Вызывать «скорую» и ментов — верное самоубийство.
Трещалову уже не поможешь, это ясно. Он явно не жилец. Тут самое время о себе подумать, ведь труп, ясное дело, захотят повесить на него, на Афанасьева. Менты долго копаться, разбираться в деталях не станут. Сфабрикуют дело, предъявят обвинение... Не отмажешься, только истратишь на адвокатов целое состояние.
— Сейчас, потерпи, — прошептал Афанасьев, опустился на корточки, расстегнул пиджак. На всякий случай обыскал карманы Трещалова, но нашел лишь клочок бумаги, вырванный из школьной тетрадки, да несколько сломанных спичек. Афанасьев хотел перевернуть раненого на живот, но передумал. В этой темноте он вряд ли разглядит, куда вошли пули, слепые ранения или сквозные. Да и пользы от такой информации — с гулькин нос.
— Сейчас, сейчас, — бормотал Афанасьев. — Я помогу... Потерпи немного. Сейчас...
Трещалов открыл рот, стал давиться хриплыми клокочущими гортанными звуками. Показалось, что раненый что-то пытается сказать. Афанасьев опустился на колени, стараясь разобрать слова, но услышал только хрипы. И еще Трещалов пытался высунуть изо рта язык, красный, какой-то плоский и тонкий, словно раздавленный каблуком. Афанасьев поморщился, решив, что Трещалова пытали, пассатижами раздавили его язык.
Трещалов снова закашлялся, стал давиться кровью, и изо рта выскочил, упал на траву окровавленный пластиковый пакетик. В такие герметичные прозрачные пакетики в некоторых банках упаковывают новые пластиковые карточки, которые выдают клиентам. Афанасьев взял пакетик, вытер его о пиджак Трещалова. Внутри — сложенный в несколько раз листок бумаги. Видимо, записка.
Афанасьев хотел было распечатать пакетик, вытащить бумажку. Но передумал. Слишком темно, и еще этот проклятый дождь. Афанасьев сунул пакетик во внутренний карман пиджака и взглянул на Трещалова.
Тот уже не дышал.
Мокрое от дождя лицо было бледным и напряженным. Афанасьев нагнулся, ухватил покойника за запястье, поволок тело в придорожный кювет. Через десять минут все закончилось. Труп лежал в воде на дне кювета, кое-как забросанный жухлой травой и наспех наломанными ветками кустарника.
Афанасьева трясло, как в ознобе, он плохо соображал, что происходит, но ноги сами уносили его все дальше и дальше от того страшного места, где только что хладнокровно и расчетливо убили человека. Афанасьев часто оступался и падал, но тут же вскакивал, отталкиваясь руками от земли. И шагал дальше, прибавляя ходу, будто земля горела под ногами. Через пять минут он увидел огоньки шоссе и указатель поворота на профилакторий «Родник». Еще через четверть часа удалось остановить попутную машину, грузовик, идущий в сторону Чебоксар.
Водитель недобро глянул на ночного пассажира, грязного, промокшего до нитки, решив про себя, что в кабину залез опустившийся ханыга, норовящий проехаться на халяву. И потребовал деньги за проезд вперед. Пассажир, на удивление, оказался совершенно трезвым, вытащил толстый бумажник и дал пятисотенную купюру.
— Что-то случилось? — угрюмо спросил водитель.
— Ничего. — Афанасьев клацал зубами. — Вот поскользнулся. В лужу упал.
Он добрался до съемной квартиры около полуночи. По дороге купил водки, на закуску банку рыбных консервов и несколько яблок. Хозяин, открыв дверь, внимательно рассматривал постояльца, пока тот снимал испорченные ботинки и раздевался до трусов.
— Где это ты так уделался? — спросил старик. — Обидел кто?
— Нет. Сам в грязь упал, — повторил Афанасьев свое наивное объяснение. — Ну, испачкался малость.
— Хороша малость! — проворчал хозяин.
Афанасьев принял душ и кое-как простирнул в «Лотосе» грязные брюки. Натянул чистые майку и трусы, заперся в комнате, свинтил бутылочную пробку и в один прием осушил стакан водки. Не тратя время на возню с консервами, закусил кислым незрелым яблоком.
