Грабитель уткнул
лицо в сцепленные розовато-морковные лапищи: слезы капали как раз на
четыре въевшиеся буквы татуировки КЕНТ не в силах смыть вечную мету.
Неожиданно Холин заговорил:
- Заточку подбери!
Грабитель покорно поднял с пола полированную, толщиной в две-три
вязальные спицы, двадцатисантиметровую стальную иглу с шероховатой ручкой.
Грабитель сжал деревянную ручку, на лбу его набухла пульсирующая голубая
жила.
- Ты убивал? - Холин ощущал тепло рукоятки пистолета, и с этим теплом
вливалась уверенность, что все в его непростой жизни образуется.
Грабитель, погруженный в собственные расчеты, трогал острие заточки
загрубевшим указательным пальцем.
- Убивал? - повторил Холин. Грабитель вздрогнул, выронил заточку,
нагнулся... резко поднял пику с полу, резко распрямился, и Холину
показалось, что сейчас грабитель бросится на него:
- Ну, ну!.. - Холин вместе со стулом отодвинулся назад, угрожающе
нацелил пистолет в лоб грабителю. - Спокойно малыш! - И добавил. - Выпей
еще! Смотрю, нервы разгулялись. - Парень покорно выпил.
- Слушай. - Холин перешел к делу. - У тебя есть один выход. Всего
один. Сейчас сюда заявится баба... заколешь ее, и я тебя выпущу... Все
серебро заберешь... ограбление есть ограбление... никто тебя никогда не
найдет и не будет искать. У нас, если сразу не взяли, потом... - Холин
махнул рукой. - Ты на машине, как я понял?.. Ищи-свищи...
- Я не смогу, - глухо уронил парень, не выпуская заточку.
- Сможешь! - напирал Холин. - Захочешь жить - сможешь. А нет...
сейчас вызову милицию и... восемь лет зоны, может и больше... а ты еще и
не жил.
Парень с ожесточением замотал головой: только не зона!
Послышался звук открывающегося замка. В комнату вошла Ольга Холина и
замерла. Муж кивнул незнакомому человеку, сжимающему тонкую как длинное
шило иглу.
- Ну! - Холин направил пистолет. Парень поднялся и замер.
- Ну! - выкрикнул Холин. Парень схватил лапищей Холину, притянул к
себе, занес заточку и... замер.
- Ну! - проревел Холин и выстрелил "газовщику" в ногу, по линялой
ткани расплылось бурое пятно. Крик парня слился с воплем жены... Заточка
по самую рукоятку вошла в податливую плоть... Страх, коньяк, простреленная
нога сделали свое дело. Парень отшатнулся от распластавшейся на ковре
жертвы, опустился рядом, тупо глядя на кровь из раны.
Холин поднялся, швырнул парню торбу:
- Грузи серебро! Как договорились!
В глазах парня тенью мелькнули признательность и облегчение:
свободен! Пусть и такой ценой.
Рука с голубым клеймом КЕНТ забрасывала в мешок серебро, портсигары,
половник, сливочник... Когда пальцы "газовщика" ухватили канделябр, Холин
выстрелил в голову. Парень рухнул на мешок с серебром...
Тут же Холин позвонил в милицию, возбужденно кричал:
- Приезжайте! Убийство!.. Дом 42, квартира 16.
Милиция прибыла мгновенно: капитан, следователь в штатском, еще
какие-то люди.
Холин сидел на стуле, рядом пистолет:
- Прихожу... а он жену зарезал... и уже собирался уходить, а у меня
пистолет в коридоре... и вот... - Холин возбужденно и путано пересказывал,
что случилось, чем вовсе не насторожил милицию: напротив, грабитель пойман
на месте преступления... на заточке его отпечатки... потерпевшему каяться
не в чем... жуткая история, одно хорошо - розыск не понадобится. Все
прозрачно...
- Одно не понятно... - капитан милиции с сожалением смотрел на
молодую женщину на ковре. - Не сработала сигнализация... на пульте
сказали, что код назван правильно... Откуда? Вы никому не говорили код?
- Что вы? - изумился Холин. - Может, жена?
- Жена... - вздохнул капитан. - У жены теперь ничего не узнаешь...
Холин опустился на колени, дотронулся до позолоченного брелка на поясе
жены, буквы плясали - que sera sera...

