В одном углу стоял телевизор, в другом — пианино. Рядом — стиральная машина, очень старая, почти музейный экспонат. Большая корзина, полная белья.
— Непрерывная стирка, — пояснила Елена. — Сами понимаете, дети.
— Сколько их у вас?
—Двое. Вы, наверное, подумали, что детей не меньше восьми, но уверяю вас, двоих вполне достаточно, чтобы обеспечить беспорядок. О том, чтобы все лежало на своих местах и одежда была чистая, я мечтаю примерно так же, как верующие о вечной жизни в раю. Ясно, что этого никогда не будет, но приятно надеяться, что где-то там такое существует.
Елена махнула Флавии, чтобы она садилась за стол, и принялась варить кофе.
— Мне сейчас вспомнилась английская поговорка, — произнесла она, возвращаясь с кофейником и чашками. — Старость начинается, когда все полицейские на улице кажутся молодыми.
— Это вроде как комплимент для меня, — отозвалась Флавия. — Но в данный момент молодой я себя не ощущаю.
Елена внимательно в нее вгляделась и кивнула:
— Неудивительно. — Она помолчала. — Полагаю, у меня нет возможности избежать ваших вопросов.
— Вы правы. Но я не отниму у вас много времени. Тем более что полиция вам не очень докучает. Верно?
— Могли бы и больше. Но ведь я не расскажу ничего нового.
— Уверена, расскажете. Речь пойдет о недавних событиях.
— Я не выезжала отсюда больше месяца.
— А гости?
— Я их не поощряю.
— Телефонные звонки?
— У меня нет телефона.
— Письма?
— Только счета. Послушайте, почему бы не спросить прямо? Было бы больше пользы.
— Хорошо. Маурицио Саббатини. Глаза Елены расширились.
— Мне следовало бы догадаться. Во что на сей раз вляпался этот мошенник?
— В алебастр. Он утонул в чане с алебастром.
Елена вздрогнула.
— Вот оно что… — Несколько секунд она терла нос, словно пытаясь сдержать слезы. — Это был мошенник. Понимаете? Фальшивый до мозга костей. Искренний как таракан и надежный как земляной червь. Я не видела его десять лет и не желала бы видеть до конца жизни, но все равно потрясена его смертью. Вы это можете объяснить?
— С ним ушла часть вашего прошлого?
— Он был речистый и раскованный.
— Я ведь о нем почти ничего не знаю. Пожалуйста, расскажите.
— Он был веселый. Пересмешник. Веселился, даже когда грабил банк. Считал это очень забавным. И смешил всех остальных. Управляющий банка и тот не удержался от смеха. Он приходил на сходки, где серьезно обсуждали проблемы диктатуры пролетариата, и через полчаса все надрывали животы от хохота. Он ничего не воспринимал серьезно.
— Так почему вы не хотели его видеть?
— В жизни мало места для веселья.
Флавия ждала пояснений, но Елена молчала.
— И что же дальше?
— Я не понимаю, почему вы пришли… если он умер, — наконец произнесла Елена.
— Надеялась услышать от вас что-нибудь интересное.
— С какой стати я стану выкладывать душу перед незнакомой женщиной, пусть даже служащей в полиции? Мои ответы вы должны заработать. Разве не справедливо?
Разумеется, не справедливо. Бывшая террористка Елена Фортини находилась под надзором полиции и была обязана отвечать на все вопросы. Так в теории. А на практике Флавия знала, что недобрыми методами от нее ничего не добьется. В свое время Елена Фортини выстояла на допросах, какие трудно даже вообразить, поэтому либо она все расскажет сама, либо вообще ничего.
— И как можно заработать?
— Поясните, почему вас интересует такой никчемный человек, глупый клоун. И тогда я сообщу вам что-нибудь о нем. Тем более что вреда ему уже причинить нельзя.
Не вдаваясь в детали, Флавия поведала о краже картины и обмене ее на деньги, когда Саббатини умер.
— Что показало вскрытие? Он был пьян?
— Да. Не вдрызг, но достаточно, чтобы утонуть во сне.
— А вы не допускаете, что ему кто-то помог? — спросила Елена.
Конечно, Флавия думала об этом. Но отсутствовали доказательства.
