Чарнс снова откашливается и продолжает: - Кроме того, мы, жюри присяжных, присуждаем истице компенсацию морального ущерба в размере пятидесяти миллионов долларов.
Кто-то за моей спиной громко ахает, Драммонд с собратьями каменеют, и на несколько мгновений воцаряется тишина. Бомба падает, взрывается и вот, по прошествии нескольких секунд, все оглядываются, высматривая потери. Похоже, смертельно раненных нет, и можно перевести дыхание.
Хотя незнакомому человеку разобрать мои каракули невозможно, оказывается, я сам того не ведая накарябал в блокноте именно эти цифры. Я отчаянно стараюсь не улыбаться, хотя для этого мне приходится закусить нижнюю губу едва ли не до крови. Я сижу и разрываюсь на части. Мне бы хотелось, например, взлететь на стол и исполнить нечто вроде танца подвыпившего дервиша. Еще я готов перемахнуть через барьер и облобызать присяжным ноги. Меня так и подмывает продемонстрировать непристойный жест драммондовцам. И уж, конечно, я бы с радостью расцеловал судью Киплера.
Однако я умудряюсь сохранять невозмутимость и просто шепчу Дот:
- Поздравляю.
Дот не отвечает. Я возвожу глаза и вижу, что его честь внимательно вчитывается в вердикт, который передал ему пристав. Я перевожу взгляд на присяжных - большинство из них смотрит на меня. Тут уж не улыбнуться нельзя. Я киваю и мысленно благодарю их.
Затем я рисую в блокноте крест, а под ним записываю имя - Донни Рэй Блейк. Закрываю глаза и вызываю в уме его образ, тот который мне особенно дорог - Донни Рэй сидит на складном стуле, наблюдает за игрой в софтбол, жует попкорн и улыбается; он счастлив уже потому, что присутствует на матче. В горле моем начинает першить, а на глаза наворачиваются слезы. Нет, не должен он был умирать.
- Вердикт составлен правильно, - произносит Киплер. Еще бы, черт побери! Он обращается к присяжным, благодарит их за честно выполненный гражданский долг, говорит, что чеки (на чисто символическую сумму) будут отправлены им на следующей неделе, просит воздержаться от обсуждения подробностей дела с кем бы то ни было и разрешает покинуть зал. Присяжные встают с мест и гуськом выходят из зала следом за приставом. Все, больше я их не увижу. Будь на то моя воля, я бы с удовольствием подарил каждому из них по миллиону.
Киплер тоже отчаянно пытается сохранить торжественный вид.
- Ходатайства и апелляции я буду принимать на следующей неделе. Вы получите соответствующие бумаги от моего секретаря. Вопросы есть?
Я только мотаю головой. О чем мне ещё просить?
- Нет, ваша честь, - бормочет Лео, даже не вставая. Его приспешники лихорадочно сгребают со стола бумаги и рассовывают их по атташе-кейсам. Им не терпится унести отсюда ноги. За всю историю штата Теннесси это крупнейший судебный вердикт, и на них теперь навсегда останется несмываемое клеймо. Не будь я настолько разбит и опустошен, я бы подошел к ним и пожал им руки. Это было бы шикарно, но сейчас у меня просто нет сил. Мне куда проще сидеть рядышком с Дот и пялиться на имя Донни Рэй в моем блокноте.
Богачом я себя не ощущаю. Рассмотрение апелляций займет целый год, а то и два. Размеры вердикта настолько неимоверны, что нападки на него будут самые бешеные. Словом, скучать мне не придется.
Но сейчас меня мутит от одних мыслей про работу, и я мечтаю об одном: сесть на самолет и махнуть на необитаемый остров.
Киплер стучит молоточком, возвещая об официальном завершении процесса. Я перевожу взгляд на Дот и вижу в её глазах слезы. Я спрашиваю, как она себя чувствует. Дек обрушивается на нас с поздравлениями. Он мертвенно бледен, но рот у него до ушей, заячьи резцы сверкают. Все мое внимание приковано к Дот. До сих пор она держалась мужественно, но сейчас, похоже, начала сдавать. Я похлопываю её по руке и протягиваю салфетку.
