Был отец Браун из Кобхоула в графстве Эссекс; Валантэн недавно познакомился с ним в Англии. Увидел он - быть может, с несколько большим интересом высокого человека в военной форме, который поклонился Гэллоуэям, встретившим его не особенно приветливо, и теперь направлялся к нему. Это был О'Брайен, майор французского Иностранного легиона - тощий, несколько чванливый человек, гладко выбритый, темноволосый и голубоглазый, и - что естественно для славного полка, известного блистательными поражениями,- одновременно и дерзкий, и меланхоличный на вид. Ирландский дворянин, он был с детства знаком с семейством Гэллоуэев, особенно с Маргарет Грэм. Родину он покинул после какой-то истории с долгами и теперь демонстрировал пренебрежение к английскому этикету, щеголяя форменной саблей и шпорами. На его поклон леди и лорд Гэллоуэй ответили сдержанным кивком, а леди Маргарет отвела глаза.
Однако и сами эти люди, и их отношения не слишком трогали Валантэна. Во всяком случае, не ради них он устроил званый обед. С особым нетерпением он ждал всемирно известного человека, с которым свел дружбу во время одной из своих триумфальных поездок в Соединенные Штаты. Это был Джулиус К. Брейн, мультимиллионер, чьи колоссальные, порой ошеломляющие пожертвования в пользу мелких религиозных общин столько раз давали повод для легковесного острословия и еще более легковесного славословия американским и английским газетчикам. Никто толком не понимал, атеист ли Брейн, мормон или приверженец христианской науки - он готов был наполнить звонкой монетой любой сосуд, лишь бы этот сосуд был новым. Между прочим, он ждал, не появится ли, наконец, в Америке свой Шекспир - ждал, сколь терпеливо, столь же и тщетно. Он восхищался Уолтом Уитменом, но считал, что Льюк Тэннер из города Парижа в Пенсильвании прогрессивнее его. Ему нравилось все, что казалось прогрессивным. Таковым он считал и Валантэна; и ошибался.
Появление Джулиуса Брейна было грозным и весомым, как звон обеденного гонга. У богача было редкое качество - его присутствие замечали не меньше, чем его отсутствие. Это был очень крупный человек, дородный и рослый, одетый во фрак, сплошную черноту которого не нарушали даже цепочка часов или кольцо. Седые волосы были гладко зачесаны назад, как у немца. Красное лицо, сердитое и простодушное, было бы просто младенческим, если бы не один-единственный темный пучок под нижней губой, в котором было что-то театральное и даже мефистофельское. Впрочем, в гостиной недолго разглядывали знаменитого американца. Опоздание уже нарушило ход вечера, и леди Гэллоуэй, подхватив его под руку, увлекла без промедления в столовую.
Супруги Гэллоуэй на все смотрели благодушно и снисходительно, но и у них был повод для беспокойства. Лорду очень не хотелось, чтобы дочь заговорила с этим проходимцем О'Брайеном; однако она вполне прилично прошествовала в столовую в обществе доктора Симона. И все-таки лорду было неспокойно, он вел себя почти грубо. Во время обеда он еще сохранял дипломатическое достоинство. Но когда настал черед сигар и трое мужчин помоложе - доктор Симон, священник Браун и ненавистный О'Брайен, отщепенец в иностранном мундире,- куда-то исчезли, не то поболтать с дамами, не то покурить в оранжерее, британский дипломатвовсе утратил дипломатическую стать. Ему не давала покоя мысль, что негодяй О'Брайен, может быть, где-то что-то нашептывает Маргарет. Его, лорда Гэллоуэя, оставили пить кофе в компании Брейна, выжившего из ума янки, который верит во всех богов, и Валантэна, сухаря-француза, который ни во что не верит! Пусть бы уж спорили между собой, сколько влезет, но у него-то с ними нет ничего общего. Через какое-то время, когда прогрессивные словопрения зашли в тупик, лорд встал и отправился искать гостиную. Он проплутал по длинным коридорам минут шесть, а то и восемь, пока не услышал наконец назидательный тенорок доктора, потом скучный голос священника, а после него - общий смех. Вот и эти, подумал он и выругался про себя, и эти тоже спорят о науке и религии... Но, отворив дверь в гостиную, он заметил одно: там не было майора О'Брайена и леди Маргарет.
