Информации – ноль. Зато сколько эмоций!
– Твое имя сейчас у всех на устах, Сэм. Уэндалл Шерман и его издатель предлагают уже сто пятьдесят тысяч, но решение необходимо принять до шести вечера. Уэндалл в Мемфисе, сидит наготове с диктофонами. Уверяет, что ему потребуется не менее двух дней.
– Отлично. Как, по-твоему, я должен распорядиться этими деньгами?
– Оставишь любимым внукам.
– Ты это серьезно? Берешься их потратить? Если так, вези его сюда.
– Оставь. Я шучу. Твои деньги не нужны ни Кармен, ни мне. Совесть не позволит ими воспользоваться.
– Слава Богу. Мне бы очень не хотелось в течение двух последних суток болтать о своем славном прошлом с каким-то незнакомцем, будь он даже набит банкнотами по самую макушку. Кому, к дьяволу, интересна моя биография?
– Я взял на себя смелость отказать Уэндаллу.
– Хвалю.
Сэм встал, прошелся по “гостиной”. Адам устроился на уголке стола, взял газету и раскрыл спортивное приложение.
– Знаешь, я буду рад, когда это все закончится, – сказал Кэйхолл, подтверждая свои слова энергичным взмахом руки. – Надоело ждать. Хорошо бы прямо сегодня вечером. – Голос деда стал выше, в нем слышалось явное раздражение.
Адам сложил газету.
– Мы должны выиграть, Сэм, уверяю тебя.
– Выиграть что? Отсрочку? Надо же! Что она даст? Еще жалких шесть месяцев? Год? Ты понимаешь, что это значит? Да лишь то, что нам придется пройти через пытку еще раз. Я опять начну считать дни и шаги, перестану спать по ночам, примусь выстраивать новую стратегию. Опять буду слушать тошнотворные рассуждения Наджента и откормленной дуры-психички, шептаться с Гриффином, терпеть снисходительность охраны. – Напротив стола Сэм остановился, в его повлажневших глазах сверкала ярость. – У меня больше нет сил, Адам! Слушай! Слушай! Это хуже, чем смерть.
– Мы не можем все бросить, Сэм.
– Мы? Кто – мы? Накачать газом готовятся меня – не тебя. В случае отсрочки ты оправишься назад в Чикаго. Станешь героем – еще бы, ведь ты спас жизнь своего клиента. Твой портрет украсит обложку “Адвокатского вестника” – или что вы там, модные юристы, читаете? Новая звезда, взошедшая, над Миссисипи. Вытащил с того света собственного деда, отъявленного расиста, между прочим! А я пойду к себе в клетку – ставить крестики в календаре. – Сэм швырнул окурок на пол и схватил Адама за плечи. – Взгляни на меня, внучек! Повторения не будет. Я требую, чтобы ты остановился. Брось! Сообщи судьям: я отзываю все ходатайства. Позволь старику умереть с достоинством.
Руки Кэйхолла тряслись, дыхание стало прерывистым. Внук смотрел в его усталые голубые глаза. По серой щеке скатилась слеза и исчезла в седой бороде.
Адам впервые ощутил исходивший от деда запах застарелого, въевшегося в кожу пота и табачного перегара. Странно, но тяжелый аромат не казался отвратительным, как было бы, если бы источником его являлся человек, который имеет неограниченный доступ к хорошему мылу, горячей воде и дорогим деодорантам. Через мгновение Адам перестал замечать этот запах.
– Но я не хочу, чтобы ты умирал, Сэм.
– Почему?
– Я ведь только что нашел тебя. Ты – мой дед. Хватка Сэма ослабла, он сделал шаг назад.
– Прости.
– Тебе не за что просить прощения.
– Есть, есть за что, Адам. Ты нашел себе неважного деда – древнюю обезьяну в красном спортивном костюме, убийцу, готового через пару деньков вволю надышаться веселеньким газом. Подойди к зеркалу. Кого ты в нем увидишь? Красивого молодого человека с великолепным образованием и блестящим будущим. Где, где я мог ошибиться, где свернул не на тот путь? Что случилось? Всю жизнь я прожил, ненавидя окружавших меня людей, и теперь мне предъявлен счет. Ты же ни к кому не испытывал ненависти – и куда вознесла тебя судьба? Но в наших жилах течет одна и та же кровь. Почему я здесь?
