Все это напоминало учебную тревогу в образцовом армейском подразделении. Каждый знал, что делать.
В конце концов люди, собравшиеся, чтобы поглазеть на это зрелище, разошлись по домам; утопленника увезла машина скорой помощи. Толстый полицейский вернулся к своей машине. Его мрачное лицо лоснилось от пота. Он не удивился, увидев ее, стоящую рядом.
– Где вы живете? – спросил он.
– В Манхэттэне.
– Отвезти вас домой?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
– Да, – сказал он, внимательно глядя ей в лицо, – ты справишься.
Он взял ее руку, крепко сжал и отвернулся.
Она накинула на плечи одеяло и зашагала к автобусной остановке, стараясь ни о чем не думать. Мимо проезжали машины и сворачивали в сторону моста, ведущего в Бруклин и Манхэттэн.
Кроме нее на остановке ждали автобуса еще двое: старик с удочками в чехле и брезентовым мешком, в котором трепыхалась еще живая рыба, и пожилая женщина, которая все время бормотала что-то себе под нос и держала в руках Библию.
Вскоре в своем ярко-красном автомобиле показался Чарльз Леффертс. Он остановил машину и распахнул дверцу. Она села.
– Я видел их, – сказал он. – Вот что там, оказывается, было.
Она кивнула.
Он ехал медленно, не глядя на нее. При въезде в туннель у него не хватило мелочи заплатить за проезд и он одолжил у нее пять центов. Он доехал до Ист-Сайда, свернул на ее улицу, но не смог остановиться перед самым подъездом, так как там припарковался большой черный «кадиллак». Шофер в униформе стоял в ожидании пассажира, прислонившись к крылу своего автомобиля.
Она обернулась и взглянула на него. Он сидел мрачный, его рука в кожаной перчатке гладила руль.
– О чем ты думаешь? – спросил он, глядя прямо перед собой.
То, о чем она думала, было довольно любопытным. Несколько недель назад она проходило мимо табачного магазина, который располагался совсем недалеко от ее офиса. В витрине магазина были выставлены трубки самых различных форм, некоторые дешевые, некоторые дорогие. Здесь были и трубки ручной работы с изображениями известных людей. Трубки с изображениями Сталина, Уинстона, Черчилля, Франклина, Рузвельта, Бетховена. Верхушки их голов были, естественно, аккуратно срезаны, чтобы закладывать табак прямо внутрь их черепов. Она подумала тогда, что в табачных магазинах всего мира найдутся такие трубки ручной работы с изображением известных людей, и была права.
Но в этом магазине имелась также трубка с изображением Джона Ф.Кеннеди. Верхушка его головы была аккуратно срезана. Чтобы закладывать табак прямо внутрь его черепа.
Она рассказала обо всем этом Чарльзу Леффертсу, потому что именно об этом она и думала, когда он спрашивал.
19
Месячные должны были начаться в понедельник – этот день был обведен красной ручкой в ее настольном календаре. Она принимала таблетки, но разве точно упомнишь? В среду она еще не волновалась, потому что подхватила простуду. Но на сердце было тревожно. В четверг утром она проснулась раздраженной. Легкая тошнота развеяла слабые надежды. Весь день она придиралась к Гарри Теннанту и бедной Сьюзи Керрэр, которая едва успела оправиться после аборта. Домой она вернулась в прескверном настроении. Месячные начались в четверг поздно вечером. Она вставила тампакс, выпила два «Роб Роя», четыре таблетки аспирина, одну либриума и легла спать пораньше. В голове чувствовалась приятная пустота. Постель показалась раем: чистые простыни, теплое одеяло и мягкий матрас. Она повернулась на правый бок и тут же погрузилась в сон…
В девять часов утра она открыла глаза и сразу поняла, что ночью шел снег. Город был устлан белым ковром. Она поискала глазами Рокко, но его не оказалось. Затем она посмотрела в окно. Купол серого, стального цвета раскинулся над зданиями. Гудели трубы отопления, стены потрескивали на морозе. Она соскочила с постели, захлопнула окно и юркнула обратно. Подоткнула со всех сторон одеяло и оказалась будто в шерстяном коконе. Засунула голову под простыню и лежала так, пока от жары не начала задыхаться. Пришлось высунуть голову, чтобы отдышаться. Черт с ней, с работой. Она останется дома. В конце концов она имеет право.