Нетерпеливо выскочив из гостиной, как перед тем из столовой, он опять затопал по коридорам. Стремление оградить дочь от ирландско-алжирского авантюриста овладело им, как маньяком. По пути в заднюю часть дома, где помещался кабинет Валантэна, он, к своему изумлению, увидел дочь, которая пробежала мимо с презрительной гримаской на бледном лице. Новая загадка! Если она была сейчас с О'Брайеном, куда же делся он? Если нет, где же была она? Весь во власти ревнивой старческой подозрительности, он пробирался наугад по неосвещенным коридорам и в конце концов набрел на предназначенный для прислуги выход в сад. Кривой ятаган луны разодрал и разметал последние клочья облаков. Серебристый свет озарил все уголки сада. Через лужайку, ко входу в кабинет, крупными шагами двигался высокий человек в синем; отблеск луны на знаках различия изобличил в нем майора О'Брайена.
Он вошел в дом, оставив лорда Гэллоуэя разъяренным и растерянным сразу. Сине-серебристый сад, похожий на сцену театра, дразнил его хрупким очарованием, нестерпимым для грубой властности. Сила и грация ирландца бесили его, как будто он - не отец Маргарет, а соперник офицера; лунный свет приводил в исступление. Его словно бы заманили колдовством в сад трубадуров, в сказочную страну Ватто*, и, чтобы потоком слов развеять нежный дурман,
* Ватто Антуан - французский художник XVIII в., в творчестве которого преобладали театральные и любовные темы, фантастические сюжеты. (Здесь и далее - примечания переводчиков.)
он энергично двинулся вслед врагу. При этом он споткнулся не то о дерево, не то о камень в траве и наклонился, сперва с раздражением, затем с любопытством. Еще через мгновение луна и высокие тополя стали свидетелями поразительного зрелища: пожилой английский дипломат бежал во всю прыть, оглашая воздух отчаянными воплями. На хриплые крики в дверях кабинета возникло бледное лицо доктора Симона - блик на стеклах очков, встревоженная бровь; он и услышал первые членораздельные слова.
- В саду труп... весь в крови! - воскликнул посол. О'Брайен начисто вылетел у него из головы.
-Надо немедленно сообщить Валантэну,- сказал доктор, когда Гэллоуэй сбивчиво поведал ему обо всем, что решился рассмотреть.- Хорошо еще, что он здесь.
При этих его словах в комнату вошел, привлеченный шумом, сам знаменитый детектив. Было почти забавно наблюдать, как он преобразился. Сперва он просто беспокоился как хозяин и джентльмен, что стало дурно кому-то из гостей или слуг. Когда же ему сказали о страшной находке, он со всей присущей ему уравновешенностью мгновенно превратился в энергичного и авторитетного эксперта, поскольку такое происшествие, при всей своей неожиданности и трагичности, было уже его профессиональным делом.
- Подумать только,- заметил он, когда они поспешили на поиски тела,- я изъездил весь свет, расследуя преступления, а теперь кто-то хозяйничает у меня в саду. Однако где же тело?
Они с трудом пересекли лужайку - от реки поднимался легкий туман,- но с помощью еще не оправившегося Гэллоуэя отыскали в высокой траве мертвое тело. Это был труп очень высокого и широкоплечего человека. Несчастный лежал ничком, и они увидели могучие плечи, черный фрак и большую голову, совсем лысую, если не считать нескольких прядей темных волос, прилипших к черепу, точно мокрые водоросли. Из-под уткнувшегося в землю лица ползла алая змейка крови.
