вечерами, Рори знал это, даже близкие люди предпочитают проводить часы перед сном в одиночестве, особенно в таких квартирах, где не смотрят скопом телевизор, а чаще читают в уединении, или просматривают свои бумаги, или составляют список дел на завтра, или советуются с компьютером о доходах и расходах, или прикидывают, куда вложить деньги., или подыскивают подходящую поездку на тихие теплые берега.
Ныряя под капот, Рори заметил и дом напротив жилья Сэйерса, а за низкой декоративной оградой – пожилую женщину, убирающую складной стул. Рори обрадовался: на пожилых дам он всегда производил отрадное впечатление своей основательностью и пренебрег жением к фигуре; пожилые женщины еще помнили времена, когда тучный мужчина не считался чудовищем, а, напротив, вызывал представление о преуспеянии и доброте.
Когда Рори вернулся домой, Сандра уже спала. Инч обул новые тапки и пробрался на кухню, думая, зачем его вызвал Тревор, попросив прибыть с утра.
Рано утром Рори вез Сандру на работу. Обычно Инч поднимался позже и сейчас, хмурый от недосыпа, крутил баранку, сквозь зубы переговариваясь с Сандрой. Утренние часы всегда имеют особенность лишать очарования близость даже самых близких людей, привнося оттенок отчуждения. Сандра говорила мало, и Рори будто на экране просматривал все, что творилось у женщины в голове: вот хозяин выговаривает ей, пытаясь балансировать на грани хамства и грубоватого понимания ближнего; вот посудомойка с карибских островов сверкает глазами и шепчет, что у Сандры шикарный мужчина, а машина кавалера и того шикарнее; вот хозяин засовывает смятую купюру мусорщику, впихивающему в оранжевый зев синие пластиковые мешки с таким видом, будто делает невиданное одолжение миру; вот жена хозяина с поджатыми тонкими губами, измордованная временем до синюшности, вечно безмолвная, ненавидящая весь род людской, включая мужа, себя и, естественно, Сандру; вот первый клиент заляпал грязными подошвами только что отдраенный пол; вот в кухне загрохотал опрокинутый поднос с приборами, звонко запрыгавшими по плиточному полу; вот мальчик Педро, в прыщах, с угреватым носом, напоминающим расплющенную помидорину, вставляет бумажные салфетки в до блеска протертые стаканы; вот повар засыпает заранее расфасованную, повсюду продающуюся перетертую траву так, чтобы посетители думали, будто соус делают на месте и подают его только в этом ресторане; вот обшарпанный стул, на который в редкие минуты, выпадающие за день, валится обессилевшая Сандра, боясь порвать колготки о торчащие пластмассовые заусеницы…
Сандра поцеловала Инча и зашагала к арке, минуя которую можно было попасть к задним дверям ресторана. Инч не смотрел вслед, но видел ее так отчетливо, будто вперился ей в спину, высунувшись до пояса над опущенным стеклом правой дверцы. Рори давно задумывался над тем, отчего одному плохо, но и вдвоем с человеком, который во всем тебе подходит, тоже нередко ощущаешь напряжение и тайное подозрение, что ты совершаешь неверное…
До встречи с Тревором еще три часа. Инч сгреб с заднего сиденья глянцевые проспекты: Кришна с приближенными, война, слоны, девы в одеяниях до пят. Тревор не раз сокрушался: Рори здорово выиграл бы, заучив десяток-другой текстов, но кроме харе Кришна, хари хари, Кришна Кришна… Рори ничего не усвоил, зато знал, что всем нравится выражение смирения, и использовал его как маску.
Сейчас, когда он ехал к дому Найджела Сэйерса, Рори натянул смирение на полное лицо, будто перчатку на руку: волосы приглажены, чистая рубашка, галстук, все в его облике вполне подходило человеку, связавшему жизнь служением высшему существу.
Старушка, проживающая напротив дома Найджела Сэйерса, подрезала цветы: с любопытством сверкнули впавшие глаза – машина Рори замерла у зеленой лужайки ее дома, руки садовницы-любительницы упали вдоль тела, острие бритвенно наточенных ножниц едва не пропороло платье.