— В таком случае это было бы почти идеальное убийство. Никто ничего не видел и не слышал. Нет ни единой улики.
Елена грустно усмехнулась:
— Как это похоже…
— На что? — Флавия вскинула брови.
— На гибель его сестры Марии.
— А что с ней случилось?
— Разве в полицейских досье ничего не сказано? — удивилась Елена. — Молодую женщину расстреляли безжалостные террористы.
— Вот, значит, почему вы с ними порвали? Мария погибла в восемьдесят первом году, а вы отошли от движения вскоре после этого.
Елена пожала плечами:
— Думаете, на меня произвело впечатление то преступление? Нет, я порвала с ними, осознав, что дело безнадежное. Впрочем, довольно ворошить прошлое.
— Мы говорим о Саббатини.
— Маурицио был всего лишь шутник. Стойкости от него никто не ожидал. Поэтому, когда его задержала полиция, они решили похитить сестру, которую он очень любил. Рассчитывали таким образом заставить его молчать на допросах. Потом ее убили. Он так и не смог оправиться. Во всем винил себя, что, впрочем, правильно. Перестал шутить. Надеюсь, этого для вас достаточно.
Флавия налила себе еще кофе, не спрашивая. Странно, но она чувствовала себя здесь как дома. В обществе этой непостижимой женщины, такой сейчас приятной и мягкой, но с ужасным прошлым. Флавия привыкла доверять своей интуиции. Если ей комфортно в чьем-то обществе, значит, человек заслуживал доверия. На сей раз ее ощущения и то, что она знала о Елене Фортини, так противоречили друг другу, что она уже ничего не понимала.
— Это было трудно… уйти?
Елена слабо улыбнулась:
— Существовало два пути: продолжать бессмысленную борьбу или уходить. Я ушла. Другие выбрали первый путь.
— А Маурицио?
— Теперь вы о нем знаете столько, сколько и я. Вас, несомненно, удивило, что при ограблении музея он использовал свои прежние шутовские выходки. Учтите, он таким способом указывал — не вам, а кому-то иному, — кто это сделал. Понимаете?
— А деньги? — спросила Флавия.
— Деньги Маурицио никогда не интересовали.
— Это выше моего понимания. — Флавия пожала плечами. — Я привыкла, что поступки людей подчиняются логике. И главным мотивом почти всех преступлений являются деньги. Желание иметь много денег.
Елена встала, подошла к окну, посмотрела на играющих детей, затем вернулась к столу и начала убирать посуду.
— Вы спросили, я ответила. Больше мне добавить нечего. Но версию о том, что Маурицио это делал из-за денег, можете отбросить сразу. Так же как и то, что у него были сообщники. Он никогда не совершал ничего подобного в прошлом. Осторожничал даже со мной. У него не было ни друзей, ни приятелей. Никогда. А тут вдруг неожиданно заинтересовался деньгами и нашел сообщников. Невероятно.
Они вышли из дома. Елена проводила Флавию до машины и подождала, пока она сядет за руль. Наклонилась и неожиданно произнесла:
— Вообще-то сейчас вам надо больше думать о себе.
Флавия удивленно посмотрела на нее:
— Что?
— Для некоторых, — невозмутимо продолжила Елена, — очень важно, кто родится — девочка или мальчик.
— Не понимаю, — пробормотала Флавия.
— Речь идет о ребенке, которого вы ждете. Так вот, я говорю, девочка, мальчик — одинаково прекрасно.
14
Аргайл, разумеется, ничего об этом не ведал. Для него поездки Флавии — обычное дело. Он не знал, когда она вернется — может, сегодня вечером или завтра. Сидеть и ждать не было смысла, тем более что он еще не отказался от намерения раскрыть тайну картины Боттандо.
Первым делом Аргайл позвонил в Лондон Эдварду Бирнесу, у которого прежде работал, спросить, остались ли какие-нибудь материалы по коллекции Финци. Как и следовало ожидать, тот ответил, что все материалы у Танкреда Буловиуса. Тогда он попросил прислать список картин, завещанных Лондонской национальной галерее, чтобы понять, какие пристрастия были у этого человека, а затем кратко изложил содержание своей недавней беседы с Буловиусом.