Сэм медленно опустился на стул, упер локти в колени, ладонями прикрыл глаза. В “гостиной” повисло долгое молчание. Слышались лишь негромкие мужские голоса в коридоре.
– Знаешь, внучек, я бы с радостью умер как-нибудь по-другому, – хрипло проговорил Сэм, потирая виски. – Не сама по себе смерть меня сейчас беспокоит. Я давно понял, что окончу свои дни именно тут. Пугает мысль умереть незаметно, безвестно. Уходишь, и никто даже головы не повернет. Никто не посидит у гроба, не бросит в могилу горсть земли. Мне часто снился сон: лежу в дешевом гробу, в пустой часовне, и рядом ни души, нет даже Донни. Только священник хихикает – ведь мы с ним одни, чего стесняться? Но сейчас все переменилось. Я вижу, что кто-то обо мне заботится, я знаю, моя смерть огорчит тебя, потому что ты пытался мне помочь. И похороны ты устроишь, как положено. Я готов, Адам, честное слово, готов.
– Верю, Сэм. Верю и уважаю тебя за это. Не сомневайся, я пробуду здесь до последней минуты, и буду скорбеть, когда ты уйдешь, и похороны устрою, как положено. Ни один человек не посмеет тебя обидеть, пока я рядом. Но, прошу, посмотри на все моими глазами. Я молод, передо мной – целая жизнь. Не делай так, чтобы я потом думал, что мог сделать больше. С твоей стороны это было бы несправедливо.
Кэйхолл поднял голову, сложил на груди руки. Лицо его стало спокойным, в уголках глаз поблескивала влага.
– Мы поступим с тобой так, – глухо сказал он. – Завтра и во вторник я займусь кое-какими приготовлениями. Полагаю, все произойдет около полуночи, времени должно хватить. Относись к этому как к игре. Выиграешь – отлично. Проиграешь – я расплачусь.
– Значит, слушание…
– Нет. Никакого слушания, никаких петиций. Проблем тебе и без того хватает: на два ходатайства ответы так и не получены. Нового я ничего не подпишу.
Сэм с трудом поднялся, на негнущихся ногах подошел к двери, привалился к ней плечом.
– Что слышно о Ли? – спросил он, доставая из кармана сигарету.
– Она по-прежнему в клинике, – солгал Адам. Ему хотелось сообщить деду правду – стоит ли врать, когда жить человеку осталось всего два дня? Удержала мысль: до вторника Ли наверняка объявится. – Хочешь ее увидеть?
– Думаю, да. Она может оттуда выйти?
– Не уверен, но попробую вытащить. Она слабее, чем я рассчитывал.
– Моя дочь – алкоголичка?
– Да.
– Это все? А наркотики?
– Только спиртное. Тетка призналась, что пьет уже долгие годы. Клиника стала для нее вторым домом.
– Да хранит ее Господь. Моим детям тоже не повезло.
– Ли – замечательная женщина. Ей действительно не повезло – сначала в браке, потом с сыном. Он подростком ушел из семьи и больше не возвращался.
– Уолт?
– Уолт. – У Адама защемило сердце: дед даже не был уверен, как зовут его внука. Кто же проклял род Кэйхоллов?
– Сколько ему сейчас?
– Не знаю. Наверное, мой ровесник.
– Обо мне он хоть что-нибудь слышал?
– Трудно сказать. Уолт покинул страну много лет назад. Живет в Амстердаме.
Сэм протянул руку к стакану с остывшим кофе, сделал глоток.
– А как Кармен? Адам взглянул на часы.
– Через три часа встречу ее в аэропорту. Завтра утром она будет у тебя.
– Это меня пугает.
– Успокойся, Сэм. Сестра – простой и доброй души человек. Она не только красива, но и умна. Я много рассказывал ей о тебе.
– Зачем?
– Кармен сама просила.
– Бедная девочка. Ты говорил, как я выгляжу?
– Тебе нечего волноваться. Ее интересует не твоя внешность.
– Ты говорил, что я не чудовище?
– Я сказал, что ты – душка, волшебный гномик из сказки, с серьгой в ухе и конским хвостом на затылке, в аккуратных резиновых галошках.
– Поцелуй мой зад!
– И что заключенные тебя боготворят.
– Врешь! Все врешь! Ты не мог такого сказать. – Губы Сэма растянулись в улыбке.
