А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Он набрал номер Медоуза.
— Привет, Гарри, — сказал он. — Может, пообедаем вместе?
— Я ждал твоего звонка, — ответил Медоуз. — С удовольствием. У тебя или у меня?
Броди тут же понял, что об обеде он зря заговорил. В желудке у него все еще бурчало и урчало, и мысль о еде вызывала тошноту. Он взглянул на стенной календарь. Четверг. Как все их знакомые, живущие на скромное жалованье, Броди покупали то, что в этот день продавалось в супермаркете по сниженным ценам. В понедельник — курятину, во вторник — баранину и так далее. Единственным разнообразием в их меню была пеламида и окунь — если какой-нибудь знакомый рыбак отдавал им излишек улова. В четверг по сниженной цене шел рубленый бифштекс. Но рубленого мяса сегодня Броди видел больше чем, достаточно.
— У тебя, — сказал он. — Пусть нам принесут что-нибудь из ресторана. А поедим в твоем кабинете.
— Идет, — сказал Медоуз. — Что тебе заказать?
— Салат с яйцом и стакан молока. Я сейчас буду у тебя. — Броди позвонил Эллен и сказал, что обедать домой не приедет.
Гарри Медоуз был очень тучен, даже глубокий вздох требовал от него немалых усилий, от которых на его лбу выступали капельки пота. Ему было под пятьдесят, он очень много ел, курил дешевые сигары, пил виски и, как говорил его доктор, занимал в западном мире первое место среди кандидатов на обширный инфаркт миокарда.
Когда Броди вошел, Медоуз махал полотенцем, отгоняя клубы сигарного дыма в сторону открытого окна.
— — Судя по тому, что ты заказал на обед, самочувствие у тебя неважное, — сказал он. — Вот я и проветриваю помещение.
— Спасибо за заботу.
Броди окинул взглядом маленькую комнату, заваленную газетами, бумагами, ища глазами, куда бы сесть.
— Сбрось ты этот хлам со стула, — сказал Медоуз, — там всякие отчеты. Отчеты из округа, отчеты из штата, отчеты автодорожной комиссии и комиссии по водоснабжению.
Они, наверное, обходятся в миллион долларов, а с точки зрения информации гроша ломаного не стоят.
Броди взял кипу бумаг и положил на батарею. Потом подтащил стул к письменному столу и сел.
Медоуз вынул из большой бумажной сумки пакет молока и завернутый в целлофан сандвич и пододвинул их к Броди. Потом стал доставать свой обед — четыре отдельных свертка; он развернул их и, как ювелир, выставляющий напоказ редкие драгоценности, стал бережно раскладывать перед собой жареный картофель, фрикадельки в томатном соусе, маринованный огурец величиной с маленький кабачок и четверть лимонного пирога. Из холодильника, стоявшего у него за спиной, он извлек большую банку пива.
— Замечательно, — сказал Медоуз, обозревая стол, уставленный яствами.
— Восхитительно, — сказал Броди, глотая кислую отрыжку. — Просто восхитительно. Я обедал с тобой, Гарри, наверное, тысячу раз и все же никак не могу привыкнуть к этому зрелищу.
— У каждого свои маленькие слабости, дружище, — сказал Медоуз, беря в руки сандвич. — Одни бегают за чужими женами. Другие пьют горькую. Я нахожу удовольствие в том, чтобы питать свой организм.
— Подумай, какое это будет «удовольствие» для Дороти, когда в один прекрасный момент твое.
Сердце не выдержит и скажет: адью, чревоугодник, с меня довольно!
— Мы говорили об этом с Дороти, — набив рот, ответил Медоуз, — и пришли к выводу, что одно из немногих преимуществ человека перед другими живыми существами состоит в том, что он сам может выбирать, от чего ему умереть. Еда, быть может, и убьет меня, но это то, что доставляет мне удовольствие в жизни. К тому же лучше умереть от обжорства, чем в брюхе акулы. После того, что случилось сегодня утром, я уверен, ты со мной согласишься.
Броди еще не успел прожевать кусок сандвича, и ему стоило немалых усилий проглотить его.
— Это немилосердно с твоей стороны, — сказал он.