Инч понял, что женщине неимоверно скучно и ему понадобится терпеливо выслушивать все, что она пожелает сказать: про неблагодарных детей, если они есть; про то, как жаль, что так и не нашлось время родить, если детей нет; про внуков, про близких, может, про цветы минут на десять, может, про то, как непросто поддерживать дом одной, и конечно нее про старые времена, когда на одну бумажку можно было купить магазин с товарами, когда люди на улицах излучали доброту, посылая друг другу приветливые взгляды, когда воздух был словно молодое вино – вдохнешь и сразу пьянеешь.
Рори прижал проспекты с Кришной и божественными текстами локтем и направился к пожилой даме, сообщив смиренному лицу еще и выражение доброжелательности: постное смирение без тени приветливости могло и отвратить.
Рори, не любивший цветы, с восторгом посмотрел на пестрые головки:
– Простите, м-м… чудо, а не цветы!
– Правда? – женщина чуть отступила и окинула цветы теплым взглядом.
– Я много езжу, миссис… м-м… простите, не знаю, как вас… м-м… – Рори любил играть растерянность и мальчишеское смущение, они возвращали его к временам детства, когда он и вправду был раним, несмотря на внушительные габариты, а может, как раз поэтому.
– Миссис Бофи, – женщина швырнула ножницы в траву.
– Миссис Бофи, – повторил Рори, медленно, смакуя, будто облизывая кончиком языка каждую букву минуту назад неизвестной фамилии. – Видите ли, миссис Бофи, я представляю интересы «Регионального центра приверженцев учения Кришны». Вот посмотрите, – Рори протянул проспекты.
Миссис Бофи с интересом уткнулась в цветные картинки, не торопясь перебирала их и, налюбовавшись, с видимым сожалением протянула Рори.
– Оставьте себе. – Рори оглянулся невзначай. Дом Найджела Сэйерса как на ладони, гараж, скорее всего, пуст, машины не видно, хозяин уехал…
Миссис Бофи благодарно кивнула.
– Красиво, – сухая рука тронула черные кудри Кришны.
– Дело не в красоте, миссис Бофи, – на лоб Рори набежала тень разочарования, будто его не поняли, не смогли или не захотели, – дело в истине. Рано или поздно, миссис Бофи, всем нам предстоит покинуть… м-м… – Рори пожал плечами, понимая, что не принято говорить о скорбном в солнечное утро, когда сияют только что политые цветы, и солнце не скупится, и все кругом не располагает к разговорам о вечности.
Миссис Бофи приняла смущение Рори близко к сердцу, извиняясь, прижала пухлую пачку к груди и покаянно затараторила:
– Поверите ли, у меня была такая набожная семья, но жизнь все поломала, я, конечно, злюсь, ругаю себя, но, знаете, столько дел… и всегда, когда хорошо, о боге забываешь, а когда прижмет, нет сил вымаливать его прощение. Одна надежда на его великодушие, должен же он понимать, что чада не совершенны и…
Рори поднял руку в предостерегающем жесте:
– Но, миссис Бофи, великодушие всевышнего не беспредельно.
Миссис Бофи побледнела, будто сам господь заговорил устами Рори.
– Я понимаю… понимаю… потом, это не наш бог, все это красиво, но я воспитывалась Христовой церковью, а это…
Хотя Тревор не раз предостерегал Инча от произвольного толкования божественных установлений, Рори веско уронил:
– Бог один, миссис Бофи, как его ни назови, это же и младенцу ясно.
– Да… конечно… – растерянность миссис Бофи достигла критической отметки,
Рори повернулся так, чтобы без труда рассматривать дом Найджела Сэйерса. «Несчастная старуха, – Рори пожалел миссис Бофи, – надо же так близко к сердцу принять все, что я несу; недаром Тревор не уставал подчеркивать: «Рори, как бы люди ни хорохорились, каждый нет-нет и задумывается: а что же потом? Неужели шторки задернут, и конец?» Рори впился в дом Найджела Сэйерса, ощупывая фиксирующим взглядом каждый шов, стык, неровность. Миссис Бофи истолковала сосредоточенность посланца Кришны по-своему.
– Что я должна делать? – миссис Бофи только сейчас, похоже, поняла, что слова Рори – «всем рано или поздно предстоит покинуть…» – чистая правда.
