя на место пробку, – это не “мерседес”.
Шубин оглянулся на Таню и увидел теплые искорки смеха у нее в глазах. Перехватив его взгляд, она едва заметно улыбнулась уголками губ и быстро провела по ним кончиком языка. Язык у нее был острый и ярко-розовый, как у котенка. Предвкушая наслаждение, Шубин поспешно запустил двигатель.
Глава 5
– Братья славяне! – вдруг провозгласил Цыба с возвышенной торжественностью в голосе и встал из кресла, высоко подняв сделанный в форме лилии бокал необыкновенной красоты. Юрий уставился на него с преувеличенным вниманием, ожидая, что сейчас будет произнесен очередной витиеватый тост – за старую 1 дружбу, за успех в делах и – отдельно – за женщин, за здоровье и за богатство, за удачу, наконец, – но Цыба вдруг замолчал, словно забыв, зачем встал, и стоял так почти минуту, все заметнее покачиваясь вперед-назад. Наконец он качнулся совсем сильно, облился вином, с трудом восстановил равновесие и обвел присутствующих слегка расфокусированным взглядом. – Во, набрался, – самокритично сказал он нормальным голосом. – Я что хотел сказать? Давайте-ка зажжем камин и сядем у огня, как волосатые предки…
– Не дури, Евгений, – голосом светской дамы произнесла Лена, и Юрию пришлось сделать над собой усилие, чтобы не повернуть на этот голос голову, – Какой может быть камин в конце апреля?
– Хороший может быть камин, – не сдавался Арцыбашев. – С настоящим живым огнем. Забыла, что ли, как костры жгли? Не для отопления же мы их тогда разжигали, в самом-то деле…
Елена плавным движением поднесла к накрашенным губам длинную коричневую сигарету, глубоко затянулась и выпустила дым через ноздри, прикрыв глаза тяжелыми от туши ресницами. Юрий все-таки не удержался и покосился в ее сторону. И опять его, как и всякий раз, когда он смотрел на Лену, словно обожгло. Она до неузнаваемости изменилась, превратившись из красивой девушки в сногсшибательную женщину. Юрий никак не мог уловить суть произошедшей метаморфозы, потому что не мог смотреть на нее больше двух секунд – смущался, краснел и отводил глаза, как влюбленный мальчишка. Ему все время некстати лезло в голову то, самое последнее письмо, отправленное им из училища. Оно действительно было по-мальчишески наивным.., глупым оно было, если уж называть вещи своими именами.
– Да, – произнесла Елена, – наверное, ты прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50