Несколько минут она ели молча. Броди съел свой сандвич, выпил молоко, смял в комок бумагу и сунул ее в пластмассовый стаканчик. Откинувшись на спинку стула, закурил сигарету. Медоуз все еще ел, Броди знал, что аппетит ему ничем не испортишь. Он вспомнил, как однажды Медоуз, приехав на место автомобильной катастрофы, где были жертвы, расспрашивая полицейских и уцелевших пассажиров, сосал леденец.
— В связи со смертью мисс Уоткинс, — начал Броди, — мне пришли в голову кое-какие мысли, и я хочу, чтобы ты выслушал меня. — Медоуз кивнул. — Во-первых, относительно причины смерти, на мой взгляд, не может быть двух мнений. Я уже говорило Сантосом и...
— Я тоже.
— Стало быть, ты знаешь, что он думает. Это было нападение акулы. Ясно как божий день. Если бы ты видел тело, ты бы сказал то же самое.
— Я видел тело.
Броди был потрясен. Неужели человек, видевший сегодня то месиво, может теперь спокойно сидеть и слизывать с пальцев лимонную начинку?
— Значит, ты со мной согласен?
— Да. Я согласен, что она погибла в результате нападения акулы. Но есть ряд обстоятельств, которые для меня не ясны.
— Например?
— Например, почему она пошла купаться в такое время. Ты знаешь, какая была температура воздуха около полуночи? Шестьдесят градусов по Фаренгейту. А температура воды? Около пятидесяти. Надо быть ненормальной, чтобы пойти купаться в такой холод.
— Или пьяной, — заметил Броди.
— Возможно.
Да, пожалуй, ты прав. Я навел справки: Футы не балуются марихуаной и всяким таким зельем. Меня беспокоит другое.
Броди почувствовал раздражение.
— Ладно, Гарри, тебе лишь бы гоняться за призраками. Люди и в самом деле иногда погибают в результате несчастного случая.
— Я не об этом. Просто невероятно, что у нас здесь появилась акула, вода-то еще холодная.
— Может быть, некоторые акулы любят холодную воду. Что мы о них знаем?
— Есть гренландские акулы, но они никогда не заплывают так далеко на юг, а если и заплывают, то, как правило, людей не трогают. Что мы о них знаем? Я вот что тебе скажу: сейчас я знаю о них гораздо больше, чем знал утром. После того как я увидел, что осталось от мисс Уоткинс, я позвонил одному парню, моему знакомому из института океанографии в Вудс-Холе. Я описал ему труп, и он сказал, что, судя по всему, только одна акула может сделать такое.
— Какая?
— Большая белая. Есть и другие, которые нападают на людей, например, тигровые, молот-рыба и, возможно, даже мако и голубые, но этот парень Хупер — Мэт Хупер — сказал мне: чтобы перекусить женщину пополам, пасть у акулы должна быть вот такая, — Медоуз развел руки примерно на ширину трех футов, — а единственная акула, у которой такая пасть и которая нападает на людей, — это большая белая. Их называют еще по-другому.
— По-другому? — Броди начал уже терять интерес. — Как?
— Людоеды. Другие акулы тоже иногда нападают на людей по разным причинам — когда они голодны или чего-то испугаются. Или когда почуют кровь в воде. Кстати, у этой девицы Уоткинс не было месячных прошлой ночью?
— Откуда я знаю, черт возьми?
— Просто любопытно.
Хупер утверждает, что в этом случае опасность подвергнуться нападению акулы резко возрастает.
— А ты ему сказал, что вода была холодная?
— Конечно. Он говорит, что белая акула спокойно плавает в такой воде. Несколько лет назад акула накинулась на мальчика у берегов Сан-Франциско. Температура воды была пятьдесят семь.
Броди глубоко затянулся сигаретой.
— Ты действительно узнал о них немало, Гарри, — сказал он.
— Я руководствовался... назовем это здравым смыслом, и я хотел точно знать, что же, собственно, произошло и может ли это повториться.
— Так есть опасность, что это повторится?
— Нет. Ее почти не существует. Из чего я делаю вывод, что это единственный несчастный случай. Большие белые акулы редко встречаются, и это единственное, что можно сказать о них хорошего. Так считает Хупер. Есть все основания полагать, что акула, напавшая на эту девицу Уоткинс, давно ушла. Здесь нет рифов. Нет рыбоконсервного завода или скотобойни, которые спускают кровь и сбрасывают внутренности в воду. Словом, нет ничего такого, что могло бы привлечь акулу. — Медоуз замолчал и пристально посмотрел на Броди, тот выдержал его взгляд. — Поэтому, мне кажется, Мартин, нет причины будоражить людей из-за события, которое почти наверняка больше не повторится.