Букер треплет меня по затылку и обещает звякнуть на следующей недельке. Сияющие Купер Джексон, Хэрли и Гренфелд наперебой поздравляют меня. Им нужно спешить на самолет. В понедельник поболтаем. Репортер из Кливленда приближается ко мне вплотную, но я отмахиваюсь. Я и остальных-то вполуха слушаю, так беспокоит меня состояние моей клиентки. Она уже почти рыдает.
Краешком глаза я замечаю, как Драммонд и его прихвостни спешно покидают зал, навьюченные, как мулы. Мы так и не обменялись ни единым словом. Дорого я дал бы за то, чтобы обратиться сейчас в муху и поползать по стене в конторе «Трень-Брень».
Стенографистка, пристав и секретарь собирают свои бумаги и также покидают зал. В опустевшем помещении остаемся только мы с Дот и Деком. Мне нужно заглянуть к Киплеру, чтобы поблагодарить его за опеку и поддержку. Пока же я держу за руку Дот, которая рыдает в три ручья. Дек сидит рядом и помалкивает. Я тоже молчу. Глаза мои застилают слезы, сердце щемит. Дот эти деньги ни к чему. Ей бы сына вернуть.
Кто-то, должно быть, пристав, выключает свет, и зал погружается в полутьму. Ни один из нас не шевелится. Дот понемногу успокаивается. Она утирает слезы с помощью моей салфетки, а иногда и просто тыльной стороной ладони.
- Вы уж меня извините, - говорит она наконец сдавленным голосом. Больше задерживаться здесь она не хочет, и мы уходим. Я похлопываю её по руке, а Дек собирает наше барахло и распихивает его по трем портфелям.
Мы выбираемся из сумрачного зала в облицованный мрамором коридор. Уже почти пять часов вечера и народу, по случаю пятницы, раз, два и обчелся. Ни видеокамер, ни репортеров, ни толпы - никто не встречает адвоката-триумфатора.
Нас вообще никто не замечает.
Глава 50
Наша контора - последнее место на свете, куда мне хочется сейчас идти. Я настолько устал и оглушен, что и в бар меня не тянет, тем более что рядом только Дек, который и капли в рот не берет. Вдобавок я прекрасно понимаю, что всего от пары рюмок вырублюсь напрочь. Надо было, конечно, организовать какую-нибудь вечеринку, но, имея дело с присяжными, никогда нельзя наперед рассчитывать на успех.
Может, наверстаю упущенное завтра. К тому времени я уже должен прийти в себя и осознать всю грандиозность вынесенного накануне вердикта. Да, завтра я обрету под ногами почву. Тогда и отпраздную.
Выйдя из здания суда, я прощаюсь с Деком, поясняя, что валюсь с ног от усталости. Позже встретимся. Вид у нас обоих совершенно обалдевший, и каждому из нас желательно побыть одному, чтобы осознать случившееся. Я сажусь в «вольво», качу домой, отпираю дом мисс Берди и совершаю обычный обход. Все как всегда. Ничего примечательного. Я располагаюсь во внутреннем дворике и впервые мечтаю о том, как потратить деньги. Когда, интересно, я сумею купить или построить свой первый дом? А какой машиной обзаведусь? Я пытаюсь избавиться от навязчивых мыслей, но они упорно лезут в голову. Шестнадцать с половиной миллионов долларов! Такая сумма не укладывается в голове. Я прекрасно понимаю, что все ещё может сто раз перемениться. Вердикт опротестуют и дело отправят на пересмотр; новый суд вынесет другой приговор, и я останусь на бобах; апелляционный суд резко сократит сумму морального ущерба, а то и вовсе отменит прежнее решение. Да, дело может принять любой оборот, однако сейчас я сижу и трачу деньги.
Я предаюсь мечтаниям до захода солнца. Свежеет, и я ежусь от холода. Возможно, завтра я начну осознавать всю значимость содеянного. Теперь же я начинаю испытывать ни с чем не сравнимое облегчение, как будто очистился от скверны. Почти год я жил с камнем в душе, люто ненавидя таинственную махину под названием «Прекрасный дар жизни». Меня сжигала бешеная злоба к её сотрудникам, к людям, повинным в смерти ни в чем не повинного парнишки. Пусть земля будет пухом Донни Рэю. Надеюсь, ангелы расскажут ему, как я отомстил за него.
Я вывел этих негодяев на чистую воду. Отныне они мне безразличны.
