– Я молчу о тяжеловесном стиле, способном потопить линкор. Я молчу о самодовольном дураке герое, капитане Как-там-его; я молчу о порнографических наклонностях авторши, которая настрочила эту пакость…
– Ах! – Моника непроизвольно вздрогнула.
– Билл, – вмешался мистер Хаккетт, – напрасно ты так выражаешься при мисс Стэнтон. Где твои манеры?
– Я уже молчу о… Да что с тобой? Что ты мне машешь?
– Вот девушка, которая написала эту книжку!
– А? Кто?
– Да вот же она. Перед тобой.
Наступило ужасное молчание. Мистер Картрайт обернулся не сразу. Моника успела разглядеть со спины древнюю спортивную куртку и серые фланелевые брюки, которые, похоже, не гладили с прошлого Рождества. Плечи, обтянутые спортивной курткой, медленно поднимались, пока не оказались почти на одном уровне с ушами их обладателя.
– Господи помилуй! – с благоговейным ужасом прошептал Картрайт.
Вначале он рискнул посмотреть на Монику одним глазом, затем, наконец, обернулся и посмотрел ей в лицо.
– Послушайте… Простите меня! – выпалил он.
– Простить? Ну что вы! – Монике, бледной от злости, все же удавалось сдерживаться и говорить беззаботно и легко. – Пожалуйста, не извиняйтесь. Все нормально. Я нисколько не возражаю.
– Не возражаете?!
– Конечно нет! – Моника издала короткий смешок. – Так приятно выслушать непредвзятое мнение о своем творчестве!
– Послушайте… мне правда очень жаль! Надеюсь, у вас не сложится неправильного впечатления от того, что я наговорил?
– Совсем нет! – Моника добродушно рассмеялась. – «Одним словом, Том, то, что мне дали, – непотребство!» Не слишком много вариантов для неправильного истолкования, как, по-вашему?
– Говорю вам, мне очень жаль! Откуда мне было знать, что вы – автор? Я и понятия не имел! Если бы я знал…
Моника лукаво улыбнулась:
– Если бы вы знали, вы бы так не сказали?
– Нет, ей-богу, нет!
– Вот как! Неужели? – обрадовалась Моника. – Знаете, мистер Картрайт, я всегда представляла вас лицемером и ханжой. Приятно сознавать, что вы такой и есть.
Картрайт отступил на шаг назад. Его борода (рыжая борода!) виновато обвисла. Легкомысленный наблюдатель, неспособный, подобно Монике, разглядеть его глубинной подлости, решил бы, что писатель искренне раскаивается.
Выпрямившись, он сделал вторую попытку.
– Мадам, – в голосе его вновь появились бархатистость и любезные интонации, – на тот случай, если вы не удосужились заметить, я все время пытаюсь извиниться. Я повел себя бестактно. Я проявил себя невоспитанным грубияном. И я во что бы то ни стало намерен вымолить у вас прощение, даже ценой собственной жизни!
– Не сомневаюсь, мистер Картрайт, что извинение для вас – самая мучительная форма самоубийства.
– Ну-ка, перестаньте ссориться, – строго приказал мистер Хаккетт, вставая и разглаживая пиджак. – Извините, по мне придется вас покинуть. Пора бежать. Рад, что вы познакомились. Я хочу, чтобы вы сработались.
Картрайт застыл на месте. Потом он очень медленно развернулся к продюсеру.
– Ты хочешь, чтобы мы… что?!
– Да. Кстати, мисс Стэнтон будет писать сценарий по твоему детективу. Разве я тебе не говорил?
– Нет, – сдавленным голосом ответил Картрайт. – Нет, ты мне ничего не говорил.
– Ну вот, теперь ты все знаешь. Да, кстати! Я хочу, чтобы ты стал для мисс Стэнтон… – продюсер улыбнулся, – своего рода руководителем, советчиком и наставником. У нее нет никакого опыта в написании сценариев.
– У нее, – шепотом повторил Картрайт, – нет никакого опыта в написании сценариев?!
– Вот именно. Поэтому я хочу, чтобы ты ее поучил. Помоги ей, растолкуй, что есть что. Вы оба нужны мне здесь, в старом здании; будете трудиться под моим присмотром. Ее я поселю в старом кабинете Леса Уотсона, рядом с твоим. Мы там приберемся, поставим новую пишущую машинку, и он будет как новенький. Ты ее натаскаешь, научишь ее азам… ну, ты меня понимаешь! – а сам будешь работать над сценарием «Желания».
