Как же вы поняли, что именно эта машина уехала, раз никогда ее не видели?
— Стоянка освободилась. Там у нас асфальт расчерчен на такие, знаете, прямоугольники, и они пронумерованы. И цифры соответствуют номеру комнаты, в которой остановился клиент. Я выглянул — вижу, на стоянке никого, стало быть, машина уехала.
— А они всегда паркуются именно там?
— Ну, во всяком случае, так у нас полагается.
— Мало ли что где полагается! Люди должны платить налоги, не плевать на тротуар, переходить улицу только в установленных местах. Парень, которому приспичило трахнуть девку, вряд ли станет обращать внимание на то, в каком прямоугольнике ему следует парковаться и под каким номером. Вы же видели эту машину.
— Я...
— Взглянули раз, может, два — машина стоит на месте. Потом еще, чуть позже, взглянули, а ее нет. Вот вы и решили, что он уехал. Ведь так?
— Ну, наверное.
— Опишите эту машину.
— Но я толком ее не разглядел. Просто взглянул, там она или нет, вот и все.
— Какого цвета?
— Темная.
— Замечательно! Двухдверная? Четырех?
— Не заметил.
— Новая? Старая? Какой марки?
— Машина последней марки, одной из последних, — уточнил он. — Американская, не иностранная, это точно. А вот что касается марки... Когда был мальчишкой, то разбирался. Тогда они различались. А теперь все на один лад.
— Это верно, — заметил Деркин. — За исключением «Америкен моторс», пожалуй, — сказал он, — «гремлин», «пейсер» — их еще можно различить. Все остальные выглядят одинаково.
— Но это был не «гремлин» и не «пейсер», ведь так?
— Так.
— Седан? С откидным верхом?
— Я вам правду говорю, — сказал он. — Я заметил только, что машина там была. А потом ее не стало. А какой марки машина — указано в карточке. Модель, производство, номер — все.
— Вы имеете в виду — в регистрационной карточке?
— Ну да. Все это положено записывать.
Карточка лежала на столе; она была вложена в пластиковый конвертик — чтобы не исчезли отпечатки пальцев. С ними еще предстояло поработать ребятам из лаборатории.
«Имя: Мартин Альберт Рикон. Адрес: 211 Джилфорд-вей. Город: Форт-Смит, Арканзас. Модель авто: „шевроле“. Год выпуска: 1980. Седан. Цвет: черный. Лицензионный номер: IK-904. Подпись: М. А. Рикон».
— Почерк, похоже, тот же, — сказал я Деркину. — Те ли это печатные буковки?
— Эксперты проверят. Они могут определить: одна и та же рука нанесла раны в «Гэлакси» и здесь или нет. А ты обратил внимание, как этот тип любит форты? Форт-Уэйн, штат Индиана, потом Форт-Смит, Арканзас.
— Да, вроде бы начала просматриваться какая-то схема, — заметил Гарфейн.
— Рикон... — протянул Деркин. — Что-то итальянское.
— М. А. Рикон. Похоже на фамилию парня, который изобрел радио.
— То был Маркони, — сказал Деркин.
— Ну, все равно похоже. Так, значит, этот тип — макаронник. Воткните ему перо в шляпу — и можете смело называть макаронником.
— Ты лучше в задницу ему перо воткни! — проворчал Деркин.
— Может, он воткнул его в задницу Куки, а может, никакого пера и не было. А Мартин Альберт Рикон — это вымышленное имя. Как он назвался тогда в «Гэлакси»?
— Чарлз Оуэн Джоунс, — ответил я.
— Смотри-ка, любит вторые имена! Хитрый, скотина, верно?
— Очень хитрый, — согласился Деркин.
— Но по-настоящему хитрые, очень хитрые, обычно знают, что каждое слово что-нибудь, да означает. Ну, взять, к примеру, Джоунс. На сленге это — «привычка». Ну, допустим, «героин Джоунс». То есть парень, привыкший к героину, наркоман. Есть еще такое выражение: «стодолларовый Джоунс». Это значит, что привычка обходится наркоману в сотню ежедневно.
— Знаешь, ты мне просто глаза открыл, — заметил Деркин.
— Рад стараться!
— Потому как я всего каких-нибудь четырнадцать лет в полиции. И сроду не видывал ни одного наркомана!..
— Так что этот сукин сын у нас грамотный, — заметил Гарфейн.
— Может, номер машины куда-нибудь приведет?