Рори ответил не сразу, будто вернулся издалека, оглядел миссис Бофи, с трудом узнавая, и, только узрев ворох проспектов, припомнил, кто она и что он здесь делает.
– Вы можете написать нам, миссис Бофи, мы вам ответим. Если вам непонятно, как подготовиться к самому важному путешествию в вашей жизни, мы поможем разобраться. Вас могут заинтересовать отдельные места в текстах… или некоторые приемы очищения души от скверны…
– От скверны? – в ужасе переспросила миссис Бофи. Но я…
– Да, да, миссис Бофи, от скверны! Не хотите же вы сказать, что никогда в жизни не грешили.
– Нет, не хочу, – мужественно признала миссис Бофи.
– Вот и хорошо, – Рори сбавил обороты, – миссис Бофи, рассудите, сколько всего напридумано для ухода за телом! Мы чистим зубы сотнями паст, протираем лицо, а сколько кремов для рук, ног, для загара, от загара, одеколонов, лосьонов, шампуней, духов! Да я не знаю и тысячной доли названий. И все для тела, миссис Бофи, от которого не останется и следа! А вечную душу никто не очищает, не промывает, не облегчает ее участь, есть от чего сойти с ума, миссис Бофи. Но… – он беспомощно оглянулся вокруг, пытаясь отыскать утешение старушке, – раз вы любите цветы и ухаживаете за ними, значит, ваша душа не потеряна для вечного блаженства, миссис Бофи.
– Вы так считаете? – старушка приподнялась на цыпочки.
– О… да… у меня есть опыт!
«Если она вздумает меня поцеловать, это будет ужасно, – Рори невольно отпрянул, – обычная пожилая дама, и не подумаешь, что всю жизнь можно прожить, и, судя по дому, неплохо, совершенно без мозгов».
Солнце поднялось высоко, Рори ощутил, как взмокли подмышки.
– Вы общительны? – Рори уловил недоумение в глазах миссис Бофи. – Надо любить людей! Искать к ним пути. Мы так привыкли не совать нос в чужие дела, что ничего не знаем о ближних, о том, как страждут их души, о том, как они были бы рады протянутой руке.
– Протянутой руке?
Рори показалось, что миссис Бофи может упасть в обморок.
– Кто живет слева? Вам безразлично! Справа? Не интересно! Напротив?.. – Рори не давал вставить слова недоумевающей миссис Бофи. Инч скроил скорбную гримасу и повторил машинально, как бы ни на что не рассчитывая, – кто живет напротив, миссис Бофи? Ну же! – устало подбодрил Инч, как вконец разочаровавшийся в подагогике учитель неспособного ученика.
– Мистер Сэйерс. Найджел Сэйерс. Деловой человек. Головоломные технологии, что-то с чем-то скрещивает… – напряженная работа мысли, сомнения, – биоинженер! – радостно выкрикнула миссис Бофи, припомнив необходимое. – Богат. Одинок. Больная дочь, здесь ее никто не видел, несчастное создание на излечении где-то далеко. Мистер Сэйерс сухой человек, хотя и вежливый, его сдержанные поклоны совсем не располагают к общению, к поиску путей, как вы изволили выразиться, – миссис Бофи развела руками. – Мне кажется, он еще более одинок, чем я… у меня хоть цветы, а у него…
– Женат? – обронил Рори, оттягивая ворот рубахи, чтобы током воздуха охладить разгоряченное тело.
Миссис Бофи перевела дух, прижала стопку проспектов к груди: глянцевая бумага неприятно оттенила сморщенную, изъеденную временем кожу на шее миссис Бофи.
– Жена умерла… много лет назад, от страшной болезни, говорят, у дочери такой же недуг, люди разное болтают, может, вранье, не знаю. Все научились скрывать подноготную, не удивлюсь, если мистер Сэйерс – весельчак, гулена, прожигатель жизни, но здесь все знают его как человека чопорного, собранного, всецело посвятившего себя работе.