- Ну что ж,- как-то странно произнес Симон,- во всяком случае, это не кто-нибудь из нас,
- Осмотрите его, доктор,- бросил Валантэн довольно резко,- возможно, он еще жив. Доктор наклонился над трупом.
- Он не совсем холодный, но, боюсь, вполне мертвый,- ответил он.Помогите-ка мне приподнять его.
Они осторожно приподняли мертвого на дюйм от земли, и сразу же все сомнения были рассеяны самым ужасным образом: голова отвалилась от тела. Тот, кто перерезал неизвестному горло, сумел перерубить и шею.
Это потрясло даже Валантэна. "Силен, как горилла",- пробормотал он. Не без дрожи, хотя он был привычен к анатомированию трупов, доктор Симон поднял мертвую голову. На шее и подбородке виднелись порезы, но лицо осталось в общем неповрежденным. Грубое, желтое, изрытое впадинами, с орлиным носом и тяжелыми веками - это было лицо жестокого римского императора или, пожалуй, китайского мандарина. Все присутствующие взирали на него в полнейшем недоумении. Ничто больше не привлекло их внимания; разве только то, что, когда тело приподняли, в темноте забелела манишка и на ней заалела кровь. Убитый, как сказал доктор Симон, действительно не принадлежал к их компании, но, возможно, он собирался присоединиться к ней, поскольку был явно одет для такого случая.
Валантэн опустился на четвереньки и с величайшей профессиональной тщательностью исследовал траву и землю вокруг тела. Его примеру, хотя и не так ловко, последовал доктор, а также - совсем уж вяло - и английский посол. Их поиски не увенчались находками, если не считать обломленных или отрезанных веточек, которые Валантэн поднял и, бегло осмотрев, отбросил прочь.
- Так,- мрачно проговорил он,- кучка веток и совершенно посторонний человек с отрубленной головой. Больше ничего.
Нависла нервная тишина, и тут потерявший самообладание Гэллоуэй вдруг пронзительно вскрикнул:
- Кто это там? Вон, у забора!
В осветившейся под луной туманной поволоке к ним нерешительно приблизился человечек с несуразно большой головой. Его можно было принять за домового, но он оказался безобидным священником, которого они оставили в гостиной.
- Вот удивительно,- кротко проговорил он,- ведь здесь нет ни калитки, ни ворот...
Валантэн раздраженно насупил черные брови, как всегда при виде сутаны. Но он был справедлив и согласился.
- Да, вы правы,- сказал он.- Прежде, чем мы выясним, что это за убийство, придется установить, как он здесь оказался. А теперь, господа, вот что. Если смотреть без предубеждений на мою должность и долг, то согласимся, что некоторых высокопоставленных лиц вполне можно и не вмешивать. Среди нас есть дамы и иностранный посол. Поскольку нам приходится констатировать преступление, придется и расследовать его соответствующим образом. Но пока я могу поступать по собственному усмотрению. Я начальник полиции, лицо настолько официальное, что могу действовать частным образом. Надеюсь, я очищу от подозрения всех гостей до единого, прежде чем вызову своих сотрудников. Господа, под ваше честное слово прошу вас не покидать дом до завтрашнего полудня; спальни есть для всех. Симон, вы, должно быть, знаете, где найти моего слугу Ивана. Я доверяю ему во всем. Передайте, чтобы он оставил на своем месте кого-нибудь из слуг и сейчас же шел сюда. Лорд Гэллоуэй, никто не сможет лучше вас сообщить всё дамам так, чтобы не вышло паники. Им тоже нельзя будет уезжать. Мы с отцом Брауном останемся у тела.
Когда в Валантэне говорил командирский дух, ему подчинялись, как боевой трубе. Доктор Симон отправился в вестибюль и прислал Ивана - частного детектива на службе у детектива государственного. Гэллоуэй проследовал в гостиную и сумел сообщить о трагических событиях так деликатно, что к тому времени, когда все собрались там, дамы успели и ужаснуться, и успокоиться. Тем временем верный служитель церкви и правоверный безбожник застыли в головах и в ногах трупа, словно изваяния, олицетворяющие две философии смерти.