— Туда же, куда и имя, и адрес. Я звонил в автоинспекцию штата Арканзас, но это лишь напрасная трата времени. Заезжая в местечко, подобное этому, даже нормальный человек никогда не будет называть настоящего номера своей машины. И, регистрируясь, не станет парковаться под окном, чтобы портье мог проверить. И вы, разумеется, не проверили, правду он сообщает или нет. Ведь так?
— Нет такого закона, который обязывал бы меня проверять, — сказал управляющий.
— И вымышленные имена тоже часто используют. Вы обратили внимание, ведь наш красавчик записался в «Гэлакси» как Джоунс, а здесь — Рикон. Да тут, должно быть, полным-полно этих Джоунсов, Смитов и Браунов. Сколько у вас Смитов, а?
— Нет такого закона, который обязывал бы меня проверять у них удостоверения личности, — ворчливо повторил управляющий.
— Или обручальные кольца, да?
— Или обручальные кольца, свидетельства о браке и все остальное. Все они люди взрослые, и это, черт побери, меня не касается!
— Может, и слово «Рикон» что-нибудь означает по-итальянски? — предположил Гарфейн.
— Умница, молодец! — похвалил его Деркин. И спросил управляющего, нет ли у него в мотеле словаря итальянского языка. Управляющий уставился на него, точно громом пораженный. — И это называется мотель! — презрительно заметил Деркин, покачивая головой. — Тут, наверное, даже Библии нету.
— Почти в каждом номере есть.
— Господи ты Боже мой, неужели? Библия, надо же! Рядом с кассетником, по которому крутят порнуху! Лежит себе на тумбочке рядом с водяным матрацем.
— У нас только в двух номерах водяные матрацы, — заметил несчастный. — И мы взымаем за них дополнительную плату.
— Хорошо, что наш мистер Рикон, судя по всему, бедноват, — сказал Гарфейн. — Иначе бы ему пришлось топить Куки, а это — дело хлопотное.
— Расскажите мне об этом человеке, — попросил Деркин. — Опишите его еще раз.
— Но я ведь уже сказал...
— Ты будешь говорить это снова и снова, ровно столько, сколько потребуется, понял? Высокий?
— Высокий.
— Моего роста? Выше? Ниже?
— Во что был одет? Была ли на нем шляпа? Галстук?
— Что-то не припомню.
— Вот он входит в дверь, направляется к вам. И просит комнату. Потом заполняет карточку. Платит наличными. Кстати, сколько стоит у вас такой номер?
— Двадцать восемь долларов.
— Не так уж и дешево. А порнуха идет за дополнительную плату?
— Надо опустить монетку...
— Удобно, очень удобно! Так, значит, двадцать восемь баксов... Хороший бизнес, особенно если учесть, что один номер можно прокрутить несколько раз за ночь. Как он платил?
— Я же сказал — наличными.
— Нет, какими купюрами? Что он вам дал? Пару бумажек по пятнадцать?
— Пару... э-э?..
— Он дал вам двадцатку и десятку, да?
— Нет. Кажется, две двадцатки.
— И вы дали ему сдачу двенадцать баксов? Погодите-ка, ведь еще налог надо учесть.
— С налогом выходит двадцать девять сорок.
— Итак, он дал вам сорок баксов. А вы дали ему сдачу, да?
Что-то в голове его, видимо, прояснилось.
— Он дал мне две двадцатки и сорок центов, — сказал управляющий. — А я дал ему сдачу десятку и еще один доллар.
— Ну, вот видите? Вы все прекрасно помните, особенно когда речь заходит о деньгах.
— Да. Вроде бы.
— А теперь расскажите, как он выглядел. Он белый?
— Да, конечно. Конечно, белый.
— Плотный? Худой?
— Худой, но не слишком. Я бы сказал, поджарый.
— Борода была?
— Нет.
— Усы?
— Может быть. Не помню.
— Ну, хоть что-то вы о нем помните? Что-то должно остаться в памяти.
— Что?
— Именно это мы и пытаемся выяснить, Джон. Вас ведь зовут Джон, верно?
— Вообще-то Джек.
— О'кей, Джек. Все у нас идет просто прекрасно. Так как насчет волос?
— Я не обратил внимания на волосы.
— Ну, как это — не обратили! Конечно же, обратили! Он наклонился, чтобы поставить свою подпись, и вы увидели его макушку. Помните?
— Я не...
— Густые волосы? Лысина?
— Я не...