Картрайт забегал по комнате.
– Раз, два, три, четыре, – считал он вслух, полузакрыв глаза. – Пять, шесть, семь, восемь… Нет, ты никуда не уйдешь!
Рванувшись вперед, он перегородил путь мистеру Хаккетту, который направился было к выходу. Картрайт запер дверь на ключ и закрыл ее своим телом.
– Я пришел, чтобы прояснить ситуацию до конца, – заявил он. – И пока мы во всем не разберемся, ты отсюда не выйдешь.
Мистер Хаккетт изумленно воззрился на него:
– Да какая муха тебя укусила? Ты что, спятил? Открой дверь!
– Нет. Сначала тебе придется выслушать горькую правду. Том, мне плевать, как ты тратишь свои денежки. Но поскольку я твой старый друг, хочу тебя урезонить, прежде чем ты не тронешься окончательно. Знаешь, чем ты занимаешься последние три недели?
– Да.
– Сомневаюсь. Слушай! Три недели назад ты запустил в производство «Шпионов на море». На главные роли ты пригласил Френсис Флер и Дика Конерса. У тебя был первоклассный сценарий и режиссер Говард Фиск. Но через неделю после начала съемок ты решил, что сценарий никуда не годится и его нужно переделать.
– Ты отопрешь дверь или нет?
– Нет. Что же потом? Ты попросил кого-нибудь поправить сценарий? Нет. Ты позвонил в Голливуд… повторяю: в Голливуд! – и за бешеные деньги, при мысли о которых моя шотландская душа сжимается, пригласил сюда самого высокооплачиваемого сценариста, какого только можно отыскать. Специалиста до сих пор нет. Специалист приедет неизвестно когда. Чем же ты занимаешься в ожидании? Я тебе напомню. Ты как ни в чем не бывало снимаешь «Шпионов на море» по первоначальному сценарию, от которого после приезда так называемого «эксперта» не должно остаться камня на камне!
Картрайт перевел дух. Его борода (огненно-рыжая борода) встала дыбом.
Он протянул вперед дрожащие руки.
– Том, если бы я тебя не знал так хорошо, я бы подумал, что ты хочешь развалить собственное дело. Да, ты любишь первоклассные сценарии. А что творится сейчас? Посмотри на мисс… м-м-м… и на меня. Положи на лоб холодный компресс, а потом посмотри на нас!
Смуглое лицо мистера Хаккетта потемнело еще больше.
– Билл, я терпел долго. Хватит нести чушь и прочь с дороги!
– Нет!
– Ты ведь понимаешь, что никогда больше не получишь здесь работы?
– Не получу здесь работы, – повторил Картрайт, устремив на продюсера мрачный взгляд. – Нашел чем угрожать! Да если кто-то при мне произнесет слово «кино», я его изобью! С меня достаточно! Не получу работы? Да мне легче выпить касторки! Лучше пусть меня заставят еще раз перечитать «Желание». Только, разумеется, такой человек, который увидит в нем смысл… Я обращаюсь к вам, мисс… м-м-м. Вы согласны со мной?
Строго говоря, мисс… м-м-м… была согласна. Но сейчас ей было не до логической скрупулезности.
– Вы ко мне обращаетесь, мистер Картрайт?
– Да. Смиренно.
– Хотите знать мое искреннее мнение?
– Если позволите.
– Что ж, в таком случае, – Моника наморщила лоб, – все зависит от того, как смотреть на вещи. То есть… кто из вас продюсер с десятилетним стажем? Однако у вас такое преувеличенное самомнение, что вам кажется, будто никто, кроме вас, ничего не знает! Всякий раз, как вам что-то не по нраву, вы дуетесь и заявляете, что сжигаете все мосты и уходите. Выглядит не слишком солидно, верно?
Картрайт долго смотрел на нее тяжелым взглядом. Потом вдруг подпрыгнул и исполнил перед дверью какое-то танцевальное па.
Мистер Хаккетт обернулся и рассмеялся.
– Ну, вот и хорошо. Забудем обо всем! – ласково проговорил он, хлопая Картрайта по плечу. – Я знаю, старина, ты ничего плохого в виду не имел.
– Уверена, что не имел, мистер Хаккетт!
– Да. Билл разрывает контракт примерно раз в неделю, но после всегда приходит в себя.
– Уверена, что приходит.