Задернув шторы, он уселся к столу, достал из кармана пластиковый пакетик. Видимо, этот пакетик случайно завалялся в кармане Трещалова, похитители не обратили внимания на бесполезную мелочь, а пленник, предчувствуя трагический финал, нашел вещице применение. Устроил герметичный контейнер для записки, которую держал за щекой. И выплюнул в последние секунды жизни.
Афанасьев аккуратно открыл пакетик, вытянул из него сложенную в несколько раз и исписанную с обеих сторон половинку тетрадной странички. Расправил бумагу на столе. Странно, записка написана чернилами необычного цвета, темно-бордовыми. Буквы пляшут, почерк очень мелкий, неровный, но сам текст разобрать можно.
Афанасьев склонился над столом, дважды перечитал письмо.
«Здравствуй, Виталий. Не уверен, что это письмо попадет тебе в руки, но я должен его написать. Нет времени и возможности рассказывать подробно о моих злоключениях, поэтому сразу к делу. Трудно поверить, но меня похитил, убив охранников, всего лишь один человек. Знаю его имя — Юрий. Очевидно, бандит опытный, матерый. Позавчера к нему присоединился какой-то молодой отморозок из бывших зэков по имени Сева, который только что освободился из колонии. Они затевают какое-то преступление, но что именно, не имею понятия. Этот молодчик называет моего похитителя по кличке — Стерн.
Я не имею возможности оказывать активное сопротивление. Меня держат на цепи, часто заклеивают рот, ни днем, ни ночью не снимают с рук браслеты. Я потерял счет времени, не знаю, какой сейчас день и час. Меня все время пичкают какими-то таблетками, колют героин и снотворное, от которого слон вырубится. Минуты просветления выпадают все реже. Сейчас я сижу в сортире на унитазе, четвертый раз на дню симулирую расстройство желудка. Мои руки скованы браслетами. Но здесь есть бумага, тетрадные листы, которыми подтираются.
Я спрятал в воротнике рубашки половинку бритвы и несколько спичек. Бритвой я режу предплечье и макаю в кровь заточенные спички. Знаю, что живым из этой переделки мне не выйти. Возможно, все закончится уже сегодня. Эти суки получат свои деньги, а я свою пулю.
Мое последнее желание таково. В милицию не обращайся ни в коем случае — без толку! Лучше подключи опытных парней из нашей службы безопасности. Пусть они найдут Стерна и этого Севу. Что делать дальше, ты знаешь. Перед тем как эти гады сдохнут, пусть почувствуют, что такое настоящая боль. Спустить с них живых шкуру или отрезать яйца — наказание слишком мягкое. Пусть подыхают медленно, долго и страшно.
Сейчас эти ублюдки снимают частный дом где-то на окраине Чебоксар, где именно, не знаю. Дом одноэтажный с мансардой, железная двускатная крыша покрашена ярко-желтой краской, вокруг участка деревянный глухой забор зеленого цвета, на углу забора скворечник. Это все, что я видел. Они пользуются фургоном «Газель», темно-коричневым. Номера московские, первые цифры 3 и 7. Здесь они собираются прожить несколько дней. Если действовать быстро, без промедления, наши парни все успеют. Думаю, найти эту падаль будет не так уж трудно.
Прощай. Жене это письмо не показывай.
Твой друг Ник. Трещалов».
Афанасьев встал из-за стола, снова запечатал записку в пакетик, плеснул в стакан водки. Он долго бродил по комнате, наливался яростью, сжимал кулаки и что-то бормотал себе под нос. Сейчас он не сомневался, что сотрудники службы безопасности сумеют выследить и найти похитителей и убийц Трещалова.
В своей записке Трещалов дает описание дома, где проживают бандиты. Не так уж много в городе домов с броскими желтыми крышами. Кроме того, Трещалов указывает две цифры автомобильного номера, марку и цвет фургона... Короче говоря, зацепки есть. А дальше, когда преступники будут найдены, с ними разберутся по-свойски. Без ментов.
Тут Афанасьев вспомнил, что еще не позвонил жене. После исчезновения Трещалова и убийства его телохранителей Ирина, как пуганая ворона, куста боится. Она не знает, куда пропал муж, наверняка ищет его, обзванивает знакомых, плачет, накручивает себя.