— Мы заговорили о «Непорочном зачатии», помните, я недавно вас о ней спрашивал? Старый хрыч принялся утверждать, будто это шедевр, но мне так и не удалось вытянуть из него никаких пояснений. А без какого-либо намека просто невозможно…
— Но никто никогда не замечал в ней ничего особенного, — прервал его Бирнес.
— А разве картину видело много специалистов? Я имею в виду в последние полвека. Буловиус сказал, что для него это очевидно. А вот для меня нет. Что думаете вы?
— Наверное, он прав, — произнес Бирнес. — Он был большим знатоком. К сожалению, оставил после себя очень мало публикаций. Глаз имел необыкновенный. К его мнению очень прислушивались.
Аргайл шумно вздохнул.
— Что вы сказали? — спросил Бирнес.
— Не скрою, я расстроен, — ответил Аргайл. — Вероятно, это действительно какой-то неведомый шедевр, но пока понять резоны Буловиуса нет никакой возможности.
— Если хотите, я поспрашиваю или придумаю что-нибудь сам.
— Буду вам очень благодарен. Но учтите, просто домыслы не помогут. Буловиус заявил, что у него имеются веские доказательства.
Они распрощались. Аргайл положил трубку, негромко выругался, затем позвонил еще в несколько мест. После чего начал собирать дорожную сумку. Поскольку Флавия взяла машину, пришлось направиться на вокзал.
Приехав во Флоренцию, Аргайл сразу начал себя корить за необдуманную спешку. Было уже поздно затевать какие-либо дела. Он провел вечер, гуляя по городу. Потратился на дорогой номер в отеле, когда мог спокойно переночевать дома, в своей постели.
В последнее время Аргайл ощущал в себе странные перемены. Ведь сравнительно недавно для него не было бы большего удовольствия, чем провести вечер во Флоренции, одному, не имея никаких дел. Он исходил вот так, вдоль и поперек, многие города Европы. И никогда ему не было скучно. А теперь очарование одиночества постепенно пропадало. Неожиданно он начал скучать, хотелось с кем-то поговорить, поделиться впечатлениями.
Поужинав в ресторане, Аргайл отправился к себе в номер и, хотя было еще рано, лег в постель, предварительно достав из сумки «Жизнеописания» Вазари. Почитал часа полтора и заснул.
Утром, по-прежнему чувствуя легкое замешательство от того, что одиночество перестало доставлять привычное удовольствие, Аргайл направился в церковь Сан-Пьетро-Гатолия, которую упомянул Буловиус. Не обнаружив там ничего полезного, он взял напрокат машину и, влившись в бурный утренний поток на шоссе, доехал до Фьецоле. Здесь кое-что прояснилось. В церкви Сан-Франческо, принадлежащей францисканцам, на видном месте красовалось «Непорочное зачатие». Не точно такое же, но похожее.
Пришлось снова покопаться в «Жизнеописаниях» Вазари. Наконец он нашел: un nostro donna con figure была установлена в церкви Сан-Пьетро-Гатолия в 1550 году. Сейчас ее там не было. И никто о ней ничего не слышал.
Немного кружилась голова. Аргайл нашел место, откуда открывался великолепный вид на Флоренцию, и решил поразмышлять. Пока это были лишь предположения, попытки следовать за ходом мысли Буловиуса, но появилась ниточка, за нее можно уцепиться. Теперь надо сходить в галерею Уфицци, посмотреть рисунок, о котором упоминал Буловиус.
Аргайл сел в машину и двинулся дальше, в деревушку Поджио-ди-Аморетта, притулившуюся на вершине холма в пятнадцати километрах от Флоренции и примерно в трех — от виллы «Буонатерра». Приехав на место, он понял, что заблудился. Деревня другая. Тоже на холме, маленькая и симпатичная. Дверь церкви в романском стиле была маняще приоткрыта: заходи и смотри, — а напротив — малюсенький ресторан, где пожилой хозяин застилал на столики чистые, хорошо отглаженные льняные скатерти в ожидании посетителей, которые неизвестно откуда должны появиться.
Настроение у Аргайла поднялось. Часы показывали одиннадцать сорок пять, и майское тепло еще не успело сильно прогреть воздух. Издалека доносилось мерное тарахтение трактора. Глаз радовали аккуратно подрезанные виноградные лозы. Глупо находиться в Италии и отказывать себе в наслаждении ее красотами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Непрерывная стирка, — пояснила Елена. — Сами понимаете, дети.