— Это с какой стороны посмотреть, Гарри. Если такое происшествие вряд ли повторится, то почему не сказать людям, что однажды оно имело место.
Медоуз вздохнул.
— Возможно, ты прав. Но я полагаю, Мартин, это один из тех случаев, когда мы должны руководствоваться не правилами, а заботой о людях. Я не думаю, что сообщение об этом инциденте отвечало бы интересам общественности. Я не имею в виду местных жителей. Они узнают об этом довольно скоро, если уже не узнали. Ну, а те, которые читают «Лидер» в Нью-Йорке, Филадельфии, Кливленде?
— Ты льстишь себе.
— Не говори глупости, ты понимаешь, что я хочу сказать. И ты знаешь, как у нас обстоят дела с арендой домов на это лето. Мы просто на грани катастрофы, так же, как и жители Нантакета, Винъярда и Истгемптона. Ведь многие еще не решили, где будут проводить лето. Они знают, в этом году у них богатейший выбор. Домов, сдаваемых в аренду, сколько угодно. Если я помещу статью о том, что молодую женщину перекусила пополам гигантская акула у берегов Эмити, домовладельцы уже не смогут сдать в аренду ни одной виллы. Акулы, Мартин, — это все равно что бандиты, убийцы, в них есть что-то дикое, злобное, неотвратимое, и люди реагируют на тех и других одинаково. Если мы сообщим в нашей газете об акуле-убийце, то тем самым распрощаемся с надеждами на прибыльный летний сезон.
Броди кивнул.
— Мне трудно возражать тебе, Гарри, и мне тоже не очень-то приятно оповещать всех о том, что у наших берегов гуляет акула-убийца. Но постарайся войти в мое положение. Твои доводы я опровергать не собираюсь. Скорее всего, ты прав. Эта акула, по всей вероятности, уплыла на сотню миль отсюда и никогда больше не появится. Но, Гарри, представь на минуту, что ты ошибаешься. Допустим — только допустим, — что мы умолчим об этом происшествии и акула нападет еще на кого-нибудь. Что тогда? За все спросят с меня. Я обязан думать о безопасности людей, которые здесь живут, и если я не могу их защитить, то, во всяком случае, должен предупредить о том, что им грозит. Тебе тоже не поздоровится. Ты обязан сообщать о событиях в городе, а это, конечно, событие, если у наших берегов на человека нападает акула. Я настаиваю, чтобы ты это напечатал. Я намерен закрыть пляжи всего на два-три дня в целях предосторожности. Это никому не причинит большого неудобства. Еще не так много народу к нам понаехало, да и вода холодная. Если мы прямо скажем людям о том, что случилось и объясним наши действия, мы от этого только выиграем.
Медоуз откинулся на спинку стула, задумался.
— Я не знаю, как ты поступишь, Мартин, но что касается меня, то решение уже принято.
— Что это значит?
— Никакой заметки об этом нападении в «Лидере» не будет.
— Ты это серьезно?
— Довольно серьезно. Не могу сказать, что лично я принял такое решение, но в общем-то я с этим согласен. Я редактор и совладелец этой газеты, но контрольный пакет акций не у меня, и я не могу противостоять определенному нажиму.
— Какому?
— Сегодня утром мне уже звонили шесть раз. Пять рекламодателей — ресторан, гостиница, две компании по продаже недвижимости и кафе-мороженое. Они интересовались, собираюсь ли я напечатать заметку об этой девице Уоткинс, и всячески старались дать мне понять, что, по их мнению, для Эмити будет лучше, если эта история не получит огласки. Шестой звонок был от мистера Коулмана из Нью-Йорка. От мистера Коулмана, в руках которого пятьдесят процентов акций «Лидера». Похоже, что ему что-то позвонил. Он заявил мне, что никакого сообщения в «Лидере» быть не должно.
— А не повлиял ли на его решение тот факт, что его жена является маклером фирмы по продаже и покупке недвижимости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38