– Что ж, мне пора. На съемочной площадке какие-то проблемы. Кажется, произошла какая-то путаница, и кого-то едва не убили. Такого нельзя допускать. Билл, оставляю мисс Стэнтон на твое попечение. Возможно, ей захочется все осмотреть. Покажи ей студию, а потом приведи в третий павильон.
– Мистер Хаккетт! – воскликнула Моника, внезапно встревожившись. – Погодите! Пожалуйста! Минуточку!
– Рад был познакомиться, мисс Стэнтон, – заявил мистер Хаккетт, пожимая Монике руку и чуть ли не насильно усаживая снова в кресло. – Надеюсь, наше знакомство будет долгим и приятным. Если вы что-нибудь захотите узнать, спрашивайте Билла. Уверен, вам найдется о чем поговорить. Пока, Билл! До свидания, до свидания, до свидания!
Дверь за продюсером закрылась.
3
Целую вечность после его ухода в кабинете царило молчание. Наконец, Уильям Картрайт откашлялся.
– Мадам, не говорите так!
– Чего не говорить?
– Того, что вы собирались сказать, – что бы то ни было, – объяснил Картрайт. – Что-то мне подсказывает, что разговор на любую тему почти неизбежно перерастет у нас с вами в полемику. Однако вот что мне хотелось бы выяснить. Вы на самом деле хотите, чтобы я показал вам студию?
– Если это не слишком вас затруднит, мистер Картрайт.
– Отлично! Тогда… позвольте еще один вопрос?
– Да, пожалуйста.
Картрайт заговорил чуть увереннее:
– Скажите, по мне ползают тараканы? А может, вы усмотрели на моем лице скрытые признаки проказы, которые обнаружатся при подробном врачебном осмотре? Я спрашиваю не из праздного любопытства. У меня мурашки бегают по коже! С тех самых пор, как я вошел сюда, вы сидите и смотрите на меня с таким видом, словно хотите… не знаю, как описать выражение вашего лица: такое сосредоточенное отвращение, мадам (уж позвольте быть с вами откровенным), повергает меня в ужас.
– Вы должны меня извинить. – Моника одернула юбку, закрывая чрезвычайно округлые колени. Ее презрение сделало бы честь самой Еве д'Обри. – Я больше не желаю обсуждать данный предмет.
– Зато я желаю! Черт побери! – вскричал Картрайт, моментально забывая о возвышенном стиле. – Ну почему, почему вы не можете мыслить здраво? Я ведь извинился! Что еще мне сделать? Имейте в виду, от своего мнения я не отказываюсь!
Монику затрясло.
– Неужели? – осведомилась она. – Как бесконечно любезно с вашей стороны! Как щедро, как великодушно!
– Да. Впрочем, я вам сочувствую. Принимаю во внимание уязвленное самолюбие…
Окаменев, Моника откинулась на спинку кресла и посмотрела на собеседника в упор. Однако она его не видела. Перед ней плавало облако неясных очертаний, облако, наполненное ненавистью. Оно вырвалось у нее из головы, как джинн из бутылки. Хотя она совершенно о том не подозревала, юбка задралась выше колен. Она не замечала мрачного, циничного самодовольства на лице Картрайта, смешанного тем не менее со злым удивлением.
– Принимаю во внимание, – повторил он, величественно поднимая руку, – ваше уязвленное самолюбие. Но… разве вы не понимаете? Должна же существовать такая вещь, как совесть художника!
– В самом деле?
– Да. Как ни прискорбно, ваш роман – полный бред. Произведение незрелого ума, всецело занятого одной темой. Таких людей, как ваши Ева д'Обри и капитан Как-его-там, не существует в природе.
Моника вскочила с места.
– А ваши убийства? – накинулась она на обидчика. – Неужели такое происходит в реальной жизни?
– Дорогая моя, не будем спорить. Подобные вещи обусловлены некоторыми научными теориями, что совершенно другое дело.
– Ваши детективы воспроизводят мерзкие, дурацкие трюки, которые не проделать и через тысячу лет! А написаны они так плохо, что меня просто тошнило!
– Дорогая моя, – ласково и устало произнес Картрайт, – к чему детские обиды?
Моника взяла себя в руки и снова стала Евой д'Обри.
– Совершенно верно. Прежде чем я скажу то, о чем потом пожалею, не будете ли вы так добры увести меня отсюда и показать студию? То есть… если вы не против.
