следы были нечеткими, но тем не менее края подошв и потертости на них просматривались достаточно ясно, словно кто-то вышел из бронзовых дверей и прошел ярда два, после чего отпечатки стерлись. Но след каблука был совершенно отчетливым, как и боковая часть подошвы. И еще – следы были оставлены угольной пылью.
– Что вы там нашли? – внезапно вскрикнул Пруэн.
Я услышал его шаги.
– Кто, – спросил я, – оставил эти следы?
– Какие следы?
– Вы их видите. Не вы ли утверждали, что сегодня вечером тут никого не было?
– Ба! – сказал Пруэн. – И это все? Я утверждал, что после десяти часов, когда музей закрылся, тут в самом деле никого не было. Откуда мне знать? Раньше тут проходили десятки людей – не улыбайтесь, именно десятки! Да, мы пользуемся популярностью!
– Где вы находитесь при исполнении обязанностей? То есть где вы сидите или стоите?
Он показал на стул слева от бронзовых дверей, если стоять лицом к тыльной стенке зала. Отсюда открывался вид на правую сторону вереницы карет, и из-за них было видно почти всю дверь, через которую, поднявшись из подвала, я вошел в зал.
– Значит, вы сидели здесь. Вы видели, как кто-то оставил эти следы?
– Нет, не видел.
– Надеюсь, вы можете объяснить, почему у кого-то, кто пришел с улицы, подошвы были в угольной пыли?
Что-то мелькнуло за подслеповатыми стеклышками очков, словно он занервничал, но все же решился. Смотритель воинственно выпятил нижнюю губу:
– А теперь я спрошу вас, вот возьму и спрошу – мое ли это дело? Это ваше дело. Я говорю о следах ног! – Он уже почти кричал. – Может, и труп, который вы ищете, явился сюда, когда еще был живым, а? А я, может, взял нож и заколол его, а? И затем засунул его в одну из этих карет или, может, в витрину «Галереи Базаров», или «Восьмого Рая», или в «Арабскую галерею» наверху… Что вам еще угодно?
Горло у меня перехватило какой-то спазмой. Я прошел – почти пробежал – вдоль линии карет, оставив Пруэна кудахтать и махать руками у меня за спиной. Мой интерес вызвал экипаж в середине – эта огромная черная карета с черным же верхом, со скрытым окошечком и полированными медными дверными ручками. Плакатик, болтающийся на одной из них, сообщал: «Английский экипаж для путешествий, начало девятнадцатого века, предназначен для поездок на континент. Обеспечивает полное уединение».
Голос Пруэна преследовал меня.
– Осторожнее! – завопил он. – Осторожнее прикасайтесь к ней, старина! Там внутри труп! В ней лежит настоящий, большой, залитый кровью труп и…
И тут его голос превратился в какое-то бульканье.
Приподнявшись, я потянул на себя дверную ручку. И какая-то фигура головой вперед чуть не свалилась на меня. Как чертик из коробочки, когда открываешь крышку. Я увидел его глаза. Они мелькнули мимо моего плеча; ногами он зацепился за ступеньки кареты, которые качнулись и, неожиданно громко лязгнув, опустились на мраморный пол.
Тело высокого мужчины распростерлось ничком, руки и ноги у него были раскинуты, как у фигурки имбирного пряника, а рядом с ним лежала книга, которую он только что сжимал в руке. Жизни в этом человеке было столько же, сколько в имбирном прянике. На нем было длинное черное пальто, левая сторона которого вздымалась каким-то странным бугром. Когда я откинул ее, то увидел белую рукоятку кинжала, пронзившего пропитанную кровью рубашку. Но не это привлекло мое внимание, не на кинжале остановил я свой взгляд и даже не на цилиндре, напяленном на голову мертвеца.
Для довершения всего этого кошмара у трупа были накладные бакенбарды: короткая вывалянная в грязи бородка едва держалась на подбородке. Но фальшивые бакенбарды были черными.