— Сколько их у вас?
—Двое. Вы, наверное, подумали, что детей не меньше восьми, но уверяю вас, двоих вполне достаточно, чтобы обеспечить беспорядок. О том, чтобы все лежало на своих местах и одежда была чистая, я мечтаю примерно так же, как верующие о вечной жизни в раю. Ясно, что этого никогда не будет, но приятно надеяться, что где-то там такое существует.
Елена махнула Флавии, чтобы она садилась за стол, и принялась варить кофе.
— Мне сейчас вспомнилась английская поговорка, — произнесла она, возвращаясь с кофейником и чашками. — Старость начинается, когда все полицейские на улице кажутся молодыми.
— Это вроде как комплимент для меня, — отозвалась Флавия. — Но в данный момент молодой я себя не ощущаю.
Елена внимательно в нее вгляделась и кивнула:
— Неудивительно. — Она помолчала. — Полагаю, у меня нет возможности избежать ваших вопросов.
— Вы правы. Но я не отниму у вас много времени. Тем более что полиция вам не очень докучает. Верно?
— Могли бы и больше. Но ведь я не расскажу ничего нового.
— Уверена, расскажете. Речь пойдет о недавних событиях.
— Я не выезжала отсюда больше месяца.
— А гости?
— Я их не поощряю.
— Телефонные звонки?
— У меня нет телефона.
— Письма?
— Только счета. Послушайте, почему бы не спросить прямо? Было бы больше пользы.
— Хорошо. Маурицио Саббатини. Глаза Елены расширились.
— Мне следовало бы догадаться. Во что на сей раз вляпался этот мошенник?
— В алебастр. Он утонул в чане с алебастром.
Елена вздрогнула.
— Вот оно что… — Несколько секунд она терла нос, словно пытаясь сдержать слезы. — Это был мошенник. Понимаете? Фальшивый до мозга костей. Искренний как таракан и надежный как земляной червь. Я не видела его десять лет и не желала бы видеть до конца жизни, но все равно потрясена его смертью. Вы это можете объяснить?
— С ним ушла часть вашего прошлого?
— Он был речистый и раскованный.
— Я ведь о нем почти ничего не знаю. Пожалуйста, расскажите.
— Он был веселый. Пересмешник. Веселился, даже когда грабил банк. Считал это очень забавным. И смешил всех остальных. Управляющий банка и тот не удержался от смеха. Он приходил на сходки, где серьезно обсуждали проблемы диктатуры пролетариата, и через полчаса все надрывали животы от хохота. Он ничего не воспринимал серьезно.
— Так почему вы не хотели его видеть?
— В жизни мало места для веселья.
Флавия ждала пояснений, но Елена молчала.
— И что же дальше?
— Я не понимаю, почему вы пришли… если он умер, — наконец произнесла Елена.
— Надеялась услышать от вас что-нибудь интересное.
— С какой стати я стану выкладывать душу перед незнакомой женщиной, пусть даже служащей в полиции? Мои ответы вы должны заработать. Разве не справедливо?
Разумеется, не справедливо. Бывшая террористка Елена Фортини находилась под надзором полиции и была обязана отвечать на все вопросы. Так в теории. А на практике Флавия знала, что недобрыми методами от нее ничего не добьется. В свое время Елена Фортини выстояла на допросах, какие трудно даже вообразить, поэтому либо она все расскажет сама, либо вообще ничего.
— И как можно заработать?
— Поясните, почему вас интересует такой никчемный человек, глупый клоун. И тогда я сообщу вам что-нибудь о нем. Тем более что вреда ему уже причинить нельзя.
Не вдаваясь в детали, Флавия поведала о краже картины и обмене ее на деньги, когда Саббатини умер.
— Что показало вскрытие? Он был пьян?
— Да. Не вдрызг, но достаточно, чтобы утонуть во сне.
— А вы не допускаете, что ему кто-то помог? — спросила Елена.
Конечно, Флавия думала об этом. Но отсутствовали доказательства.
— В таком случае это было бы почти идеальное убийство. Никто ничего не видел и не слышал. Нет ни единой улики.