– Так вы не объяснитесь? – заупрямился Картрайт. – Почему вы так ненавидите мои творения?
– Лучше не стоит, мистер Картрайт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Ах! – Моника непроизвольно вздрогнула.
– Билл, – вмешался мистер Хаккетт, – напрасно ты так выражаешься при мисс Стэнтон. Где твои манеры?
– Я уже молчу о… Да что с тобой? Что ты мне машешь?
– Вот девушка, которая написала эту книжку!
– А? Кто?
– Да вот же она. Перед тобой.
Наступило ужасное молчание. Мистер Картрайт обернулся не сразу. Моника успела разглядеть со спины древнюю спортивную куртку и серые фланелевые брюки, которые, похоже, не гладили с прошлого Рождества. Плечи, обтянутые спортивной курткой, медленно поднимались, пока не оказались почти на одном уровне с ушами их обладателя.
– Господи помилуй! – с благоговейным ужасом прошептал Картрайт.
Вначале он рискнул посмотреть на Монику одним глазом, затем, наконец, обернулся и посмотрел ей в лицо.
– Послушайте… Простите меня! – выпалил он.
– Простить? Ну что вы! – Монике, бледной от злости, все же удавалось сдерживаться и говорить беззаботно и легко. – Пожалуйста, не извиняйтесь. Все нормально. Я нисколько не возражаю.
– Не возражаете?!
– Конечно нет! – Моника издала короткий смешок. – Так приятно выслушать непредвзятое мнение о своем творчестве!
– Послушайте… мне правда очень жаль! Надеюсь, у вас не сложится неправильного впечатления от того, что я наговорил?
– Совсем нет! – Моника добродушно рассмеялась. – «Одним словом, Том, то, что мне дали, – непотребство!» Не слишком много вариантов для неправильного истолкования, как, по-вашему?
– Говорю вам, мне очень жаль! Откуда мне было знать, что вы – автор? Я и понятия не имел! Если бы я знал…
Моника лукаво улыбнулась:
– Если бы вы знали, вы бы так не сказали?
– Нет, ей-богу, нет!
– Вот как! Неужели? – обрадовалась Моника. – Знаете, мистер Картрайт, я всегда представляла вас лицемером и ханжой. Приятно сознавать, что вы такой и есть.
Картрайт отступил на шаг назад. Его борода (рыжая борода!) виновато обвисла. Легкомысленный наблюдатель, неспособный, подобно Монике, разглядеть его глубинной подлости, решил бы, что писатель искренне раскаивается.
Выпрямившись, он сделал вторую попытку.
– Мадам, – в голосе его вновь появились бархатистость и любезные интонации, – на тот случай, если вы не удосужились заметить, я все время пытаюсь извиниться. Я повел себя бестактно. Я проявил себя невоспитанным грубияном. И я во что бы то ни стало намерен вымолить у вас прощение, даже ценой собственной жизни!
– Не сомневаюсь, мистер Картрайт, что извинение для вас – самая мучительная форма самоубийства.
– Ну-ка, перестаньте ссориться, – строго приказал мистер Хаккетт, вставая и разглаживая пиджак. – Извините, по мне придется вас покинуть. Пора бежать. Рад, что вы познакомились. Я хочу, чтобы вы сработались.
Картрайт застыл на месте. Потом он очень медленно развернулся к продюсеру.
– Ты хочешь, чтобы мы… что?!
– Да. Кстати, мисс Стэнтон будет писать сценарий по твоему детективу. Разве я тебе не говорил?
– Нет, – сдавленным голосом ответил Картрайт. – Нет, ты мне ничего не говорил.
– Ну вот, теперь ты все знаешь. Да, кстати! Я хочу, чтобы ты стал для мисс Стэнтон… – продюсер улыбнулся, – своего рода руководителем, советчиком и наставником. У нее нет никакого опыта в написании сценариев.
– У нее, – шепотом повторил Картрайт, – нет никакого опыта в написании сценариев?!
– Вот именно. Поэтому я хочу, чтобы ты ее поучил. Помоги ей, растолкуй, что есть что. Вы оба нужны мне здесь, в старом здании; будете трудиться под моим присмотром. Ее я поселю в старом кабинете Леса Уотсона, рядом с твоим. Мы там приберемся, поставим новую пишущую машинку, и он будет как новенький. Ты ее натаскаешь, научишь ее азам… ну, ты меня понимаешь! – а сам будешь работать над сценарием «Желания».
Картрайт забегал по комнате.