Она лежала и разглядывала причудливый узор из трещин на потолке, размышляя над тем, когда же домовладелец удосужится наконец заделать их. В комнате стало тепло; она откинула одеяла и осталась лежать обнаженной. Она протянула руку и подергала шнурок своего тампакса. Все вроде бы оказалось в порядке. Она провела рукой по внутренней стороне бедра, кое-где кожа зудела – как комариный укус. Она почесалась.
Стало еще теплее. Она села в кровати, спустив ноги на пол. Она сидела, зевала и массировала корни волос. На пальцах осталась перхоть, и она решила помыть голову. Она закурила первую за день сигарету и два раза кашлянула. Вытянула ноги и внимательно осмотрела их. Неплохо, но побрить их не мешало бы. Пожалуй, этим она и займется. Примет горячую ванну, побреет волосы на ногах и вымоет голову. Правда, после бритья каждый раз остаются порезы, хотя она пользуется кремом для бритья, кисточкой и безопасной бритвой. Придется потратить много времени, если она не хочет опять порезаться.
Она устроилась поудобнее на кровати, подогнула одну ногу и наклонилась, разглядывая ее. Все в порядке. Она осмотрела ступню – лак на ногтях облупился. Значит, надо опять красить ногти. Ей предстоит приятный, спокойный, безмятежный день, и она сделает все, что ей надо. Она осмотрела другую ногу. На среднем пальце – небольшая мозоль. Придется срезать бритвой. Ей нравилось, что у нее на ногах второй палец длиннее большого. Она где-то читала, что это очень элегантно. Как бы то ни было, ее ножки хороши. Этого никто отрицать не сможет.
Наконец она встала. Положила ладони на бедра, прогнулась назад, выпятив вперед живот. Кости издали чуть слышный хруст. Она прошлепала к большому зеркалу и посмотрела на себя. «Привет, милашка», – сказала она.
Соски показались ей слишком плоскими. Она сжала их в пальцах – между большими и указательными – и потерла. Результат не замедлил последовать.
Она сунула ноги в плетеные шлепанцы и пошла нагишом в гостиную, все еще зевая и почесываясь. Она сняла накидку с клетки попугая. Он запрыгал на своей жердочке и заклекотал:
– Привет, милашка!
Она радостно засмеялась!
– Ах ты глупыш! – проговорила она, прижимаясь носом к клетке. – Глупыш!
Попугай подобрался к решетке и хотел было клюнуть ее в нос; она торопливо отодвинулась.
Потом подошла к окну. В воздухе плавали крупные хлопья снега, похожие на обрывки бумажных салфеток «Клинекс», кружили в воздухе. Было серо и уныло. Она подумала: что случится, если она не пойдет на работу? Ничего не случится. Совершенно ничего. Она с шумом опустила жалюзи и зевнула.
Прийдя на кухню, открыла холодильник. Изобилием это назвать было нельзя, но смерть от голода ей не грозила, это уж точно. Сегодня она решила сварить себе настоящий кофе, вместо растворимого. Насыпала кофе в кофейник, налила воду и включила его в сеть. Пока он грелся, она произвела в холодильнике досмотр и обнаружила коробку с томатным соком. И тут же рядом – бывает же такое! – початую бутылку водки. Прежде чем Элен успела сообразить, то ли она делает, она уже готовила «Кровавую Мэри» по всем правилам, не забыв хрен и перец. Она сделала осторожный глоток. Ей показалось, что он хлебнула раскаленную плазму: горло обожгло и сперло дыхание. Однако она отважно прикончила коктейль и принялась за кофе. Исходивший от него запах кружил голову. Она взяла кофейник и чашку с собой в спальню, налила себе темный, дымящийся напиток и закурила еще одну сигарету.
Она осторожно открыла входную дверь, схватила утреннюю газету, закрыла дверь и набросила цепочку. Она отыскала свои очки на полочке в ванной, вернулась в гостиную и уселась за кофе с газетой.