* * *
С помощью вилки Келли отщипывает крохотные кусочки от тонюсенькой, почти прозрачной пиццы, и отправляет в рот. Губы у неё все такие же распухшие и бесформенные, жевать больно. Мы сидим, прислонясь спинами к стене и вытянув ноги, на её односпальной кровати и пощипываем пиццу. По небольшому телевизору «Сони», установленному на комоде напротив нас, крутят какой-то старый вестерн с Джоном Уэйном.
Келли сидит босиком, на ней тренировочный костюм мышиного цвета, и мне виден тонкий шрам на её правой лодыжке - след прошлогоднего перелома. Келли вымыла голову и соорудила на затылке «конский хвост». Ногти выкрасила в ярко-алый цвет. Она бодрится и пытается поддерживать беседу, но то и дело морщится от боли. Разговор не клеится. Меня никогда не избивали до полусмерти, и мне сложно представить её ощущения. К физической боли-то и мне, конечно, не привыкать, но вот познать страх, угнездившийся в её голове, крайне затруднительно. Интересно, на каком этапе этот выродок решил, что с неё хватит, и прекратил экзекуцию, чтобы полюбоваться на свою работу?
Я гоню эти мысли прочь. Я не расспрашивал об этом Келли, да и сейчас не собираюсь. От Клиффа пока ни слуху, ни духу.
Пока Келли познакомилась только с одной из затворниц этого приюта, как его здесь называют. Это уже не слишком молодая женщина, мать троих детей-подростков, которая настолько забита и запугана, что не в состоянии связать и нескольких слов. Она занимает комнату по соседству. В доме тихо, как в склепе. Келли только один раз покинула свою конурку, чтобы посидеть на заднем крыльце и подышать свежим воздухом. Она пыталась читать, но это ей трудно. Левый глаз совсем заплыл, а в правом то и дело двоится. Врач, правда, уверяет, что все пройдет.
Время от времени Келли плачет, и я всякий раз клянусь, что больше её в обиду не дам. Пусть даже мне придется собственноручно прикончить этого ублюдка. Я настроен решительно. Мне кажется, я и правда готов вышибить из него мозги.
И пусть меня потом арестуют. И - судят. Я готов предстать перед дюжиной присяжных. Я ничего не страшусь.
Я ни словом не обмолвился про сегодняшний триумф. Сидя бок о бок с Келли в тиши её полутемной комнатки и глядя, как Джон Уэйн гарцует на статном вороном жеребце, я напрочь обо всем забываю.
И мечтаю лишь об одном - быть рядом с ней.
Покончив с пиццей, мы прижимаемся теснее друг к дружке. Как дети, держимся за руки. Я ни на секунду не забываю об осторожности - Келли покрыта синяками с ног до головы.
Фильм заканчивается, подходит время десятичасового выпуска новостей. Меня вдруг охватывает волнение - упомянут ли о деле Блейков? После непременных изнасилований и убийств и первой рекламной вставки ведущий торжественно возвещает:
- Сегодня в одном из залов суда Мемфиса произошло историческое событие. Жюри присяжных, рассматривавших гражданское дело, вынесло вердикт, согласно которому страховая компания «Прекрасный дар жизни» из Кливленда, штат Огайо, должна выплатить в порядке возмещения морального ущерба пятьдесят миллионов долларов. С подробностями вас знакомит Родни Фрейт.
Я не могу сдержать улыбку. На экране возникает Родни Фрейт, который, зябко поеживаясь, переминается с ноги на ногу перед давно опустевшим зданием суда округа Шелби.
- Эрни, около часа назад я беседовал с Полин Мак-Грегор, судебным секретарем, и она подтвердила, что примерно в четыре часа дня жюри присяжных по делу, которое вел судья Тайрон Киплер вынесло вердикт о выплате двухсот тысяч долларов в порядке возмещения материального ущерба и пятидесяти миллионов долларов в качестве компенсации морального ущерба. Мне удалось также побеседовать с судьей Киплером, который отказался давать интервью перед камерой, но сообщил, что рассматривавшееся дело касалось обмана доверия клиентов со стороны компании «Прекрасный дар жизни». Подробностей судья не рассказывал, но добавил, что для штата Теннесси вынесенный сегодня вердикт - рекордный за всю историю. Несколько известных адвокатов, с которыми мне удалось побеседовать, подтвердили это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93