– Раз, два, три, четыре, – считал он вслух, полузакрыв глаза. – Пять, шесть, семь, восемь… Нет, ты никуда не уйдешь!
Рванувшись вперед, он перегородил путь мистеру Хаккетту, который направился было к выходу. Картрайт запер дверь на ключ и закрыл ее своим телом.
– Я пришел, чтобы прояснить ситуацию до конца, – заявил он. – И пока мы во всем не разберемся, ты отсюда не выйдешь.
Мистер Хаккетт изумленно воззрился на него:
– Да какая муха тебя укусила? Ты что, спятил? Открой дверь!
– Нет. Сначала тебе придется выслушать горькую правду. Том, мне плевать, как ты тратишь свои денежки. Но поскольку я твой старый друг, хочу тебя урезонить, прежде чем ты не тронешься окончательно. Знаешь, чем ты занимаешься последние три недели?
– Да.
– Сомневаюсь. Слушай! Три недели назад ты запустил в производство «Шпионов на море». На главные роли ты пригласил Френсис Флер и Дика Конерса. У тебя был первоклассный сценарий и режиссер Говард Фиск. Но через неделю после начала съемок ты решил, что сценарий никуда не годится и его нужно переделать.
– Ты отопрешь дверь или нет?
– Нет. Что же потом? Ты попросил кого-нибудь поправить сценарий? Нет. Ты позвонил в Голливуд… повторяю: в Голливуд! – и за бешеные деньги, при мысли о которых моя шотландская душа сжимается, пригласил сюда самого высокооплачиваемого сценариста, какого только можно отыскать. Специалиста до сих пор нет. Специалист приедет неизвестно когда. Чем же ты занимаешься в ожидании? Я тебе напомню. Ты как ни в чем не бывало снимаешь «Шпионов на море» по первоначальному сценарию, от которого после приезда так называемого «эксперта» не должно остаться камня на камне!
Картрайт перевел дух. Его борода (огненно-рыжая борода) встала дыбом.
Он протянул вперед дрожащие руки.
– Том, если бы я тебя не знал так хорошо, я бы подумал, что ты хочешь развалить собственное дело. Да, ты любишь первоклассные сценарии. А что творится сейчас? Посмотри на мисс… м-м-м… и на меня. Положи на лоб холодный компресс, а потом посмотри на нас!
Смуглое лицо мистера Хаккетта потемнело еще больше.
– Билл, я терпел долго. Хватит нести чушь и прочь с дороги!
– Нет!
– Ты ведь понимаешь, что никогда больше не получишь здесь работы?
– Не получу здесь работы, – повторил Картрайт, устремив на продюсера мрачный взгляд. – Нашел чем угрожать! Да если кто-то при мне произнесет слово «кино», я его изобью! С меня достаточно! Не получу работы? Да мне легче выпить касторки! Лучше пусть меня заставят еще раз перечитать «Желание». Только, разумеется, такой человек, который увидит в нем смысл… Я обращаюсь к вам, мисс… м-м-м. Вы согласны со мной?
Строго говоря, мисс… м-м-м… была согласна. Но сейчас ей было не до логической скрупулезности.
– Вы ко мне обращаетесь, мистер Картрайт?
– Да. Смиренно.
– Хотите знать мое искреннее мнение?
– Если позволите.
– Что ж, в таком случае, – Моника наморщила лоб, – все зависит от того, как смотреть на вещи. То есть… кто из вас продюсер с десятилетним стажем? Однако у вас такое преувеличенное самомнение, что вам кажется, будто никто, кроме вас, ничего не знает! Всякий раз, как вам что-то не по нраву, вы дуетесь и заявляете, что сжигаете все мосты и уходите. Выглядит не слишком солидно, верно?
Картрайт долго смотрел на нее тяжелым взглядом. Потом вдруг подпрыгнул и исполнил перед дверью какое-то танцевальное па.
Мистер Хаккетт обернулся и рассмеялся.
– Ну, вот и хорошо. Забудем обо всем! – ласково проговорил он, хлопая Картрайта по плечу. – Я знаю, старина, ты ничего плохого в виду не имел.
– Уверена, что не имел, мистер Хаккетт!
– Да. Билл разрывает контракт примерно раз в неделю, но после всегда приходит в себя.
– Уверена, что приходит.