По пустынному бульвару от Тверской вниз шли Седой и Холин. Седой с
неизменным кофром. Черная "Волга" с красной мигалкой, отпущенная на время
прогулки, тихо прошелестела вдоль бульвара и замерла, поджидая хозяина в
переулке у церкви, где венчался Пушкин.
Седой сосредоточенно смотрел под ноги:
- У нас всегда есть такие... про запас, избить кого, грабануть для
острастки... работаем в тесном контакте с эмвэдэ... "газовщика" сначала
вербанули менты, а уж потом наши... оказывал разовые услуги и вдруг...
закобенился... дружкам даже признался, что хочет порвать с нами, выдать
прессе наши приколы... дружки, само собой, к нам... Кому приятно, когда на
добро злом отвечают? Нашими молитвами раньше времени расконвоировали.
Зарвался парень. Ну мы ему подбросили через "людей вне подозрений" - по
его представлениям - наколку на "легкую" квартиру...
Остальное вы знаете... Вам помог... ну и нам... баба с возу, кобыле
легче. - Седой перехватил тяжелый кофр.
- Удачно с сигнализацией получилось. - Выдохнул Холин. - А то б все
сорвалось... наехала б милиция до срока.
Седой улыбнулся:
- Молодой... хорошая память... всего две цифры... У нас срывается
редко... случается, конечно, все же люди, но... как исключение.
Холин нервно теребил перчатки, посматривал по сторонам, будто тихо
идущих и мирно беседующих мужчин могли подслушать со стороны. Записи Холин
не боялся, после истории с Мадзони на встречи всегда брал генератор
стираний, такой же что отдарил предправления Черкащенко.
- А вы мне не слишком доверяете!.. - неожиданно заявил Седой.
- Почему? - Чуть уязвленно откликнулся Холин.
- У вас генератор стирания... чтоб я не записал нашу беседу. - Седой
хохотнул. - А у меня вот, - показал приборчик не более авторучки с
мигающим красным глазком, - штучка, сигнализирует, что у вас генератор.
- Извините, - не найдя ничего лучшего, буркнул Холин.
- Ничего... нормально. Каждый страхуется. - Седой собрался прощаться,
замерли у памятника Тимирязеву. Навстречу шел худой человек с восточным
лицом. Седой выждал, пока прохожий удалился. - Гогуа! Не узнали? Известный
международник, наш человек... погорел в Вашингтоне. Вложил свою валюту в
корпорацию, производящую "першинги". Это перебор! Такое не прощают. Но...
все спустили на тормозах, слишком много знал о верхах - не убирать же
каждого второго. Договорились... Забудьте обо этом. Ничего и не было. Даже
я сам не смог бы вас "свинтить"... тот сказал этому, этот тому, ни
бумажек, ни приказов... все расползается, разваливается. Да и зачем нам?
Холин не верил ни единому слову Седого. Дружески распрощались. Холин
зашагал по Суворовскому вниз, мимо, будто подмигивая, пролетела черная
"волга".

На террасе открытого кафе Ребров сидел с Леной Шестопаловой. Синяки
еще не покинули лица Реброва, хотя тона бесформенных пятен стали
приглушеннее, будто кожу Реброва, ранее размалеванную гуашью, теперь
окрасили акварелью.
- А ты ничего... - Лена отпила из бокала.
- Ты тоже... ничего. - Ребров рассмеялся.
- Ничего лишнего не говоришь. - Шестопалова тряхнула золотой гривой
и, не дождавшись ответа, заключила: - И правильно делаешь. Я сама себя
боюсь. - Лена кивнула - бокал пуст, Ребров наполнил да краев, даже
перелилось чуть на салфетку.
- Обожаю шампанское... - и мужиков. - Лена заглянула в глаза Реброву.
- Ты уедешь, и у меня будет другой. Не обидно?.. Только без вранья!
- Отчего ж... - Ребров гладил ее руку, - обидно.
- Врешь ты все! - Лена рассмеялась. - Если б я исчезла навсегда...
прямо сейчас... на глазах... ты б и не вспомнил. Никогда!
- Пожалуй, - не стал юлить Ребров.