Из дома, как пушечное ядро, вылетел Иван, доверенный слуга со шрамом и усами, и бросился через лужайку к хозяину. Его серая физиономия так и сияла оттого, что в доме разыгрывается криминальный роман, и было что-то отталкивающее в том оживлении, с каким он спросил, нельзя ли осмотреть останки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Однако и сами эти люди, и их отношения не слишком трогали Валантэна. Во всяком случае, не ради них он устроил званый обед. С особым нетерпением он ждал всемирно известного человека, с которым свел дружбу во время одной из своих триумфальных поездок в Соединенные Штаты. Это был Джулиус К. Брейн, мультимиллионер, чьи колоссальные, порой ошеломляющие пожертвования в пользу мелких религиозных общин столько раз давали повод для легковесного острословия и еще более легковесного славословия американским и английским газетчикам. Никто толком не понимал, атеист ли Брейн, мормон или приверженец христианской науки - он готов был наполнить звонкой монетой любой сосуд, лишь бы этот сосуд был новым. Между прочим, он ждал, не появится ли, наконец, в Америке свой Шекспир - ждал, сколь терпеливо, столь же и тщетно. Он восхищался Уолтом Уитменом, но считал, что Льюк Тэннер из города Парижа в Пенсильвании прогрессивнее его. Ему нравилось все, что казалось прогрессивным. Таковым он считал и Валантэна; и ошибался.
Появление Джулиуса Брейна было грозным и весомым, как звон обеденного гонга. У богача было редкое качество - его присутствие замечали не меньше, чем его отсутствие. Это был очень крупный человек, дородный и рослый, одетый во фрак, сплошную черноту которого не нарушали даже цепочка часов или кольцо. Седые волосы были гладко зачесаны назад, как у немца. Красное лицо, сердитое и простодушное, было бы просто младенческим, если бы не один-единственный темный пучок под нижней губой, в котором было что-то театральное и даже мефистофельское. Впрочем, в гостиной недолго разглядывали знаменитого американца. Опоздание уже нарушило ход вечера, и леди Гэллоуэй, подхватив его под руку, увлекла без промедления в столовую.
Супруги Гэллоуэй на все смотрели благодушно и снисходительно, но и у них был повод для беспокойства. Лорду очень не хотелось, чтобы дочь заговорила с этим проходимцем О'Брайеном; однако она вполне прилично прошествовала в столовую в обществе доктора Симона. И все-таки лорду было неспокойно, он вел себя почти грубо. Во время обеда он еще сохранял дипломатическое достоинство. Но когда настал черед сигар и трое мужчин помоложе - доктор Симон, священник Браун и ненавистный О'Брайен, отщепенец в иностранном мундире,- куда-то исчезли, не то поболтать с дамами, не то покурить в оранжерее, британский дипломатвовсе утратил дипломатическую стать. Ему не давала покоя мысль, что негодяй О'Брайен, может быть, где-то что-то нашептывает Маргарет. Его, лорда Гэллоуэя, оставили пить кофе в компании Брейна, выжившего из ума янки, который верит во всех богов, и Валантэна, сухаря-француза, который ни во что не верит! Пусть бы уж спорили между собой, сколько влезет, но у него-то с ними нет ничего общего. Через какое-то время, когда прогрессивные словопрения зашли в тупик, лорд встал и отправился искать гостиную. Он проплутал по длинным коридорам минут шесть, а то и восемь, пока не услышал наконец назидательный тенорок доктора, потом скучный голос священника, а после него - общий смех. Вот и эти, подумал он и выругался про себя, и эти тоже спорят о науке и религии... Но, отворив дверь в гостиную, он заметил одно: там не было майора О'Брайена и леди Маргарет.