– Что ж, мне пора. На съемочной площадке какие-то проблемы. Кажется, произошла какая-то путаница, и кого-то едва не убили. Такого нельзя допускать. Билл, оставляю мисс Стэнтон на твое попечение. Возможно, ей захочется все осмотреть. Покажи ей студию, а потом приведи в третий павильон.
– Мистер Хаккетт! – воскликнула Моника, внезапно встревожившись. – Погодите! Пожалуйста! Минуточку!
– Рад был познакомиться, мисс Стэнтон, – заявил мистер Хаккетт, пожимая Монике руку и чуть ли не насильно усаживая снова в кресло. – Надеюсь, наше знакомство будет долгим и приятным. Если вы что-нибудь захотите узнать, спрашивайте Билла. Уверен, вам найдется о чем поговорить. Пока, Билл! До свидания, до свидания, до свидания!
Дверь за продюсером закрылась.
3
Целую вечность после его ухода в кабинете царило молчание. Наконец, Уильям Картрайт откашлялся.
– Мадам, не говорите так!
– Чего не говорить?
– Того, что вы собирались сказать, – что бы то ни было, – объяснил Картрайт. – Что-то мне подсказывает, что разговор на любую тему почти неизбежно перерастет у нас с вами в полемику. Однако вот что мне хотелось бы выяснить. Вы на самом деле хотите, чтобы я показал вам студию?
– Если это не слишком вас затруднит, мистер Картрайт.
– Отлично! Тогда… позвольте еще один вопрос?
– Да, пожалуйста.
Картрайт заговорил чуть увереннее:
– Скажите, по мне ползают тараканы? А может, вы усмотрели на моем лице скрытые признаки проказы, которые обнаружатся при подробном врачебном осмотре? Я спрашиваю не из праздного любопытства. У меня мурашки бегают по коже! С тех самых пор, как я вошел сюда, вы сидите и смотрите на меня с таким видом, словно хотите… не знаю, как описать выражение вашего лица: такое сосредоточенное отвращение, мадам (уж позвольте быть с вами откровенным), повергает меня в ужас.
– Вы должны меня извинить. – Моника одернула юбку, закрывая чрезвычайно округлые колени. Ее презрение сделало бы честь самой Еве д'Обри. – Я больше не желаю обсуждать данный предмет.
– Зато я желаю! Черт побери! – вскричал Картрайт, моментально забывая о возвышенном стиле. – Ну почему, почему вы не можете мыслить здраво? Я ведь извинился! Что еще мне сделать? Имейте в виду, от своего мнения я не отказываюсь!
Монику затрясло.
– Неужели? – осведомилась она. – Как бесконечно любезно с вашей стороны! Как щедро, как великодушно!
– Да. Впрочем, я вам сочувствую. Принимаю во внимание уязвленное самолюбие…
Окаменев, Моника откинулась на спинку кресла и посмотрела на собеседника в упор. Однако она его не видела. Перед ней плавало облако неясных очертаний, облако, наполненное ненавистью. Оно вырвалось у нее из головы, как джинн из бутылки. Хотя она совершенно о том не подозревала, юбка задралась выше колен. Она не замечала мрачного, циничного самодовольства на лице Картрайта, смешанного тем не менее со злым удивлением.
– Принимаю во внимание, – повторил он, величественно поднимая руку, – ваше уязвленное самолюбие. Но… разве вы не понимаете? Должна же существовать такая вещь, как совесть художника!
– В самом деле?
– Да. Как ни прискорбно, ваш роман – полный бред. Произведение незрелого ума, всецело занятого одной темой. Таких людей, как ваши Ева д'Обри и капитан Как-его-там, не существует в природе.
Моника вскочила с места.
– А ваши убийства? – накинулась она на обидчика. – Неужели такое происходит в реальной жизни?
– Дорогая моя, не будем спорить. Подобные вещи обусловлены некоторыми научными теориями, что совершенно другое дело.
– Ваши детективы воспроизводят мерзкие, дурацкие трюки, которые не проделать и через тысячу лет! А написаны они так плохо, что меня просто тошнило!
– Дорогая моя, – ласково и устало произнес Картрайт, – к чему детские обиды?
Моника взяла себя в руки и снова стала Евой д'Обри.
– Совершенно верно. Прежде чем я скажу то, о чем потом пожалею, не будете ли вы так добры увести меня отсюда и показать студию? То есть… если вы не против.
– Так вы не объяснитесь? – заупрямился Картрайт. – Почему вы так ненавидите мои творения?
– Лучше не стоит, мистер Картрайт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30