Глава 3
ТРУП В МУЗЕЕ
Я признаю, джентльмены, что бывают ситуации, когда мозг просто отказывается рационально мыслить; ему остается только фиксировать и учитывать возникающие перед глазами зрительные образы, ибо здравый смысл находится в полном параличе. Если это звучит слишком образно или (в устах полицейского) воспринимается как полная чушь, могу сказать, что вам не доводилось стоять над этой недвижимой фигурой с приклеенными бакенбардами в музее Уэйда в двадцать пять минут первого ночи.
Время я отметил, когда стал изучать все подробности. Жертве было примерно между тридцатью пятью и сорока годами, хотя он производил впечатление гораздо более пожилого человека. Даже в фальшивой бороде были заботливо намечены седые пряди. У него была достаточно приятная физиономия, несмотря на некоторую одутловатость ее; даже после смерти на ней сохранялось эдакое залихватски-насмешливое выражение. Его цилиндр, старый, но тщательно вычищенный, плотно сидел на темных волосах. Карие глаза широко открыты, нос с легкой горбинкой, а кожа носила смуглый оттенок. У него были черные (настоящие) усы. Щеки и подбородок еще блестели от клея на спирту, а с левой скулы, приклеившись на участке размером с шестипенсовую монету, свисали черные бакенбарды. Рот оставался открытым. Насколько я мог судить, с момента смерти прошло не меньше часа и не более двух часов.
Пальто было таким же поношенным, как и цилиндр, и потерто на обшлагах, но тщательно приведено в порядок. Натянув перчатки, я снова распахнул его. Вокруг воротника, уходя вниз, тянулась черная ленточка, на которой болталось пенсне. На нем был вечерний костюм, гоже не первой молодости, и на жилете не хватало одной пуговицы; ткань была потертой, если не считать свежего воротничка, великоватого для него.
Из его груди несколько выше сердца – хотя, судя по его внешнему виду, умер он мгновенно – торчала массивная рукоятка слоновой кости, а пять дюймов лезвия были обагрены кровью. Я посмотрел на его откинутую правую руку и на книгу, вывалившуюся из пальцев, когда он упал. Она была в кожаном переплете грубой выделки и, лежа на полу, открылась на загнутой странице, содержание которой добавило еще одну неразрешимую загадку в этой головоломке.
Я поднял ее. Она оказалась кулинарной книгой.
Джентльмены, большего бреда трудно было себе представить. Называлась она «Справочник домашних рецептов миссис Элдридж», и первая же глава, на которую я наткнулся, представляла собой краткое поучение, как готовить суп из баранины.
Я осторожно отложил книгу и, подтянувшись за ручку, поднялся на верхнюю ступеньку кареты, чтобы посмотреть внутрь ее. Луч фонарика позволил убедиться, что там пусто и пыльно. Ее последний обитатель не оставил никаких следов ни на черной кожаной обивке сидений, ни на чистом деревянном полу. Должно быть, его засунули внутрь в коленопреклоненном положении, прижав опущенной головой к дверце, так что снаружи его не было видно. На полу остались следы крови, но больше ничего.
Первое, чем я занялся, лишь усугубило окружающий хаос. Речь идет об установлении личности мертвого человека. По крайней мере, кое-каких ошибок уже удалось избежать. Этот человек с ножом в груди, скорее всего, никак не мог быть тем типом, который у музея напал на сержанта Хоскинса сразу же после одиннадцати часов. Да, он был высок. И к тому же худ. Да, можно было спутать его обыкновенное пальто с фраком старого покроя, который носили викторианские чиновники. Но невозможно было принять светлые бакенбарды за черные, а пенсне на ленточке – за большие очки в роговой оправе. Хоскинс никак не мог ошибиться в двух таких существенных деталях его внешности. Разве что по какой-то фантастической причине некто волшебным образом полностью изменил его внешний облик.
Спрыгнув со ступеньки, я сделал соскоб с подошв трупа. Они были покрыты тонким слоем угольной пыли.
Но это дело с самого начала не оставило времени ни на долгие размышления, ни на воспоминания о диком вопле Белых Бакенбардов: «Это ты убил его, и тебя повесят за это, мой милый обманщик! Я видел тебя в карете». В данный момент все это надо было отбросить. Я повернулся к Пруэну.
– Вы были совершенно правы, – сказал я. – Там оказался мертвец.
