Когда я вспоминаю, как урезал себя в курении, чтобы купить тебе конфет...
- Я по-прежнему очень люблю конфеты, - сказала она.
- Тогда мне нужно было принести тебе что-нибудь сладкое, в память о прежних временах. Полную корзину, чтобы пустить пыль в глаза.
Она молчала. Ты взглянул на нее и увидел, что она неподвижно и пристально смотрит на тебя, тебе стало неловко, и ты отвел взгляд. По тебе пробежала дрожь ожидания; ты долго сидел совершенно неподвижно, по временам взглядывая на нее и снова отводя взгляд.
- Подойди ко мне, - сказала она низким тихим голосом, не двигаясь, казалось, губы у нее даже не шевельнулись.
Ты сразу встал, но без спешки, подошел и сел рядом с ней на диван.
С первым же прикосновением ее руки ты весь задрожал; ты затаил дыхание, и что-то внутри тебя порывалось уйти, заставить тебя встать и уйти. Но ты уже лишился самообладания, стал беспомощным. Как ты теперь понимаешь, ты стал таким с первого звука ее голоса, услышанного там, в театре. Это кажется безумием, какой-то головоломкой, которую ты не в силах разгадать. Во всех ее Движениях было что-то пугающее и невыносимое: в том, как ее костлявые ягодицы давили тебе на ноги, когда она сидела у тебя на коленях; в ощущении ее ног, ни теплых и ни холодных, но подавляющих, когда они касались тебя, и самое волнующее, когда она касалась тебя своими руками. Она должна была знать с самого начала, что ты был готов к этому; почему же она так долго ждала? Потом она сказала тебе, что должна быть честной по отношению к мистеру Гоуэну! Иногда тебе казалось, что она думала, что ты веришь ее бесстыдному вранью...
В тот первый вечер ты остался ненадолго, очнувшись, ты понял, что она гладит тебя по волосам и говорит:
- Уже поздно, думаю, тебе пора уходить.
Ты был смущен и не хотел смотреть ей в лицо. Ее рука обжигала тебя, хотя теперь ее поглаживания были медленными и приятными. Ты встал с дивана, посмотрел на часы и оглянулся в поисках шляпы.
- Ты называл меня Мил, - сказала она.
- Да.
- Когда будешь выходить из дома, не хлопай дверью.
- Хорошо.
- Увидимся снова, да?
- Да, конечно. Я тебе позвоню.
Она так и не встала, когда ты осторожно выскользнул из комнаты.
На Седьмой авеню ты взял такси, но, добравшись до клуба, не испытывал желания спать. Ты бесцельно бродил по опустевшим улицам, пока небо не осветили первые лучи рассвета. Ты чувствовал, что с тобой происходит что-то глубинное и неизбежное, и не понимал ничего, так же как не понимал и сильнейший дискомфорт на душе. В ощущениях вины и нечистоплотности не было ничего нового, они часто приходили к тебе с твоими фантазиями и даже с Эрмой, но не так, как сейчас, со страхом и отвращением, которые тебя пугали.
Неужели ты позволил себя втянуть в нечто настолько безобразное, что на этот раз ты сам не сможешь себя простить? Ты раздраженно возражал, что все это несправедливая и необъяснимая чепуха, в конце концов, женщина есть женщина, а руки - всего лишь руки, и было бы чертовски смешно, если бы ты проявлял слишком большую брезгливость.
Ты все время раздумывал, что делать. Ты не останешься здесь, чтобы погубить лето в поездках на такси в мотели, которыми заканчиваются приключения, подобные сегодняшнему. Ты с содроганием вспоминал ее комнату: скрипучий, расшатанный стул, из-под обивки которого во все стороны торчит солома, дешевый потертый ковер, лоснящаяся от грязи накидка на диване, испещренная пятнами, древнее и липкое пятно от раздавленной шоколадки на одном ее конце. Разумеется, это не целиком ее вина, невозможно жить на сто пятьдесят долларов в месяц, но могла она хотя бы соскрести этот шоколад!
Все равно тебе нужно было на какое-то время уехать.