«Значительный день в вашей жизни, – было написано в ее гороскопе. – Он может полностью изменить ваше будущее». «Очень хорошо», – одобрительно кивнула Элен. Она прочитала несколько статей, проглядела колонку с политическими обозрениями и допила кофе.
Она налила вторую чашку кофе и взяла ее вместе с газетой в ванную. Она села на унитаз и наклонилась вперед, упершись локтями в колени. Она пила кофе и справляла нужду – одновременно. Газета лежала на кафельном полу; Элен рассеянно листала станицы, читая объявления. В ювелирном магазине «Картье» продавалось бриллиантовое ожерелье за семь с половиной тысяч долларов.
На красновато-коричневой туалетной бумаге были изображены желтые маргаритки. Было стыдно использовать ее по назначению. Она допила кофе. Встала перед зеркалом, широко открыла рот и высунула язык так далеко, как только могла. Зрелище было не из приятных. Она взяла махровую салфетку, смочила ее водой и протерла язык, стараясь, чтобы салфетка достала до самого основания языка. Затем она тщательно вычистила зубы и несколько раз прополоскала рот.
Она широко расставила ноги, наклонилась и осмотрела себя. Все было в порядке. Она была рада, что месячные наконец начались. Болит конечно – но что уж тут поделаешь. Она засомневалась: принять ли ей горячую ванну прямо сейчас или ограничиться душем. И выбрала компромиссный вариант – намылила салфетку и провела ею по лицу, рукам, подмышкам и между ног. Затем смыла мыло другой салфеткой. Затем вытерлась. Надела махровый халат, висевший на двери – халат с вышитыми словами «Сногсшибательная Майли». Она прошла в гостиную и опять взялась за газету. В кофейнике осталось кофе на полчашки. Он почти остыл.
Она дочитала газету, сняла очки и включила радио. Послушала программу «Блеск и нищета», затем раздался голос диктора: «Снег будет идти весь день и вероятно завтра. Возможен мокрый снег, местами дождь». Она выключила радио, начала зевать и тут изо рта ее вырвалась громогласная отрыжка (в этом была без сомнения повинна «Кровавая Мэри»). Она прикрыла рот рукой и виновато поглядела по сторонам.
Она легла на диван, поджав ноги, засунула руку под халат и погладила сосок.
Она подумала о Гарри Теннанте. Положила руку туда, где находился тампон и легонько похлопала по нему ладонью.
Она прикурила еще одну сигарету, вернулась на кухню, положила чашку и блюдце в раковину, включила горячую воду. Открыла дверцу холодильника и задумалась над тем, что бы ей съесть. В субботу она пригласила к себе на обед Гарри Теннанта. Она приготовила жаркое по-английски (мясо было таким нежным, что таяло во рту). Она пожарила его со специями и петрушкой. К мясу она подавала печеную картошку со сметаной и луком. И еще салат из листьев эндивия, помидоров, огурцов и лука, заправила его маслом и уксусом. Это был первый в ее жизни салат, которому она попыталась придать пристойный вид. Она использовала для него большую деревянную миску, которая принадлежала еще ее матери. Дно она выложила нарезанными листьями эндивия, на них – нарезанные кусочки помидоров, по кругу дольки огурцов и мелко нарезанный лук. Салат выглядел неплохо. Гарри Теннант сказал, что это самый вкусный обед из всех, когда-либо приготовленных в его жизни. Она была того же мнения. Ах да, вот еще что… В разогревающуюся банку с грибной подливкой она добавила изрядную порцию красного вина. Остатки вина они выпили за обедом. Теперь в холодильнике у нее осталось примерно полпорции салата. Он не испортился, но листья эндивия завяли. В морозильнике остались и хороший кусок мяса, и подливка. Была еще одна калифорнийская картофелина с тонкой кожицей и приятным запахом. Этот сорт картофеля обычно пекут. Она обдумала свой выбор… Она вытащила мясо из морозильника, развернула его и положила на маленький радиатор, чтобы оно быстрее оттаяло. Печь единственную картофелину показалось ей глупо; поэтому она просто решила порезать ее и пожарить в масле. Она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь жарил калифорнийскую картошку, но с другой стороны, что здесь такого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
В конце концов люди, собравшиеся, чтобы поглазеть на это зрелище, разошлись по домам; утопленника увезла машина скорой помощи. Толстый полицейский вернулся к своей машине. Его мрачное лицо лоснилось от пота. Он не удивился, увидев ее, стоящую рядом.