Адам рассмеялся, может быть, излишне громко, но юмор в это мгновение был необходим обоим. Дед и внук старательно делали вид, что им страшно весело. Однако веселье быстро прошло. Оба сидели на краю стола, упираясь ногами в стулья, под потолком плавали густые клубы табачного дыма.
Так о многом хотелось сказать, и так мало было сказано. Рассуждать о стратегии защиты уже не имело смысла, история семьи исследована настолько, насколько это оказалось возможным, а погоду пусть анализируют метеорологи. Оба понимали, что следующие два с половиной дня проведут вместе. Серьезные вопросы могут подождать, неприятные – тоже. Адам дважды сверялся с часами и напоминал, что ему пора, но дед все просил не торопиться: ведь с уходом внука придется возвращаться в камеру, в эту раскаленную до сорока градусов клетку. “Пожалуйста, – умолял Сэм, – посиди еще чуть-чуть”.
* * *
Глубоко за полночь, после того, как Кармен узнала о Ли и ее проблемах, о Фелпсе и Уолте, о Макаллистере, Уине Леттнере и гипотетическом сообщнике, после того, как была съедена пицца, помянут отец и детально разобрана генеалогия рода, Адам сказал:
– Этого я никогда не забуду. Мы сидели с ним рядом на столе, болтали ногами и молчали. Временами он похлопывал меня по колену – так делает добрый дедушка, когда хочет приласкать внука.
Полученной поздней ночью информации для Кармен было слишком много. Четыре с лишним часа девушка просидела во внутреннем дворике, стараясь не замечать липкого от влаги воздуха, внимательно слушая бесстрастное повествование брата.
Адам старался быть предельно осторожным. Чтобы провести сестру по трагическому пути предков, он выбрал самый щадящий маршрут и всячески избегал приближаться к краю бездны. Ни слова о Джо Линкольне, о расправах над чернокожими, ни малейшего намека на жуткие, леденящие кровь детали. Сэм в его рассказе представал человеком неистовым и вспыльчивым, совершившим в жизни ужасные ошибки и искренне раскаявшимся. В какой-то момент Адам решил поставить в видеомагнитофон свою кассету, однако тут же передумал. Потом. Для одной ночи уже достаточно. Раза два или три в голову приходила мысль: он и сам едва ли верит тому, что открылось за минувшие четыре недели. Было бы жестоко тащить за собой Кармен по всем кругам этого ада.
Впереди годы. Уйти от воспоминаний все равно не удастся.
ГЛАВА 45
Понедельник, 6 августа, шесть часов утра. Сутки с небольшим.
Войдя в свой кабинет, Адам бесшумно прикрыл дверь. Ровно в семь он позвонил судье Слэттери. К телефону никто не подошел. Рассчитывать на другое было бы наивно, но Адам надеялся, что хотя бы автоответчик сообщит ему, где можно получить какую-нибудь информацию. Слэттери не спешил дать ответ на протест в связи с патологическим расстройством менталитета осужденного. Для судьи протест адвоката являлся, по-видимому, чем-то вроде использованной бумажной салфетки.
Оператор справочной службы подсказала номер домашнего телефона мистера Флинна Слэттери, однако поднимать его из постели Адам не захотел. Подождем до девяти.
Сам он спал менее трех часов. Пульс частил, сердце вбрасывало в кровь одну порцию адреналина за другой. Клиенту остается чуть более суток, когда же, черт побери, Слэттери примет решение? Пусть откажет, только побыстрее – еще есть время обратиться в другую инстанцию.
Зазвенел телефон. Клерк апелляционного суда в весьма сдержанной манере извещал о том, что жалоба мистера Кэйхолла на неквалифицированные действия своего бывшего защитника, Бенджамина Кейеса, отвергнута по причине нарушения положенных сроков. Подавать ее следовало годы назад. В данный момент суд вынужден признать жалобу утратившей свою суть.
– Тогда почему вы рассматривали ее больше недели? – вспылил Адам. – Ответ можно было дать по крайней мере десятью днями раньше!
– Факсом направляю вам копию.
– Огромное спасибо!
– Не пропадайте, мистер Холл. Ждем от вас новостей.
Положив трубку, Адам отправился на поиски кофе. В половине восьмого подошла усталая и невыспавшаяся Дарлен. С собой она принесла листки злополучного факса и два свежих бублика. Адам попросил ее отправить в Верховный суд страны оригинал жалобы на неквалифицированные действия своего предшественника:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85