Нетерпеливо выскочив из гостиной, как перед тем из столовой, он опять затопал по коридорам. Стремление оградить дочь от ирландско-алжирского авантюриста овладело им, как маньяком. По пути в заднюю часть дома, где помещался кабинет Валантэна, он, к своему изумлению, увидел дочь, которая пробежала мимо с презрительной гримаской на бледном лице. Новая загадка! Если она была сейчас с О'Брайеном, куда же делся он? Если нет, где же была она? Весь во власти ревнивой старческой подозрительности, он пробирался наугад по неосвещенным коридорам и в конце концов набрел на предназначенный для прислуги выход в сад. Кривой ятаган луны разодрал и разметал последние клочья облаков. Серебристый свет озарил все уголки сада. Через лужайку, ко входу в кабинет, крупными шагами двигался высокий человек в синем; отблеск луны на знаках различия изобличил в нем майора О'Брайена.
Он вошел в дом, оставив лорда Гэллоуэя разъяренным и растерянным сразу. Сине-серебристый сад, похожий на сцену театра, дразнил его хрупким очарованием, нестерпимым для грубой властности. Сила и грация ирландца бесили его, как будто он - не отец Маргарет, а соперник офицера; лунный свет приводил в исступление. Его словно бы заманили колдовством в сад трубадуров, в сказочную страну Ватто*, и, чтобы потоком слов развеять нежный дурман,
* Ватто Антуан - французский художник XVIII в., в творчестве которого преобладали театральные и любовные темы, фантастические сюжеты. (Здесь и далее - примечания переводчиков.)
он энергично двинулся вслед врагу. При этом он споткнулся не то о дерево, не то о камень в траве и наклонился, сперва с раздражением, затем с любопытством. Еще через мгновение луна и высокие тополя стали свидетелями поразительного зрелища: пожилой английский дипломат бежал во всю прыть, оглашая воздух отчаянными воплями. На хриплые крики в дверях кабинета возникло бледное лицо доктора Симона - блик на стеклах очков, встревоженная бровь; он и услышал первые членораздельные слова.
- В саду труп... весь в крови! - воскликнул посол. О'Брайен начисто вылетел у него из головы.
-Надо немедленно сообщить Валантэну,- сказал доктор, когда Гэллоуэй сбивчиво поведал ему обо всем, что решился рассмотреть.- Хорошо еще, что он здесь.
При этих его словах в комнату вошел, привлеченный шумом, сам знаменитый детектив. Было почти забавно наблюдать, как он преобразился. Сперва он просто беспокоился как хозяин и джентльмен, что стало дурно кому-то из гостей или слуг. Когда же ему сказали о страшной находке, он со всей присущей ему уравновешенностью мгновенно превратился в энергичного и авторитетного эксперта, поскольку такое происшествие, при всей своей неожиданности и трагичности, было уже его профессиональным делом.
- Подумать только,- заметил он, когда они поспешили на поиски тела,- я изъездил весь свет, расследуя преступления, а теперь кто-то хозяйничает у меня в саду. Однако где же тело?
Они с трудом пересекли лужайку - от реки поднимался легкий туман,- но с помощью еще не оправившегося Гэллоуэя отыскали в высокой траве мертвое тело. Это был труп очень высокого и широкоплечего человека. Несчастный лежал ничком, и они увидели могучие плечи, черный фрак и большую голову, совсем лысую, если не считать нескольких прядей темных волос, прилипших к черепу, точно мокрые водоросли. Из-под уткнувшегося в землю лица ползла алая змейка крови.
- Ну что ж,- как-то странно произнес Симон,- во всяком случае, это не кто-нибудь из нас,
- Осмотрите его, доктор,- бросил Валантэн довольно резко,- возможно, он еще жив. Доктор наклонился над трупом.
- Он не совсем холодный, но, боюсь, вполне мертвый,- ответил он.Помогите-ка мне приподнять его.
Они осторожно приподняли мертвого на дюйм от земли, и сразу же все сомнения были рассеяны самым ужасным образом: голова отвалилась от тела. Тот, кто перерезал неизвестному горло, сумел перерубить и шею.