– Где вы живете? – спросил он.
– В Манхэттэне.
– Отвезти вас домой?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
– Да, – сказал он, внимательно глядя ей в лицо, – ты справишься.
Он взял ее руку, крепко сжал и отвернулся.
Она накинула на плечи одеяло и зашагала к автобусной остановке, стараясь ни о чем не думать. Мимо проезжали машины и сворачивали в сторону моста, ведущего в Бруклин и Манхэттэн.
Кроме нее на остановке ждали автобуса еще двое: старик с удочками в чехле и брезентовым мешком, в котором трепыхалась еще живая рыба, и пожилая женщина, которая все время бормотала что-то себе под нос и держала в руках Библию.
Вскоре в своем ярко-красном автомобиле показался Чарльз Леффертс. Он остановил машину и распахнул дверцу. Она села.
– Я видел их, – сказал он. – Вот что там, оказывается, было.
Она кивнула.
Он ехал медленно, не глядя на нее. При въезде в туннель у него не хватило мелочи заплатить за проезд и он одолжил у нее пять центов. Он доехал до Ист-Сайда, свернул на ее улицу, но не смог остановиться перед самым подъездом, так как там припарковался большой черный «кадиллак». Шофер в униформе стоял в ожидании пассажира, прислонившись к крылу своего автомобиля.
Она обернулась и взглянула на него. Он сидел мрачный, его рука в кожаной перчатке гладила руль.
– О чем ты думаешь? – спросил он, глядя прямо перед собой.
То, о чем она думала, было довольно любопытным. Несколько недель назад она проходило мимо табачного магазина, который располагался совсем недалеко от ее офиса. В витрине магазина были выставлены трубки самых различных форм, некоторые дешевые, некоторые дорогие. Здесь были и трубки ручной работы с изображениями известных людей. Трубки с изображениями Сталина, Уинстона, Черчилля, Франклина, Рузвельта, Бетховена. Верхушки их голов были, естественно, аккуратно срезаны, чтобы закладывать табак прямо внутрь их черепов. Она подумала тогда, что в табачных магазинах всего мира найдутся такие трубки ручной работы с изображением известных людей, и была права.
Но в этом магазине имелась также трубка с изображением Джона Ф.Кеннеди. Верхушка его головы была аккуратно срезана. Чтобы закладывать табак прямо внутрь его черепа.
Она рассказала обо всем этом Чарльзу Леффертсу, потому что именно об этом она и думала, когда он спрашивал.
19
Месячные должны были начаться в понедельник – этот день был обведен красной ручкой в ее настольном календаре. Она принимала таблетки, но разве точно упомнишь? В среду она еще не волновалась, потому что подхватила простуду. Но на сердце было тревожно. В четверг утром она проснулась раздраженной. Легкая тошнота развеяла слабые надежды. Весь день она придиралась к Гарри Теннанту и бедной Сьюзи Керрэр, которая едва успела оправиться после аборта. Домой она вернулась в прескверном настроении. Месячные начались в четверг поздно вечером. Она вставила тампакс, выпила два «Роб Роя», четыре таблетки аспирина, одну либриума и легла спать пораньше. В голове чувствовалась приятная пустота. Постель показалась раем: чистые простыни, теплое одеяло и мягкий матрас. Она повернулась на правый бок и тут же погрузилась в сон…
В девять часов утра она открыла глаза и сразу поняла, что ночью шел снег. Город был устлан белым ковром. Она поискала глазами Рокко, но его не оказалось. Затем она посмотрела в окно. Купол серого, стального цвета раскинулся над зданиями. Гудели трубы отопления, стены потрескивали на морозе. Она соскочила с постели, захлопнула окно и юркнула обратно. Подоткнула со всех сторон одеяло и оказалась будто в шерстяном коконе. Засунула голову под простыню и лежала так, пока от жары не начала задыхаться. Пришлось высунуть голову, чтобы отдышаться. Черт с ней, с работой. Она останется дома. В конце концов она имеет право.