Елена грустно усмехнулась:
— Как это похоже…
— На что? — Флавия вскинула брови.
— На гибель его сестры Марии.
— А что с ней случилось?
— Разве в полицейских досье ничего не сказано? — удивилась Елена. — Молодую женщину расстреляли безжалостные террористы.
— Вот, значит, почему вы с ними порвали? Мария погибла в восемьдесят первом году, а вы отошли от движения вскоре после этого.
Елена пожала плечами:
— Думаете, на меня произвело впечатление то преступление? Нет, я порвала с ними, осознав, что дело безнадежное. Впрочем, довольно ворошить прошлое.
— Мы говорим о Саббатини.
— Маурицио был всего лишь шутник. Стойкости от него никто не ожидал. Поэтому, когда его задержала полиция, они решили похитить сестру, которую он очень любил. Рассчитывали таким образом заставить его молчать на допросах. Потом ее убили. Он так и не смог оправиться. Во всем винил себя, что, впрочем, правильно. Перестал шутить. Надеюсь, этого для вас достаточно.
Флавия налила себе еще кофе, не спрашивая. Странно, но она чувствовала себя здесь как дома. В обществе этой непостижимой женщины, такой сейчас приятной и мягкой, но с ужасным прошлым. Флавия привыкла доверять своей интуиции. Если ей комфортно в чьем-то обществе, значит, человек заслуживал доверия. На сей раз ее ощущения и то, что она знала о Елене Фортини, так противоречили друг другу, что она уже ничего не понимала.
— Это было трудно… уйти?
Елена слабо улыбнулась:
— Существовало два пути: продолжать бессмысленную борьбу или уходить. Я ушла. Другие выбрали первый путь.
— А Маурицио?
— Теперь вы о нем знаете столько, сколько и я. Вас, несомненно, удивило, что при ограблении музея он использовал свои прежние шутовские выходки. Учтите, он таким способом указывал — не вам, а кому-то иному, — кто это сделал. Понимаете?
— А деньги? — спросила Флавия.
— Деньги Маурицио никогда не интересовали.
— Это выше моего понимания. — Флавия пожала плечами. — Я привыкла, что поступки людей подчиняются логике. И главным мотивом почти всех преступлений являются деньги. Желание иметь много денег.
Елена встала, подошла к окну, посмотрела на играющих детей, затем вернулась к столу и начала убирать посуду.
— Вы спросили, я ответила. Больше мне добавить нечего. Но версию о том, что Маурицио это делал из-за денег, можете отбросить сразу. Так же как и то, что у него были сообщники. Он никогда не совершал ничего подобного в прошлом. Осторожничал даже со мной. У него не было ни друзей, ни приятелей. Никогда. А тут вдруг неожиданно заинтересовался деньгами и нашел сообщников. Невероятно.
Они вышли из дома. Елена проводила Флавию до машины и подождала, пока она сядет за руль. Наклонилась и неожиданно произнесла:
— Вообще-то сейчас вам надо больше думать о себе.
Флавия удивленно посмотрела на нее:
— Что?
— Для некоторых, — невозмутимо продолжила Елена, — очень важно, кто родится — девочка или мальчик.
— Не понимаю, — пробормотала Флавия.
— Речь идет о ребенке, которого вы ждете. Так вот, я говорю, девочка, мальчик — одинаково прекрасно.
14
Аргайл, разумеется, ничего об этом не ведал. Для него поездки Флавии — обычное дело. Он не знал, когда она вернется — может, сегодня вечером или завтра. Сидеть и ждать не было смысла, тем более что он еще не отказался от намерения раскрыть тайну картины Боттандо.
Первым делом Аргайл позвонил в Лондон Эдварду Бирнесу, у которого прежде работал, спросить, остались ли какие-нибудь материалы по коллекции Финци. Как и следовало ожидать, тот ответил, что все материалы у Танкреда Буловиуса. Тогда он попросил прислать список картин, завещанных Лондонской национальной галерее, чтобы понять, какие пристрастия были у этого человека, а затем кратко изложил содержание своей недавней беседы с Буловиусом.