Он стоял в некотором отдалении. Тыльной стороной ладони он вытирал рот, другой рукой прижимая к груди плоскую фляжку с джином и глядя на меня припухшими глазами. На мгновение мне показалось, что он готов расплакаться. Но он еле слышно сказал:
– Я этого не знал. Господи спаси, я не знал этого.
Его хриплый голос доносился словно бы откуда-то издалека. Я перехватил у него бутылку и подтолкнул вперед. Его колотило с головы до ног.
– Вы по-прежнему будете настаивать, что сегодня вечером оставались тут одни? – спросил я. – В таком случае вас, кроме всего прочего, ждет обвинение в убийстве.
Пауза.
– Я ничем не могу помочь, сэр. Я продолжаю утверждать… то есть я… да, я был тут один.
– Подойдите сюда. Ближе. Вы знаете этого человека?
Он с такой неожиданной быстротой отдернул голову, что успел скрыть выражение лица.
– Его? Никогда раньше его не видел. Нет. Смахивает на даго.
– Посмотрите на рукоятку кинжала. Вам ее доводилось видеть?
Повернувшись, Пруэн уставился на меня водянистыми глазами, в которых застыло то же самое упрямое выражение.
– Да. Да, говорю вам прямо и откровенно, этот кинжал я видел тысячу раз. Потому что он был взят вот отсюда, я видел его и не могу ошибиться! И я вам докажу! – вскричал он, словно я сомневался в его словах, и, схватив меня за руку, ткнул пальцем в среднюю витрину: – Его взяли вот отсюда. Это то, что называется ханджаром – то есть персидским кинжалом. Вы это знаете? Ха! Ручаюсь, что нет! Ханджар носят продавцы ковров. Он изогнут. Ханджар, исчезнувший из этой витрины, использовался… – Голос его обрел знакомые высокие интонации экскурсовода, но, поняв, что он несет, Пруэн осекся, моргнул и замолчал.
– Вы знали, что он исчез?
Еще одна пауза.
– Я? Нет. Я хочу сказать, что понял это только сейчас.
– Поговорим об этом после того, как я сделаю несколько звонков. Есть тут телефон? Хорошо. Кстати, вы продолжаете утверждать, что мистера Джеффри Уэйда нет в городе?
Он настойчиво подтвердил данный факт. Во время отсутствия хозяина, сообщил он мне, музеем руководит мистер Рональд Холмс. Мистер Холмс живет неподалеку, в служебной квартире на Пэлл-Мэлл, и Пруэн с надсадной серьезностью посоветовал, чтобы я немедленно связался с ним. Продолжая бормотать, он завел меня за дверь с надписью «Куратор». Но, нажав выключатель у дверей, он буквально подпрыгнул при виде того, что предстало его глазам, и могу поклясться, что он, как и я, впервые увидел это зрелище.
Хотя трупов тут больше не было, вне всякого сомнения, кто-то здесь похозяйничал. Комната была большой и уютной, богато устланной курдистанскими коврами. Тут стояло два письменных стола – один большой, красного дерева, в середине комнаты, а другой, делового вида, с пишущей машинкой на нем, размещался в углу, окруженный стеллажами с досье. Кресла были обтянуты красной кожей, а стены украшены резьбой по дереву в мавританском стиле, рядом с которой фотографии в рамках выглядели чем-то чужеродным. На столе красного дерева рядом с пепельницей, полной сигаретных окурков, лежала небольшая открытая книга.
Но главное, в помещении чувствовался сквозняк. В стене слева от входа была открыта дверь, которая вела в небольшой туалет. Открыто было и окно, располагавшееся высоко на стене, над умывальником. Я осмотрелся. На ковре перед столом красного дерева валялись осколки небольшого зеркала. Скромный половичок, на всякий случай прикрывавший ковер, был скомкан. Но это было еще не все.
Справа от дверей, через которые я вошел, в стену был встроен электрический лифт. Его двойные двери, каждая с небольшим застекленным окошком, были приоткрыты. Одно из окошек разбито, по всей видимости, изнутри. Осколки стекла лежали на ковре рядом с топориком и табличкой, висевшей с внешней стороны дверей, – «Неисправен». Я отметил, что на дверцах имелась металлическая щеколда, так что лифт можно было запереть как снаружи, так и изнутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Что вы там нашли? – внезапно вскрикнул Пруэн.