– Сколько лет дочери? – уточнил Рори и успел заметить, как по лицу миссис Бофи скользнула тень недоумения: зачем проповеднику учения Кришны возраст дочери чужого человека, что волей случая живет напротив миссис Бофи? Безразличие, прилипшее к лицу Рори Инча, успокоило миссис Бофи: обычное дело – ни к чему не обязывающий вопрос, проявление любопытства или еще проще – вполне объяснимое желание поддержать беседу, успокоить разволновавшуюся пожилую даму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Ныряя под капот, Рори заметил и дом напротив жилья Сэйерса, а за низкой декоративной оградой – пожилую женщину, убирающую складной стул. Рори обрадовался: на пожилых дам он всегда производил отрадное впечатление своей основательностью и пренебрег жением к фигуре; пожилые женщины еще помнили времена, когда тучный мужчина не считался чудовищем, а, напротив, вызывал представление о преуспеянии и доброте.
Когда Рори вернулся домой, Сандра уже спала. Инч обул новые тапки и пробрался на кухню, думая, зачем его вызвал Тревор, попросив прибыть с утра.
Рано утром Рори вез Сандру на работу. Обычно Инч поднимался позже и сейчас, хмурый от недосыпа, крутил баранку, сквозь зубы переговариваясь с Сандрой. Утренние часы всегда имеют особенность лишать очарования близость даже самых близких людей, привнося оттенок отчуждения. Сандра говорила мало, и Рори будто на экране просматривал все, что творилось у женщины в голове: вот хозяин выговаривает ей, пытаясь балансировать на грани хамства и грубоватого понимания ближнего; вот посудомойка с карибских островов сверкает глазами и шепчет, что у Сандры шикарный мужчина, а машина кавалера и того шикарнее; вот хозяин засовывает смятую купюру мусорщику, впихивающему в оранжевый зев синие пластиковые мешки с таким видом, будто делает невиданное одолжение миру; вот жена хозяина с поджатыми тонкими губами, измордованная временем до синюшности, вечно безмолвная, ненавидящая весь род людской, включая мужа, себя и, естественно, Сандру; вот первый клиент заляпал грязными подошвами только что отдраенный пол; вот в кухне загрохотал опрокинутый поднос с приборами, звонко запрыгавшими по плиточному полу; вот мальчик Педро, в прыщах, с угреватым носом, напоминающим расплющенную помидорину, вставляет бумажные салфетки в до блеска протертые стаканы; вот повар засыпает заранее расфасованную, повсюду продающуюся перетертую траву так, чтобы посетители думали, будто соус делают на месте и подают его только в этом ресторане; вот обшарпанный стул, на который в редкие минуты, выпадающие за день, валится обессилевшая Сандра, боясь порвать колготки о торчащие пластмассовые заусеницы…
Сандра поцеловала Инча и зашагала к арке, минуя которую можно было попасть к задним дверям ресторана. Инч не смотрел вслед, но видел ее так отчетливо, будто вперился ей в спину, высунувшись до пояса над опущенным стеклом правой дверцы. Рори давно задумывался над тем, отчего одному плохо, но и вдвоем с человеком, который во всем тебе подходит, тоже нередко ощущаешь напряжение и тайное подозрение, что ты совершаешь неверное…
До встречи с Тревором еще три часа. Инч сгреб с заднего сиденья глянцевые проспекты: Кришна с приближенными, война, слоны, девы в одеяниях до пят. Тревор не раз сокрушался: Рори здорово выиграл бы, заучив десяток-другой текстов, но кроме харе Кришна, хари хари, Кришна Кришна… Рори ничего не усвоил, зато знал, что всем нравится выражение смирения, и использовал его как маску.
Сейчас, когда он ехал к дому Найджела Сэйерса, Рори натянул смирение на полное лицо, будто перчатку на руку: волосы приглажены, чистая рубашка, галстук, все в его облике вполне подходило человеку, связавшему жизнь служением высшему существу.
Старушка, проживающая напротив дома Найджела Сэйерса, подрезала цветы: с любопытством сверкнули впавшие глаза – машина Рори замерла у зеленой лужайки ее дома, руки садовницы-любительницы упали вдоль тела, острие бритвенно наточенных ножниц едва не пропороло платье.
Инч понял, что женщине неимоверно скучно и ему понадобится терпеливо выслушивать все, что она пожелает сказать: про неблагодарных детей, если они есть; про то, как жаль, что так и не нашлось время родить, если детей нет; про внуков, про близких, может, про цветы минут на десять, может, про то, как непросто поддерживать дом одной, и конечно нее про старые времена, когда на одну бумажку можно было купить магазин с товарами, когда люди на улицах излучали доброту, посылая друг другу приветливые взгляды, когда воздух был словно молодое вино – вдохнешь и сразу пьянеешь.