Она лежала и разглядывала причудливый узор из трещин на потолке, размышляя над тем, когда же домовладелец удосужится наконец заделать их. В комнате стало тепло; она откинула одеяла и осталась лежать обнаженной. Она протянула руку и подергала шнурок своего тампакса. Все вроде бы оказалось в порядке. Она провела рукой по внутренней стороне бедра, кое-где кожа зудела – как комариный укус. Она почесалась.
Стало еще теплее. Она села в кровати, спустив ноги на пол. Она сидела, зевала и массировала корни волос. На пальцах осталась перхоть, и она решила помыть голову. Она закурила первую за день сигарету и два раза кашлянула. Вытянула ноги и внимательно осмотрела их. Неплохо, но побрить их не мешало бы. Пожалуй, этим она и займется. Примет горячую ванну, побреет волосы на ногах и вымоет голову. Правда, после бритья каждый раз остаются порезы, хотя она пользуется кремом для бритья, кисточкой и безопасной бритвой. Придется потратить много времени, если она не хочет опять порезаться.
Она устроилась поудобнее на кровати, подогнула одну ногу и наклонилась, разглядывая ее. Все в порядке. Она осмотрела ступню – лак на ногтях облупился. Значит, надо опять красить ногти. Ей предстоит приятный, спокойный, безмятежный день, и она сделает все, что ей надо. Она осмотрела другую ногу. На среднем пальце – небольшая мозоль. Придется срезать бритвой. Ей нравилось, что у нее на ногах второй палец длиннее большого. Она где-то читала, что это очень элегантно. Как бы то ни было, ее ножки хороши. Этого никто отрицать не сможет.
Наконец она встала. Положила ладони на бедра, прогнулась назад, выпятив вперед живот. Кости издали чуть слышный хруст. Она прошлепала к большому зеркалу и посмотрела на себя. «Привет, милашка», – сказала она.
Соски показались ей слишком плоскими. Она сжала их в пальцах – между большими и указательными – и потерла. Результат не замедлил последовать.
Она сунула ноги в плетеные шлепанцы и пошла нагишом в гостиную, все еще зевая и почесываясь. Она сняла накидку с клетки попугая. Он запрыгал на своей жердочке и заклекотал:
– Привет, милашка!
Она радостно засмеялась!
– Ах ты глупыш! – проговорила она, прижимаясь носом к клетке. – Глупыш!
Попугай подобрался к решетке и хотел было клюнуть ее в нос; она торопливо отодвинулась.
Потом подошла к окну. В воздухе плавали крупные хлопья снега, похожие на обрывки бумажных салфеток «Клинекс», кружили в воздухе. Было серо и уныло. Она подумала: что случится, если она не пойдет на работу? Ничего не случится. Совершенно ничего. Она с шумом опустила жалюзи и зевнула.
Прийдя на кухню, открыла холодильник. Изобилием это назвать было нельзя, но смерть от голода ей не грозила, это уж точно. Сегодня она решила сварить себе настоящий кофе, вместо растворимого. Насыпала кофе в кофейник, налила воду и включила его в сеть. Пока он грелся, она произвела в холодильнике досмотр и обнаружила коробку с томатным соком. И тут же рядом – бывает же такое! – початую бутылку водки. Прежде чем Элен успела сообразить, то ли она делает, она уже готовила «Кровавую Мэри» по всем правилам, не забыв хрен и перец. Она сделала осторожный глоток. Ей показалось, что он хлебнула раскаленную плазму: горло обожгло и сперло дыхание. Однако она отважно прикончила коктейль и принялась за кофе. Исходивший от него запах кружил голову. Она взяла кофейник и чашку с собой в спальню, налила себе темный, дымящийся напиток и закурила еще одну сигарету.
Она осторожно открыла входную дверь, схватила утреннюю газету, закрыла дверь и набросила цепочку. Она отыскала свои очки на полочке в ванной, вернулась в гостиную и уселась за кофе с газетой.