Я услышал его шаги.
– Кто, – спросил я, – оставил эти следы?
– Какие следы?
– Вы их видите. Не вы ли утверждали, что сегодня вечером тут никого не было?
– Ба! – сказал Пруэн. – И это все? Я утверждал, что после десяти часов, когда музей закрылся, тут в самом деле никого не было. Откуда мне знать? Раньше тут проходили десятки людей – не улыбайтесь, именно десятки! Да, мы пользуемся популярностью!
– Где вы находитесь при исполнении обязанностей? То есть где вы сидите или стоите?
Он показал на стул слева от бронзовых дверей, если стоять лицом к тыльной стенке зала. Отсюда открывался вид на правую сторону вереницы карет, и из-за них было видно почти всю дверь, через которую, поднявшись из подвала, я вошел в зал.
– Значит, вы сидели здесь. Вы видели, как кто-то оставил эти следы?
– Нет, не видел.
– Надеюсь, вы можете объяснить, почему у кого-то, кто пришел с улицы, подошвы были в угольной пыли?
Что-то мелькнуло за подслеповатыми стеклышками очков, словно он занервничал, но все же решился. Смотритель воинственно выпятил нижнюю губу:
– А теперь я спрошу вас, вот возьму и спрошу – мое ли это дело? Это ваше дело. Я говорю о следах ног! – Он уже почти кричал. – Может, и труп, который вы ищете, явился сюда, когда еще был живым, а? А я, может, взял нож и заколол его, а? И затем засунул его в одну из этих карет или, может, в витрину «Галереи Базаров», или «Восьмого Рая», или в «Арабскую галерею» наверху… Что вам еще угодно?
Горло у меня перехватило какой-то спазмой. Я прошел – почти пробежал – вдоль линии карет, оставив Пруэна кудахтать и махать руками у меня за спиной. Мой интерес вызвал экипаж в середине – эта огромная черная карета с черным же верхом, со скрытым окошечком и полированными медными дверными ручками. Плакатик, болтающийся на одной из них, сообщал: «Английский экипаж для путешествий, начало девятнадцатого века, предназначен для поездок на континент. Обеспечивает полное уединение».
Голос Пруэна преследовал меня.
– Осторожнее! – завопил он. – Осторожнее прикасайтесь к ней, старина! Там внутри труп! В ней лежит настоящий, большой, залитый кровью труп и…
И тут его голос превратился в какое-то бульканье.
Приподнявшись, я потянул на себя дверную ручку. И какая-то фигура головой вперед чуть не свалилась на меня. Как чертик из коробочки, когда открываешь крышку. Я увидел его глаза. Они мелькнули мимо моего плеча; ногами он зацепился за ступеньки кареты, которые качнулись и, неожиданно громко лязгнув, опустились на мраморный пол.
Тело высокого мужчины распростерлось ничком, руки и ноги у него были раскинуты, как у фигурки имбирного пряника, а рядом с ним лежала книга, которую он только что сжимал в руке. Жизни в этом человеке было столько же, сколько в имбирном прянике. На нем было длинное черное пальто, левая сторона которого вздымалась каким-то странным бугром. Когда я откинул ее, то увидел белую рукоятку кинжала, пронзившего пропитанную кровью рубашку. Но не это привлекло мое внимание, не на кинжале остановил я свой взгляд и даже не на цилиндре, напяленном на голову мертвеца.
Для довершения всего этого кошмара у трупа были накладные бакенбарды: короткая вывалянная в грязи бородка едва держалась на подбородке. Но фальшивые бакенбарды были черными.
Глава 3
ТРУП В МУЗЕЕ
Я признаю, джентльмены, что бывают ситуации, когда мозг просто отказывается рационально мыслить; ему остается только фиксировать и учитывать возникающие перед глазами зрительные образы, ибо здравый смысл находится в полном параличе. Если это звучит слишком образно или (в устах полицейского) воспринимается как полная чушь, могу сказать, что вам не доводилось стоять над этой недвижимой фигурой с приклеенными бакенбардами в музее Уэйда в двадцать пять минут первого ночи.