Рори прижал проспекты с Кришной и божественными текстами локтем и направился к пожилой даме, сообщив смиренному лицу еще и выражение доброжелательности: постное смирение без тени приветливости могло и отвратить.
Рори, не любивший цветы, с восторгом посмотрел на пестрые головки:
– Простите, м-м… чудо, а не цветы!
– Правда? – женщина чуть отступила и окинула цветы теплым взглядом.
– Я много езжу, миссис… м-м… простите, не знаю, как вас… м-м… – Рори любил играть растерянность и мальчишеское смущение, они возвращали его к временам детства, когда он и вправду был раним, несмотря на внушительные габариты, а может, как раз поэтому.
– Миссис Бофи, – женщина швырнула ножницы в траву.
– Миссис Бофи, – повторил Рори, медленно, смакуя, будто облизывая кончиком языка каждую букву минуту назад неизвестной фамилии. – Видите ли, миссис Бофи, я представляю интересы «Регионального центра приверженцев учения Кришны». Вот посмотрите, – Рори протянул проспекты.
Миссис Бофи с интересом уткнулась в цветные картинки, не торопясь перебирала их и, налюбовавшись, с видимым сожалением протянула Рори.
– Оставьте себе. – Рори оглянулся невзначай. Дом Найджела Сэйерса как на ладони, гараж, скорее всего, пуст, машины не видно, хозяин уехал…
Миссис Бофи благодарно кивнула.
– Красиво, – сухая рука тронула черные кудри Кришны.
– Дело не в красоте, миссис Бофи, – на лоб Рори набежала тень разочарования, будто его не поняли, не смогли или не захотели, – дело в истине. Рано или поздно, миссис Бофи, всем нам предстоит покинуть… м-м… – Рори пожал плечами, понимая, что не принято говорить о скорбном в солнечное утро, когда сияют только что политые цветы, и солнце не скупится, и все кругом не располагает к разговорам о вечности.
Миссис Бофи приняла смущение Рори близко к сердцу, извиняясь, прижала пухлую пачку к груди и покаянно затараторила:
– Поверите ли, у меня была такая набожная семья, но жизнь все поломала, я, конечно, злюсь, ругаю себя, но, знаете, столько дел… и всегда, когда хорошо, о боге забываешь, а когда прижмет, нет сил вымаливать его прощение. Одна надежда на его великодушие, должен же он понимать, что чада не совершенны и…
Рори поднял руку в предостерегающем жесте:
– Но, миссис Бофи, великодушие всевышнего не беспредельно.
Миссис Бофи побледнела, будто сам господь заговорил устами Рори.
– Я понимаю… понимаю… потом, это не наш бог, все это красиво, но я воспитывалась Христовой церковью, а это…
Хотя Тревор не раз предостерегал Инча от произвольного толкования божественных установлений, Рори веско уронил:
– Бог один, миссис Бофи, как его ни назови, это же и младенцу ясно.
– Да… конечно… – растерянность миссис Бофи достигла критической отметки,
Рори повернулся так, чтобы без труда рассматривать дом Найджела Сэйерса. «Несчастная старуха, – Рори пожалел миссис Бофи, – надо же так близко к сердцу принять все, что я несу; недаром Тревор не уставал подчеркивать: «Рори, как бы люди ни хорохорились, каждый нет-нет и задумывается: а что же потом? Неужели шторки задернут, и конец?» Рори впился в дом Найджела Сэйерса, ощупывая фиксирующим взглядом каждый шов, стык, неровность. Миссис Бофи истолковала сосредоточенность посланца Кришны по-своему.
– Что я должна делать? – миссис Бофи только сейчас, похоже, поняла, что слова Рори – «всем рано или поздно предстоит покинуть…» – чистая правда.
Рори ответил не сразу, будто вернулся издалека, оглядел миссис Бофи, с трудом узнавая, и, только узрев ворох проспектов, припомнил, кто она и что он здесь делает.