Вздохнув, Афанасьев достал мобильник, набрал номер домашнего телефона. Пропустив надрывные крики жены мимо ушей, сухо сообщил, что домой сегодня не вернется, потому что наклевывается важное мероприятие. Подробности расскажет при встрече. Ирина разрыдалась в трубку.
— Ты опять у этой своей сучки? — прокричала она в трубку. — У этой Ленки? Елены Петровны, что б ей пусто было! Мужика холостого найти себе не может. Похотливая тварь! Гадина!..
— Да не у нее, не у нее! — заорал в ответ Афанасьев. — У меня тут такие дела творятся! Такие дела, что волосы на жопе дыбом... А ты, дура, о Ленке вспомнила.
— Тогда где же ты? Где творятся дела?
— Где? Где? — Афанасьев выдал матерную тираду, последнее слово которой рифмуется со словом «где». Потом добавил: — Я в Чебоксарах. Вот где!
И тут же осознал, что сморозил глупость. Вот что делают с нормальным человеком чрезвычайные обстоятельства, водка и бабская истерика. Домашний номер Афанасьева наверняка слушают менты. А он сказал... Боже...
— Каким ветром тебя занесло в Чебоксары? — кричала в трубку Ирина. — Ты меня слышишь, Виталий? Почему молчишь?
— Дома поговорим! — рявкнул Афанасьев. — По телефону нельзя.
Он нажал кнопку отбоя. А может, его телефон чистый, подумал он, может, никакой милицейской прослушки и нет? Возможно, сам Афанасьев пугает себя пустыми выдумками. Если так себя накручивать, недолго угодить в дурдом с диагнозом паранойя.
Афанасьев махнул еще стакан водки, открыл банку лосося в томате, заглотнул консервы прямо с ножа и немного успокоился, даже повеселел.
Повесив на спинку кровати выстиранные брюки, расстелил на диване короткую детскую простынку, выключил свет и, растянувшись во весь рост, заснул мертвым сном.
На следующий день Афанасьев вылетел в столицу первым же рейсом. Спускаясь с трапа на летное поле, он сразу же приметил серую «Волгу» с затемненными стеклами, стоявшую внизу. В душе шевельнулось беспокойство. Через несколько секунд к нему подошли трое мужчин в штатском, предъявив удостоверения сотрудников РУБОПа, усадили на заднее сиденье автомобиля, крепко сжали плечами с обеих сторон и увезли на Шаболовку.
В центральном РУБОПе его обыскали, выудили из кармана предсмертную записку Трещалова, а затем сунули Афанасьева в одиночную камеру изолятора временного содержания.
Два долгих часа пленник мерил шагами тесное пространство одиночки, ожидая вызова на допрос. Наконец дверь камеры открылась, через лабиринты коридоров Афанасьева провели к автозаку и повезли неизвестно куда. «В переполненную Бутырку или в Матросскую тишину?» — гадал Афанасьев.
Оказалось, в Лефортовский следственный изолятор. Допрос задержанного проводил не какой-то там капитан милиции, а генерал внешней разведки Антипов и двое высоких чинов из ФСБ.
Глава восьмая
Чебоксары. 14 августа
День выдался хлопотным и очень жарким.
Накануне Стерн купил у пожилого частника подержанный, но приличного вида грузовик «МАЗ». Кабина темно-зеленого цвета, вместительный кузов, синий тент из прочного синтетического материала. Документы у нотариуса оформлять не стал, сказал прежнему владельцу машины, что спешит по делам в Алапаевск, где подвернулась очень выгодная халтура. Все бумаги якобы выправит позже, когда вернется из рейса, а пока нужна лишь письменная доверенность на управление транспортным средством.
На ночь Стерн оставил «МАЗ» на платной автостоянке. Сегодня до обеда он проторчал на городской автобазе, где два слесаря с раннего утра осматривали грузовик, искали возможные неисправности, но ничего серьезного не наковыряли. Только отрегулировали развал колес и поменяли рулевые тяги. Впрочем, и старые могли бы еще послужить. Стерн расплатился со слесарями, сел за руль и, выехав из ворот автобазы, направился к дому старухи Клюевой.
Не доехав до места километра полтора, остановил «МАЗ» у магазина «Хозтовары», купил две лопаты, лом и кирку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53