Время я отметил, когда стал изучать все подробности. Жертве было примерно между тридцатью пятью и сорока годами, хотя он производил впечатление гораздо более пожилого человека. Даже в фальшивой бороде были заботливо намечены седые пряди. У него была достаточно приятная физиономия, несмотря на некоторую одутловатость ее; даже после смерти на ней сохранялось эдакое залихватски-насмешливое выражение. Его цилиндр, старый, но тщательно вычищенный, плотно сидел на темных волосах. Карие глаза широко открыты, нос с легкой горбинкой, а кожа носила смуглый оттенок. У него были черные (настоящие) усы. Щеки и подбородок еще блестели от клея на спирту, а с левой скулы, приклеившись на участке размером с шестипенсовую монету, свисали черные бакенбарды. Рот оставался открытым. Насколько я мог судить, с момента смерти прошло не меньше часа и не более двух часов.
Пальто было таким же поношенным, как и цилиндр, и потерто на обшлагах, но тщательно приведено в порядок. Натянув перчатки, я снова распахнул его. Вокруг воротника, уходя вниз, тянулась черная ленточка, на которой болталось пенсне. На нем был вечерний костюм, гоже не первой молодости, и на жилете не хватало одной пуговицы; ткань была потертой, если не считать свежего воротничка, великоватого для него.
Из его груди несколько выше сердца – хотя, судя по его внешнему виду, умер он мгновенно – торчала массивная рукоятка слоновой кости, а пять дюймов лезвия были обагрены кровью. Я посмотрел на его откинутую правую руку и на книгу, вывалившуюся из пальцев, когда он упал. Она была в кожаном переплете грубой выделки и, лежа на полу, открылась на загнутой странице, содержание которой добавило еще одну неразрешимую загадку в этой головоломке.
Я поднял ее. Она оказалась кулинарной книгой.
Джентльмены, большего бреда трудно было себе представить. Называлась она «Справочник домашних рецептов миссис Элдридж», и первая же глава, на которую я наткнулся, представляла собой краткое поучение, как готовить суп из баранины.
Я осторожно отложил книгу и, подтянувшись за ручку, поднялся на верхнюю ступеньку кареты, чтобы посмотреть внутрь ее. Луч фонарика позволил убедиться, что там пусто и пыльно. Ее последний обитатель не оставил никаких следов ни на черной кожаной обивке сидений, ни на чистом деревянном полу. Должно быть, его засунули внутрь в коленопреклоненном положении, прижав опущенной головой к дверце, так что снаружи его не было видно. На полу остались следы крови, но больше ничего.
Первое, чем я занялся, лишь усугубило окружающий хаос. Речь идет об установлении личности мертвого человека. По крайней мере, кое-каких ошибок уже удалось избежать. Этот человек с ножом в груди, скорее всего, никак не мог быть тем типом, который у музея напал на сержанта Хоскинса сразу же после одиннадцати часов. Да, он был высок. И к тому же худ. Да, можно было спутать его обыкновенное пальто с фраком старого покроя, который носили викторианские чиновники. Но невозможно было принять светлые бакенбарды за черные, а пенсне на ленточке – за большие очки в роговой оправе. Хоскинс никак не мог ошибиться в двух таких существенных деталях его внешности. Разве что по какой-то фантастической причине некто волшебным образом полностью изменил его внешний облик.
Спрыгнув со ступеньки, я сделал соскоб с подошв трупа. Они были покрыты тонким слоем угольной пыли.
Но это дело с самого начала не оставило времени ни на долгие размышления, ни на воспоминания о диком вопле Белых Бакенбардов: «Это ты убил его, и тебя повесят за это, мой милый обманщик! Я видел тебя в карете». В данный момент все это надо было отбросить. Я повернулся к Пруэну.
– Вы были совершенно правы, – сказал я. – Там оказался мертвец.