Ты решительно отверг Эдирондекс. Не только из-за того, что там была Эрма, но там наверняка будет банда старых знакомых, а тебе они давно уже надоели. Если поехать к Джейн на побережье - нет, в малых дозах ты еще можешь выносить Виктора, но не в виде постоянной диеты. Можешь отправиться в Айдахо - двумя неделями раньше туда уехал Ларри с половиной миллиона долларов Дика, вложенных в корраль, и со своими планами по созданию целой империи. Ты можешь туда поехать, хотя вряд ли тебе очень обрадуются, но что ты станешь там делать? Ладно, тогда поезжай куда-нибудь один, подальше от этого проклятого города, в Квебек, в Бар-Харбор, Нантакет, возьми одну из машин и поезжай в Майами. Ты совершенно свободен, можешь ехать куда пожелаешь, у тебя куча денег, отличное здоровье и достаточно ума - просто смешно, что ты не способен сам как-то развлечься.
Невероятно, но ты поймал себя на мысли, что параллельно всем этим рассуждениям ты гадаешь, нельзя ли куда-нибудь уехать с Миллисент, в такое место, где тебя не могут узнать...
Уже рассвело, когда наконец ты вернулся к себе, погрузился в горячую ванну, съел сандвич и выпил кофе, после чего улегся в постель как раз тогда, когда в окно начала дышать жара и уличная суматоха завела свою адскую шарманку.
И все-таки ты ей позвонил уже на следующий день.
Она сожалеет, что не может с тобой встретиться, но у нее назначено свидание. "С мистером Гоуэном?" - тупо спросил ты. О нет, сказала она, с другим молодым человеком. Тогда завтра вечером. Нет, она сожалеет, но завтра вечером мистер Гоуэн пригласил ее на шоу. Ты заметил, что в театре из-за жары и духоты невозможно сидеть, но она сказала, что нисколько этого не замечает.
- Может, мы встретимся в пятницу, - сказала она.
В пятницу вечером шел дождь, заметно похолодало, и ты отказался от своего намерения прокатиться за город, а вместо этого повел ее в театр. Эту пьесу ты уже видел, она не очень тебе понравилась, поэтому ты развлекался, наблюдая за Миллисент уголком глаза - она следила за действием молча, сидя неподвижно, со сложенными на коленях руками, настолько застывшими в неподвижности, что, когда они вдруг шевелились, ты едва не вздрагивал.
- Мне кажется, - сказала она после первого акта, - я могу ходить на шоу каждый день, включая воскресенье.
- Если бы все шоу были такими же, как это, я бы не ходил вообще, ответил ты.
- Я видела его пять раз.
- Что?! Пять раз!
- Да, не потому, что спектакль такой хороший, но летом утомляешься, когда ходишь так часто, как я.
Ты был поражен. Позже ты узнал, что это было одним из ее пристрастий, что она охотно смотрит любую постановку по пять-десять раз, все, что угодно, от Фоллиса до Ибсена.
Из театра вы сразу отправились на Двадцать вторую улицу. Ты принял решение, что не пойдешь, и все-таки пошел. Оказавшись у нее в комнате, ты дал себе слово, что все время просидишь на шатком стуле, но не сдержал его.
В два часа ночи ты все еще оставался у нее, подоткнув за спину одну из ее сплющенных тощих подушек, и курил.
- На днях я купил машину, - сказал ты. - Ее доставят завтра утром. Думаю, будет здорово, если в одну из этих жарких ночей мы съездим куда-нибудь за город.
Она сидела, жуя датский шоколад, который ты купил для нее, в той же своей манере, методично, как какой-нибудь автомат для уничтожения.
- Должно быть, она стоит кучу денег, - заметила она. - Не понимаю, почему бы нам не воспользоваться одной из машин твоей жены, раз у нее их так много.
Ты еще раз объяснил ей об опасности, которую должен избегать человек твоего положения.
- Я не могу уехать на всю ночь, - заявила она. - Если об этом узнает мистер Грин...
Ты был рад, что забота об алиментах тоже вынуждала ее соблюдать осторожность, но тебе хотелось, чтобы она перестала называть своего мужа мистером Грином.
- А мы и не станем этого делать, - согласился ты. - Я имею в виду, что мы поедем за город пообедать, может, устроим где-нибудь в лесу пикник.
Она гладила тебя по колену, слегка прикрыв глаза, как делала это немного раньше, как делала это тысячу раз.
- Будет приятно оказаться с тобой в лесу, - сказала она. - В прошлом году я ездила с мистером Гоуэном на Лонг-Айленд. А у мистера Пефта есть лодка на Гудзоне - это было два года назад.