«Значительный день в вашей жизни, – было написано в ее гороскопе. – Он может полностью изменить ваше будущее». «Очень хорошо», – одобрительно кивнула Элен. Она прочитала несколько статей, проглядела колонку с политическими обозрениями и допила кофе.
Она налила вторую чашку кофе и взяла ее вместе с газетой в ванную. Она села на унитаз и наклонилась вперед, упершись локтями в колени. Она пила кофе и справляла нужду – одновременно. Газета лежала на кафельном полу; Элен рассеянно листала станицы, читая объявления. В ювелирном магазине «Картье» продавалось бриллиантовое ожерелье за семь с половиной тысяч долларов.
На красновато-коричневой туалетной бумаге были изображены желтые маргаритки. Было стыдно использовать ее по назначению. Она допила кофе. Встала перед зеркалом, широко открыла рот и высунула язык так далеко, как только могла. Зрелище было не из приятных. Она взяла махровую салфетку, смочила ее водой и протерла язык, стараясь, чтобы салфетка достала до самого основания языка. Затем она тщательно вычистила зубы и несколько раз прополоскала рот.
Она широко расставила ноги, наклонилась и осмотрела себя. Все было в порядке. Она была рада, что месячные наконец начались. Болит конечно – но что уж тут поделаешь. Она засомневалась: принять ли ей горячую ванну прямо сейчас или ограничиться душем. И выбрала компромиссный вариант – намылила салфетку и провела ею по лицу, рукам, подмышкам и между ног. Затем смыла мыло другой салфеткой. Затем вытерлась. Надела махровый халат, висевший на двери – халат с вышитыми словами «Сногсшибательная Майли». Она прошла в гостиную и опять взялась за газету. В кофейнике осталось кофе на полчашки. Он почти остыл.
Она дочитала газету, сняла очки и включила радио. Послушала программу «Блеск и нищета», затем раздался голос диктора: «Снег будет идти весь день и вероятно завтра. Возможен мокрый снег, местами дождь». Она выключила радио, начала зевать и тут изо рта ее вырвалась громогласная отрыжка (в этом была без сомнения повинна «Кровавая Мэри»). Она прикрыла рот рукой и виновато поглядела по сторонам.
Она легла на диван, поджав ноги, засунула руку под халат и погладила сосок.
Она подумала о Гарри Теннанте. Положила руку туда, где находился тампон и легонько похлопала по нему ладонью.
Она прикурила еще одну сигарету, вернулась на кухню, положила чашку и блюдце в раковину, включила горячую воду. Открыла дверцу холодильника и задумалась над тем, что бы ей съесть. В субботу она пригласила к себе на обед Гарри Теннанта. Она приготовила жаркое по-английски (мясо было таким нежным, что таяло во рту). Она пожарила его со специями и петрушкой. К мясу она подавала печеную картошку со сметаной и луком. И еще салат из листьев эндивия, помидоров, огурцов и лука, заправила его маслом и уксусом. Это был первый в ее жизни салат, которому она попыталась придать пристойный вид. Она использовала для него большую деревянную миску, которая принадлежала еще ее матери. Дно она выложила нарезанными листьями эндивия, на них – нарезанные кусочки помидоров, по кругу дольки огурцов и мелко нарезанный лук. Салат выглядел неплохо. Гарри Теннант сказал, что это самый вкусный обед из всех, когда-либо приготовленных в его жизни. Она была того же мнения. Ах да, вот еще что… В разогревающуюся банку с грибной подливкой она добавила изрядную порцию красного вина. Остатки вина они выпили за обедом. Теперь в холодильнике у нее осталось примерно полпорции салата. Он не испортился, но листья эндивия завяли. В морозильнике остались и хороший кусок мяса, и подливка. Была еще одна калифорнийская картофелина с тонкой кожицей и приятным запахом. Этот сорт картофеля обычно пекут. Она обдумала свой выбор… Она вытащила мясо из морозильника, развернула его и положила на маленький радиатор, чтобы оно быстрее оттаяло. Печь единственную картофелину показалось ей глупо; поэтому она просто решила порезать ее и пожарить в масле. Она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь жарил калифорнийскую картошку, но с другой стороны, что здесь такого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38