- Именно это держит! - Раскрыла карты фрау-мадам-сеньора, давно
освоив и полюбив игры в откровенность. - И еще! Ты всех настроил против
себя. Совболото тебя не приняло. Гонору много. Все только и гадают: кто за
тобой стоит?
- Я знаю в Москве женщину... редкостно хороша... с ума сходит, чтобы
узнать: кто за мной стоит?..
Шестопалова поджала губы:
- Лучше меня?
- Совсем другая! - Ребров тоже отпил.
- Пошел к черту! - В притворном гневе выкрикнула Лена. - Учти, в
совболоте и не такие тонули!

За столом, в охотничьем домике, сидели маршал авиации, Сановник,
Мастодонт, Марь Пална, Седой и представитель братской партии. Прислуживали
маршальские денщики. У стен густо синели вороненые стволы охотничьих
ружей: у маршала трофейный "зауэр три кольца", у Мастодонта "уитэрби", у
Сановника бельгийская двустволка-вертикалка. Представителю вручили
тульское ружье, не раз выручавшее и других представителей и служившее
подобно резиновой шапочке или плавкам напрокат в бассейне.
Марь Пална обошлась без ружья, Седой также демонстрировал сугубо
мирный нрав, на выстрел не претендовал и охота его, не менее
захватывающая, разворачивалась в дебрях обмолвок, случайно оброненных
фраз, красноречивых вздохов... Седой перебирал мысленно каждое словцо,
перемывал, будто золотодобытчик в поисках бесценных крупиц недоступных
сведений.
Закусь на сей раз обеспечили деревенскую: на столе на полотенцах,
расшитых по углам красными петухами, громоздились соленые грибы, моченые
яблоки, четыре разновидности квашеной капусты, маринованные чесночные
головы с кулак младенца, блюда зелени - кинзы, петрушки, укропа, аниса -
соленые арбузы и фисташки, присыпанные солью, привезенные Мастодонтом из
последней поездки к азиатским подопечным. На отдельном блюде дымились
домашние пироги. А чуть поодаль в фольге, чтобы не растерять пар и не
истечь жирком, прел, ожидая срока, молочный поросенок. По торцам стола и в
центре - бутылки водки со слезой, по две, по три вместе напоминали группки
деревьев на безлесых пространствах.
Маршал запустил в пасть тонко шинкованные капустные локоны, запил
домашним квасом:
- Смертельный выстрел мой... выходит, губы мои... заливные губы лося!
А? - Маршал толкнул в бок худосочного представителя, озабоченного
нетрадиционностью стола: Икры нет! Что жрать?..
Марь Пална разломила пирожок и протянула половину Сановнику -
интимно, будто участнику общего заговора: впрочем, отчего будто? Сидевшие
за столом и были заговорщиками...
Седой улыбнулся. Мастодонт схватил винтовку, переломил, приставил
ствол к уху Представителя, гаркнул:
- Что, брат, нос повесил? Кавьяр ищешь? Держи! - Вынул из толстых
охотничьих штанов банку, протянул Представителю.
Сановник сжевал пирожок, наклонился к Марь Палне, зашептал. Седой
обратился в одно сплошное ухо, хотя безразличием его лицо напомнило
камень.
К охотничьему домику примыкала баня: кроме Мастодонта присутствующие
кутались в длинные махровые простыни с квадратными черными печатями в
углах МО СССР.
Седой пошел за чаем, подтянул простыню, чтобы не возюкать по
выскобленному до белизны полу. Марь Пална увидела на икре Седого, рядом с
темными пятнами варикозного расширения вен голубую русалочку.
Марь Пална впилась в татуировку, бросилась к сумочке и... удалилась.
В туалетной комнате заперла щеколду, вынула из сумки простенький, размером
чуть более железного рубля медальон. На серебре крышки выгравирован
вензель с завитками и... переплетениями. Марь Пална щелкнула крышкой...
заглянула и упрятала медальон. Вышла к мужчинам.
Сановник разрезал поросенка, обратился к Мастодонту:
- Что Ребров... успокоился?..
Мастодонт отвечать не возжелал, пошел багровыми пятнами и даже
отставил, так и не опрокинув, полную рюмку.
Марь Пална оттащила Сановника к окну. Седой сызнова обратился
единственно в слух, но... бесполезно - маршал бездарно терзал струны
гитары и вопил с удручающей монотонностью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24