- Кажется, у тебя много знакомых мужчин?
Она усмехнулась - тихий, слабый звук, от которого у нее не дрогнули даже плечи, прижимающиеся к тебе.
- Хотя тебе бы этого не хотелось знать, - сказала она.
- Чем занимается мистер Гоуэн?
Ты уже знал, что у нее существует три особых способа отвечать на прямые вопросы, каждый резко отличается от другого, как будто она их сформулировала для себя. На этот раз она выбрала вариант прямого ответа:
- Он таксист. Сам он их не водит - ему принадлежат тридцать семь такси - такие коричневые с маленькой птичкой на дверце.
- Любопытно.
- Почему?
- Да ничего, только он не кажется мне человеком, который держит целую флотилию такси.
- Откуда ты знаешь, как он выглядит, ты же никогда его не видел.
- Конечно видел, в тот вечер в театре.
Она повернула голову, ее подбородок коснулся твоих волос, затем наклонилась и легко куснула тебя за ухо.
- Это был не он, - сказала она.
- Ты сказала мне, это был он.
- Ну, не надо было спрашивать.
- Тогда кто же это был?
Она снова усмехнулась:
- Это был мистер Грин.
Ее муж! Черт, конечно нет! Ты сдался, раздраженный ее ограниченным, инфантильным враньем. Видимо, почувствовав твое раздражение, она мягко погладила твою руку.
Ты хотел сначала отодвинуться или оттолкнуть ее руку, но сердце твое забилось сильнее... и ты не двинулся...
- Больше не надо, - почти взмолился ты и накрыл ее руки своей.
- Уже поздно, - вздохнула она.
Приблизительно через неделю, после того как вы несколько раз ездили в загородные гостиницы, ты наконец набрался духу заговорить с ней о ее одежде. Ты не был уверен, как она это воспримет, и не понимал, что тебя вызвало на этот разговор. Но бесконечная перемена двух дешевых платьев, темно-коричневого и жуткого платья в клетку, выводила тебя из себя. И господи, что за шляпы!
Ты был высокого мнения о своем вкусе - будучи хорошим от природы, он был отшлифован до тонкости десятью годами жизни с Эрмой. Конечно, думал ты, это не тот случай, когда нужно добиваться экстравагантности.
- Я никогда не обращаю внимания на одежду, - равнодушно сказала она. Даже если бы у меня было много денег, все это так сложно.
Ты подумывал о том, чтобы купить ей пару платьев и шляпок, но с удивлением обнаружил, что за покупкой одной вещи следует покупка другой. Однажды начав одеваться, она стала делать это почти с энтузиазмом, проявляя особенный интерес к туфлям, но даже с туфлями она ни разу не сказала определенно, что хочет именно эту пару. Она признавала преимущество одного фасона перед другим, всегда немного ворчливо, но оставляла за тобой право принимать решение. Ты ломал себе голову, как она покупала себе вещи, когда ходила в магазин одна.
Новые вещи были безусловным прогрессом, но странно смотрелись на ней. У нее была совершенно бесцветная кожа лица, того же мертвенно-серого тона, как и в детстве, никаких оттенков и разницы между щеками, подбородком, ушами и лбом, и она никогда не пользовалась ни румянами, ни губной помадой, хотя постоянно припудривала лицо какой-то странной коричневатой пудрой. Такую можно было достать только в Гарлеме - только, насколько ты знал, она никогда там не была. В старой тусклой одежде ее лицо терялось, но, когда она надевала что-то яркое и броское, смотреть на нее было жутко.
Когда ты давал ей денег, чтобы Миллисент сама купила себе белье или ночную рубашку, она аккуратно возвращала тебе на следующий день сдачу вместе со старательно скрепленными чеком и этикеткой, на которой указана цена. В отношении денег она всегда была очень честна, возможно, потому, что не придавала им особого значения.
Тебе следовало догадаться, что она выдумала всю эту чушь насчет Дика. А с алиментами - невозможно было выяснить то, что она хотела скрыть, ты и сегодня не знаешь, действительно ли она получала алименты от своего мужа и была ли она вообще замужем. Твое первое подозрение на этот счет появилось в тот день, когда вы отправились на Брайарклиф и ты предложил ей поехать куда-нибудь отдохнуть, например в центральную Пенсильванию, где тебя меньше всего подстерегала опасность встретить знакомых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42