— Мы заговорили о «Непорочном зачатии», помните, я недавно вас о ней спрашивал? Старый хрыч принялся утверждать, будто это шедевр, но мне так и не удалось вытянуть из него никаких пояснений. А без какого-либо намека просто невозможно…
— Но никто никогда не замечал в ней ничего особенного, — прервал его Бирнес.
— А разве картину видело много специалистов? Я имею в виду в последние полвека. Буловиус сказал, что для него это очевидно. А вот для меня нет. Что думаете вы?
— Наверное, он прав, — произнес Бирнес. — Он был большим знатоком. К сожалению, оставил после себя очень мало публикаций. Глаз имел необыкновенный. К его мнению очень прислушивались.
Аргайл шумно вздохнул.
— Что вы сказали? — спросил Бирнес.
— Не скрою, я расстроен, — ответил Аргайл. — Вероятно, это действительно какой-то неведомый шедевр, но пока понять резоны Буловиуса нет никакой возможности.
— Если хотите, я поспрашиваю или придумаю что-нибудь сам.
— Буду вам очень благодарен. Но учтите, просто домыслы не помогут. Буловиус заявил, что у него имеются веские доказательства.
Они распрощались. Аргайл положил трубку, негромко выругался, затем позвонил еще в несколько мест. После чего начал собирать дорожную сумку. Поскольку Флавия взяла машину, пришлось направиться на вокзал.
Приехав во Флоренцию, Аргайл сразу начал себя корить за необдуманную спешку. Было уже поздно затевать какие-либо дела. Он провел вечер, гуляя по городу. Потратился на дорогой номер в отеле, когда мог спокойно переночевать дома, в своей постели.
В последнее время Аргайл ощущал в себе странные перемены. Ведь сравнительно недавно для него не было бы большего удовольствия, чем провести вечер во Флоренции, одному, не имея никаких дел. Он исходил вот так, вдоль и поперек, многие города Европы. И никогда ему не было скучно. А теперь очарование одиночества постепенно пропадало. Неожиданно он начал скучать, хотелось с кем-то поговорить, поделиться впечатлениями.
Поужинав в ресторане, Аргайл отправился к себе в номер и, хотя было еще рано, лег в постель, предварительно достав из сумки «Жизнеописания» Вазари. Почитал часа полтора и заснул.
Утром, по-прежнему чувствуя легкое замешательство от того, что одиночество перестало доставлять привычное удовольствие, Аргайл направился в церковь Сан-Пьетро-Гатолия, которую упомянул Буловиус. Не обнаружив там ничего полезного, он взял напрокат машину и, влившись в бурный утренний поток на шоссе, доехал до Фьецоле. Здесь кое-что прояснилось. В церкви Сан-Франческо, принадлежащей францисканцам, на видном месте красовалось «Непорочное зачатие». Не точно такое же, но похожее.
Пришлось снова покопаться в «Жизнеописаниях» Вазари. Наконец он нашел: un nostro donna con figure была установлена в церкви Сан-Пьетро-Гатолия в 1550 году. Сейчас ее там не было. И никто о ней ничего не слышал.
Немного кружилась голова. Аргайл нашел место, откуда открывался великолепный вид на Флоренцию, и решил поразмышлять. Пока это были лишь предположения, попытки следовать за ходом мысли Буловиуса, но появилась ниточка, за нее можно уцепиться. Теперь надо сходить в галерею Уфицци, посмотреть рисунок, о котором упоминал Буловиус.
Аргайл сел в машину и двинулся дальше, в деревушку Поджио-ди-Аморетта, притулившуюся на вершине холма в пятнадцати километрах от Флоренции и примерно в трех — от виллы «Буонатерра». Приехав на место, он понял, что заблудился. Деревня другая. Тоже на холме, маленькая и симпатичная. Дверь церкви в романском стиле была маняще приоткрыта: заходи и смотри, — а напротив — малюсенький ресторан, где пожилой хозяин застилал на столики чистые, хорошо отглаженные льняные скатерти в ожидании посетителей, которые неизвестно откуда должны появиться.
Настроение у Аргайла поднялось. Часы показывали одиннадцать сорок пять, и майское тепло еще не успело сильно прогреть воздух. Издалека доносилось мерное тарахтение трактора. Глаз радовали аккуратно подрезанные виноградные лозы. Глупо находиться в Италии и отказывать себе в наслаждении ее красотами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25