* * *
— Усадят его с одним из наших художников, — сказал Деркин, — и что-нибудь они изобразят. И в один прекрасный день это чудовище все-таки поймают. Его застукают: или с поличным, или когда он будет уходить из очередного номера. И увидят, что он похож на фоторобот, сделанный в полиции, так же, как я — на эту самую Сару Блауштейн! — Он засмеялся. — Она ведь была похожа на женщину, верно?
— Больше всего она походила на мертвеца.
— Да, верно... На тушу в витрине мясной лавки. — Мы ехали по тряской брусчатке моста Куинсборо. Небо уже начало светлеть. Устал я так, что просто описать невозможно; нервы были напряжены до предела, все эмоции готовы выплеснуться наружу. Я был настолько взвинчен, что малейший жест, слово или незначительное событие могло заставить меня разрыдаться или же, напротив, истерически расхохотаться.
— Интересно, как это все происходит, — протянул он.
— Что именно?
— Ну, где обычно подбирают такую птичку? На улице или где-нибудь в баре? Потом привозят куда-то, она снимает одежду — и тут такой сюрприз, представляете? Как бы ты среагировал?
— Не знаю.
— Ну, конечно, если она уже прошла через все эти операции, тогда другое дело. Можно вытворять с ней все что угодно, и не заметишь. И потом, у этой не такие уж и большие руки. Есть женщины с крупными руками и мужчины с маленькими, к вашему сведению.
— Да-да.
— У нее было даже два кольца. Ты заметил?
— Заметил.
— По одному на каждой руке.
— И что?
— Да то, что он их не снял.
— А к чему ему было их снимать?
— Но ведь ты говорил, что это он снял кольцо у Даккинен.
Я не ответил. После паузы он тихо и осторожно продолжил:
— Ну, не думаешь же ты до сих пор, Мэтт, что Даккинен убили по какой-то определенной и никому не понятной причине?
Я почувствовал, как внутри нарастает волна гнева, как все сосуды и вены набухают, готовые лопнуть. И сидел молча, пытаясь подавить его.
— И не рассказывай мне об этих полотенцах. Он типичный Потрошитель, хитрый и опасный извращенец, умеющий планировать свои мерзости, прячем планировать по своим правилам, а не по нашим. Кстати, он в моей практике уже не первый такой, с подобными приходилось сталкиваться и раньше.
— Но я получил предупреждение оставить это дело, Джой. Очень серьезное предупреждение!
— Ну, и что с того? Ее убил маньяк, и вместе с тем было в ее жизни такое, что она скрывала, и кое-кто из ее друзей или знакомых не хотел, чтобы об этой тайне узнали. Может, любовник оказался женатым парнем, как ты, собственно, и предполагал. И даже если бы она умерла от скарлатины, ему бы все равно не хотелось, чтобы ты совал свой нос в это дело.
Я припомнил текст, который полицейские зачитывают при аресте: «Вы имеете право хранить молчание». Припомнил и решил воспользоваться этим правом.
— А может, ты считаешь, что Даккинен и эта самая Блауштейн были как-то связаны? Сестры, разлученные в раннем детстве, что-то в это роде? Хотя, прошу прощения, какие сестры?! Брат и сестра. Или же два брата. Может, этой Даккинен тоже когда-то сделали операцию? Уж больно высока она была для девушки, верно?
— Может, Куки была только прикрытием?
— То есть как?
Я все-таки заговорил, против воли. Не воспользовался своим правом.
— Может, он убил ее, чтобы сбить нас со следа? Выпустить, так сказать, пары? Чтобы все это выглядело, как цепочка случайных, бессмысленных преступлений. И скрыть тем самым истинный мотив убийства Даккинен.
— Выпустить пары... Да какие, к чертовой матери, еще пары?! Какой след?
— Не знаю.
— Никаких паров нет. И не было. А вот теперь появятся. Ничто так не будоражит эту сучью прессу, как череда бессмысленных, жестоких убийств. Читатели так и пожирают эти горячие новости, заправляют ими свои кукурузные хлопья по утрам. И любой случай, который дает возможность посмаковать тему Джека-Потрошителя, просто с ума сводит этих писак и редакторов. Ты говорил о парах. Так вот, скоро будет достаточно и пару, и жару, чтобы поджарить их паршивые задницы!
— Наверное.
— А знаешь, кто ты такой, Скаддер? Ты жуткий упрямец.
— Возможно.
— Дело в том, коллега, что ты проводишь частное расследование и у тебя на руках только одно дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50