Он стоял в некотором отдалении. Тыльной стороной ладони он вытирал рот, другой рукой прижимая к груди плоскую фляжку с джином и глядя на меня припухшими глазами. На мгновение мне показалось, что он готов расплакаться. Но он еле слышно сказал:
– Я этого не знал. Господи спаси, я не знал этого.
Его хриплый голос доносился словно бы откуда-то издалека. Я перехватил у него бутылку и подтолкнул вперед. Его колотило с головы до ног.
– Вы по-прежнему будете настаивать, что сегодня вечером оставались тут одни? – спросил я. – В таком случае вас, кроме всего прочего, ждет обвинение в убийстве.
Пауза.
– Я ничем не могу помочь, сэр. Я продолжаю утверждать… то есть я… да, я был тут один.
– Подойдите сюда. Ближе. Вы знаете этого человека?
Он с такой неожиданной быстротой отдернул голову, что успел скрыть выражение лица.
– Его? Никогда раньше его не видел. Нет. Смахивает на даго.
– Посмотрите на рукоятку кинжала. Вам ее доводилось видеть?
Повернувшись, Пруэн уставился на меня водянистыми глазами, в которых застыло то же самое упрямое выражение.
– Да. Да, говорю вам прямо и откровенно, этот кинжал я видел тысячу раз. Потому что он был взят вот отсюда, я видел его и не могу ошибиться! И я вам докажу! – вскричал он, словно я сомневался в его словах, и, схватив меня за руку, ткнул пальцем в среднюю витрину: – Его взяли вот отсюда. Это то, что называется ханджаром – то есть персидским кинжалом. Вы это знаете? Ха! Ручаюсь, что нет! Ханджар носят продавцы ковров. Он изогнут. Ханджар, исчезнувший из этой витрины, использовался… – Голос его обрел знакомые высокие интонации экскурсовода, но, поняв, что он несет, Пруэн осекся, моргнул и замолчал.
– Вы знали, что он исчез?
Еще одна пауза.
– Я? Нет. Я хочу сказать, что понял это только сейчас.
– Поговорим об этом после того, как я сделаю несколько звонков. Есть тут телефон? Хорошо. Кстати, вы продолжаете утверждать, что мистера Джеффри Уэйда нет в городе?
Он настойчиво подтвердил данный факт. Во время отсутствия хозяина, сообщил он мне, музеем руководит мистер Рональд Холмс. Мистер Холмс живет неподалеку, в служебной квартире на Пэлл-Мэлл, и Пруэн с надсадной серьезностью посоветовал, чтобы я немедленно связался с ним. Продолжая бормотать, он завел меня за дверь с надписью «Куратор». Но, нажав выключатель у дверей, он буквально подпрыгнул при виде того, что предстало его глазам, и могу поклясться, что он, как и я, впервые увидел это зрелище.
Хотя трупов тут больше не было, вне всякого сомнения, кто-то здесь похозяйничал. Комната была большой и уютной, богато устланной курдистанскими коврами. Тут стояло два письменных стола – один большой, красного дерева, в середине комнаты, а другой, делового вида, с пишущей машинкой на нем, размещался в углу, окруженный стеллажами с досье. Кресла были обтянуты красной кожей, а стены украшены резьбой по дереву в мавританском стиле, рядом с которой фотографии в рамках выглядели чем-то чужеродным. На столе красного дерева рядом с пепельницей, полной сигаретных окурков, лежала небольшая открытая книга.
Но главное, в помещении чувствовался сквозняк. В стене слева от входа была открыта дверь, которая вела в небольшой туалет. Открыто было и окно, располагавшееся высоко на стене, над умывальником. Я осмотрелся. На ковре перед столом красного дерева валялись осколки небольшого зеркала. Скромный половичок, на всякий случай прикрывавший ковер, был скомкан. Но это было еще не все.
Справа от дверей, через которые я вошел, в стену был встроен электрический лифт. Его двойные двери, каждая с небольшим застекленным окошком, были приоткрыты. Одно из окошек разбито, по всей видимости, изнутри. Осколки стекла лежали на ковре рядом с топориком и табличкой, висевшей с внешней стороны дверей, – «Неисправен». Я отметил, что на дверцах имелась металлическая щеколда, так что лифт можно было запереть как снаружи, так и изнутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49