– Вы можете написать нам, миссис Бофи, мы вам ответим. Если вам непонятно, как подготовиться к самому важному путешествию в вашей жизни, мы поможем разобраться. Вас могут заинтересовать отдельные места в текстах… или некоторые приемы очищения души от скверны…
– От скверны? – в ужасе переспросила миссис Бофи. Но я…
– Да, да, миссис Бофи, от скверны! Не хотите же вы сказать, что никогда в жизни не грешили.
– Нет, не хочу, – мужественно признала миссис Бофи.
– Вот и хорошо, – Рори сбавил обороты, – миссис Бофи, рассудите, сколько всего напридумано для ухода за телом! Мы чистим зубы сотнями паст, протираем лицо, а сколько кремов для рук, ног, для загара, от загара, одеколонов, лосьонов, шампуней, духов! Да я не знаю и тысячной доли названий. И все для тела, миссис Бофи, от которого не останется и следа! А вечную душу никто не очищает, не промывает, не облегчает ее участь, есть от чего сойти с ума, миссис Бофи. Но… – он беспомощно оглянулся вокруг, пытаясь отыскать утешение старушке, – раз вы любите цветы и ухаживаете за ними, значит, ваша душа не потеряна для вечного блаженства, миссис Бофи.
– Вы так считаете? – старушка приподнялась на цыпочки.
– О… да… у меня есть опыт!
«Если она вздумает меня поцеловать, это будет ужасно, – Рори невольно отпрянул, – обычная пожилая дама, и не подумаешь, что всю жизнь можно прожить, и, судя по дому, неплохо, совершенно без мозгов».
Солнце поднялось высоко, Рори ощутил, как взмокли подмышки.
– Вы общительны? – Рори уловил недоумение в глазах миссис Бофи. – Надо любить людей! Искать к ним пути. Мы так привыкли не совать нос в чужие дела, что ничего не знаем о ближних, о том, как страждут их души, о том, как они были бы рады протянутой руке.
– Протянутой руке?
Рори показалось, что миссис Бофи может упасть в обморок.
– Кто живет слева? Вам безразлично! Справа? Не интересно! Напротив?.. – Рори не давал вставить слова недоумевающей миссис Бофи. Инч скроил скорбную гримасу и повторил машинально, как бы ни на что не рассчитывая, – кто живет напротив, миссис Бофи? Ну же! – устало подбодрил Инч, как вконец разочаровавшийся в подагогике учитель неспособного ученика.
– Мистер Сэйерс. Найджел Сэйерс. Деловой человек. Головоломные технологии, что-то с чем-то скрещивает… – напряженная работа мысли, сомнения, – биоинженер! – радостно выкрикнула миссис Бофи, припомнив необходимое. – Богат. Одинок. Больная дочь, здесь ее никто не видел, несчастное создание на излечении где-то далеко. Мистер Сэйерс сухой человек, хотя и вежливый, его сдержанные поклоны совсем не располагают к общению, к поиску путей, как вы изволили выразиться, – миссис Бофи развела руками. – Мне кажется, он еще более одинок, чем я… у меня хоть цветы, а у него…
– Женат? – обронил Рори, оттягивая ворот рубахи, чтобы током воздуха охладить разгоряченное тело.
Миссис Бофи перевела дух, прижала стопку проспектов к груди: глянцевая бумага неприятно оттенила сморщенную, изъеденную временем кожу на шее миссис Бофи.
– Жена умерла… много лет назад, от страшной болезни, говорят, у дочери такой же недуг, люди разное болтают, может, вранье, не знаю. Все научились скрывать подноготную, не удивлюсь, если мистер Сэйерс – весельчак, гулена, прожигатель жизни, но здесь все знают его как человека чопорного, собранного, всецело посвятившего себя работе.
– Сколько лет дочери? – уточнил Рори и успел заметить, как по лицу миссис Бофи скользнула тень недоумения: зачем проповеднику учения Кришны возраст дочери чужого человека, что волей случая живет напротив миссис Бофи? Безразличие, прилипшее к лицу Рори Инча, успокоило миссис Бофи: обычное дело – ни к чему не обязывающий вопрос, проявление любопытства или еще проще – вполне объяснимое желание поддержать беседу, успокоить разволновавшуюся пожилую даму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27