Это потрясло даже Валантэна. "Силен, как горилла",- пробормотал он. Не без дрожи, хотя он был привычен к анатомированию трупов, доктор Симон поднял мертвую голову. На шее и подбородке виднелись порезы, но лицо осталось в общем неповрежденным. Грубое, желтое, изрытое впадинами, с орлиным носом и тяжелыми веками - это было лицо жестокого римского императора или, пожалуй, китайского мандарина. Все присутствующие взирали на него в полнейшем недоумении. Ничто больше не привлекло их внимания; разве только то, что, когда тело приподняли, в темноте забелела манишка и на ней заалела кровь. Убитый, как сказал доктор Симон, действительно не принадлежал к их компании, но, возможно, он собирался присоединиться к ней, поскольку был явно одет для такого случая.
Валантэн опустился на четвереньки и с величайшей профессиональной тщательностью исследовал траву и землю вокруг тела. Его примеру, хотя и не так ловко, последовал доктор, а также - совсем уж вяло - и английский посол. Их поиски не увенчались находками, если не считать обломленных или отрезанных веточек, которые Валантэн поднял и, бегло осмотрев, отбросил прочь.
- Так,- мрачно проговорил он,- кучка веток и совершенно посторонний человек с отрубленной головой. Больше ничего.
Нависла нервная тишина, и тут потерявший самообладание Гэллоуэй вдруг пронзительно вскрикнул:
- Кто это там? Вон, у забора!
В осветившейся под луной туманной поволоке к ним нерешительно приблизился человечек с несуразно большой головой. Его можно было принять за домового, но он оказался безобидным священником, которого они оставили в гостиной.
- Вот удивительно,- кротко проговорил он,- ведь здесь нет ни калитки, ни ворот...
Валантэн раздраженно насупил черные брови, как всегда при виде сутаны. Но он был справедлив и согласился.
- Да, вы правы,- сказал он.- Прежде, чем мы выясним, что это за убийство, придется установить, как он здесь оказался. А теперь, господа, вот что. Если смотреть без предубеждений на мою должность и долг, то согласимся, что некоторых высокопоставленных лиц вполне можно и не вмешивать. Среди нас есть дамы и иностранный посол. Поскольку нам приходится констатировать преступление, придется и расследовать его соответствующим образом. Но пока я могу поступать по собственному усмотрению. Я начальник полиции, лицо настолько официальное, что могу действовать частным образом. Надеюсь, я очищу от подозрения всех гостей до единого, прежде чем вызову своих сотрудников. Господа, под ваше честное слово прошу вас не покидать дом до завтрашнего полудня; спальни есть для всех. Симон, вы, должно быть, знаете, где найти моего слугу Ивана. Я доверяю ему во всем. Передайте, чтобы он оставил на своем месте кого-нибудь из слуг и сейчас же шел сюда. Лорд Гэллоуэй, никто не сможет лучше вас сообщить всё дамам так, чтобы не вышло паники. Им тоже нельзя будет уезжать. Мы с отцом Брауном останемся у тела.
Когда в Валантэне говорил командирский дух, ему подчинялись, как боевой трубе. Доктор Симон отправился в вестибюль и прислал Ивана - частного детектива на службе у детектива государственного. Гэллоуэй проследовал в гостиную и сумел сообщить о трагических событиях так деликатно, что к тому времени, когда все собрались там, дамы успели и ужаснуться, и успокоиться. Тем временем верный служитель церкви и правоверный безбожник застыли в головах и в ногах трупа, словно изваяния, олицетворяющие две философии смерти.
Из дома, как пушечное ядро, вылетел Иван, доверенный слуга со шрамом и усами, и бросился через лужайку к хозяину. Его серая физиономия так и сияла оттого, что в доме разыгрывается криминальный роман, и было что-то отталкивающее в том оживлении, с каким он спросил, нельзя ли осмотреть останки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27